[532]. Хуже не придумаешь.
Так оно и оказалось. Два с половиной месяца там просидел, пока дальше по этапу не повезли. Врагу не пожелаешь. В двухместной камере – четыре человека. Тараканы, грязь, двадцать четыре часа под замком. Менты – суки, делают с тобой, что хотят. Ты же у них «временно».
Телефона, прогулок и ларька нет. Поесть – подносы в кормушку засовывают. Хорошо, что письма писать можно. В одну сторону, правда.
Мы ведь никогда не знали, когда и куда дальше попадем… За это время я такой грипп от кого-то подхватил… На 20 фунтов похудел. Кошмар, русский!
Потом, как только собрался нужный этап, нас в Оклахому отправили. Все так же – самолет разбитый, охранников хренова туча. Там, правда, под автозаки автобусы желтые переделаны. School buses, школьные которые… Решетки припаяли прямо сверху и огромные буквы сбоку – Federal Bureau of Prisons[533]. Смешно даже.
В той крытке, в Оклахома-Сити, получше было. Тюряга относительно новая. Почти что в аэропорту местном находится. Жить можно, хотя все время тоже под замком. Ну, там я еще дней сорок просидел.
Дальше – перелет в Филадельфию. Три недели в местном централе. Хотя от него до Форта-Фикс полчаса езды оказалось. Но ждали, пока большой этап наберется. Я под конец совсем озверел от дизельтерапии. Как со скотом с людьми обращаются. Гады!
Ну а потом нас сюда доставили. Я поначалу все нарадоваться не мог. По Форту-Фикс, как по дворцу ходил. В себя приходил, с ребятами знакомился. Что верно, то верно: все познается в сравнении. Поверишь, русский, но до конца жизни не забуду, как сюда больше четырех месяцев добирался.
Хотя, о чем это я? Все в прошлом. Я – мертвец…»
Как говорится – no comments[534]. Иногда негативное мировосприятие побеждало по всем фронтам. На самом деле было от чего.
«Only the strong survive»[535].
Основополагающий принцип естественного отбора был вытатуирован на каждой пятой арестантской груди и являлся квинтэссенцией тюремной философии.
Еще один закон джунглей.
Глава 38Past Indefinite Tense[536]
Через несколько месяцев готовились «откинуться» Давидка Давыдов и Роман Занавески, мой коллега-рабовладелец.
Первый истязал себя физически и наяривал круги по треку в тщетных попытках сбросить гедонистические килограммы. Пушечное ядро в чистом виде. Вернее – Винни-Пух с реактивным двигателей под хвостом. Утром – бег, вечером – жрачка от пуза. Вот и попробуй потерять вес с такой диетой.
Второй, эстонский лыжник-профессионал, со спортом дружил всегда. Поэтому никаких дополнительных усилий для «пляжного вида» ему совершать не требовалось.
Местные физкультурники занимались спортом не ради какого-то непонятного «здоровья», а чтобы по выходе на свободу поражать телесами «bitches», то есть особей женского пола. Занавески уже обладал вожделенными пропорциями и по этому поводу не парился. Бедолага Рома нервничал от ожидавшей его неизвестности и необходимости начинать все с нуля. Американский вариант «Калины красной», только без надежного плеча «заочницы». Он планировал возвратиться в город-герой Бостон и на паях с другом открыть баню – SPA. На этот раз – без восточно-европейского обслуживающего персонала.
Роман дул на воду, и я его понимал, как никто другой. От беспринципного спецконтингента, засадившего нас за решетку ради собственных грин-карт, можно было ожидать всего. If not to say more[537].
Хотя мой камрад в совершенстве изучил испанский язык и обладал солидным интеллектом, но все равно оставался типичным эстонцем. Слегка «подмороженным» и немножечко замедленным. Он часами рисовал схемы, планы и «виды с боку» будущего заведения. «Здееес, Лооова, двэрь будет. Здееес – джакузи, здееес – финский баня бууудет», – как всегда, путал он мужской и женской род.
Через несколько часов все перечеркивалось, и Роман принимался за новую планировку, расширяя парилку и урезая душевые. И так до бесконечности, день за днем, неделя за неделей последние полгода перед свободой.
Игры в архитектора с полетами во сне и наяву помогали Роме справиться с депрессухой, столь характерной для девяноста девяти процентов зэков. Даже выходивших на волю…
Хотя мне воздух свободы в ближайшее время не светил, периодически я тоже задумывался над своим будущим. Туманным-растуманным.
Многое пришлось бы начинать с чистого листа. Практически все.
После выхода из Форта-Фикс меня дожидался весьма избранный круг проверенных на вшивость друзей. Пресловутых «comrades-in-arms»[538]. Людей со знаком качества. На них я по большому счету и рассчитывал. Ну и конечно, на собственную живучесть. Впридачу к солидным знаниям, обновленному мышлению, нечеловеческой харизме, невъе…нной изобретательности, опиз…нитильной работоспособности и ох…тельной привлекательности. Ни больше ни меньше.
Но самое главное, я верил в Удачу.
Несмотря на научно-исследовательскую экспедицию в тюрьму, по жизни мне везло. Надо мною всегда летали херувимы из небесной секьюрити и всегда светила персональная Вифлеемская звезда. Оберегающая и направляющая. Я безоговорочно верил в ее защитную силу.
Однако особое причинно-следственное осмысление событий и особое просветление на меня снизошло только после ареста.
По возвращении из первых двух тюрем под домашний арест в моей голове произошла Великая Отечественная Работа Над Ошибками. Я еще и еще раз убеждался в правоте парадоксальной аксиомы: «все что ни делается, все к лучшему».
Начиная с рождения. Вернее, с появления на свет моих прародителей. Отцов и матерей-основателей рода Трахтенберговского.
Выразился пафосно, но верно…
… Бабушка и дедушка по маминой линии родились и выросли в интернациональном и космополитичном Баку начала ХХ века. Бабуля – в семье бедных нефтяников-промысловиков, дед – состоятельной дантистки и горного инженера. Как и положено настоящим бакинцам, оба поступили в Бакинский нефтяной институт.
Бабуля совмещала учебу с пионЭрвожатством, дедушка – с параллельной учебой на физмате в университете. Начало работы, трудовой энтузиазм на нефтепромыслах, поездки на отдых в Кисловодск, первый ребенок, переезд в Грозный, начало преподавательской работы, рождение мамы, война, эвакуация в Коканд, победа, переезд в Саратов. И вот уже дед – доцент в местном университете, потом – получение кафедры и должность профессора в Воронежском.
Любовь к литературе – это от дедушки. От бабули – семейные ценности.
Воспоминания детства: бесконечная любовь и тепло, большие семейные сборы, яблочные пироги, книги, гости-филателисты, странные дамы, студенты, вечера поэзии, пишущая машинка Erica, Би-би-си и самиздат…
… Бабушка и дедушка по папиной линии – типичные представители типичного местечка с типичным названием Вахновка. Черта еврейской оседлости, Винницкая область. Оба родились в многодетных семьях, оба не долго думая вступили в ряды ВКП(б), оба с восторгом распевали про паровоз и остановку в коммуне. Причем с неистребимым еврейским акцентом, которого я жутко стеснялся во время подростковых приездов в гости.
Бабушка закончила «Евпедтехникум» (еврейский педагогический техникум), а потом и Винницкий пединститут (русский язык и литература). В силу идеологически правильного происхождения ее назначили директором школы. Дед, окончив «мукомольный техникум», а потом заочно Технологический институт, пошел по административно-хозяйственной и мелко-партийной линии.
Городок Овидиополь Одесской области, рождение папы, война, эвакуация в городок Сырдарья, победа, возвращение на Украину, работа цензором в областной газете (бабушка), служба принципиальным фининспектором в райисполкоме (дедушка).
Воспоминания детства: старый домик на улице Островского в самом центре Винницы, туалет во дворе, слоники на этажерке, живые «куры» для будущего бульона «голден юх», непонятный мне идиш, объятия: «Левочка приехал!»…
Родители…
Мама родилась за месяц до начала войны. В юности – девочка-отличница и одновременно сорвиголова. Школа, пединститут – факультет иностранных языков, потом – частные ученики и преподавание английского в Воронежском университете. Женщина-ураган, женщина-интеллектуалка, женщина-противоречие. Красавица в джинсах за рулем «Москвича-412», одного из первых в городе, брала на себя обязанности семейного кормильца, успевая работать в ВГУ, репетиторствовать и заниматься бизнесом. Под угрозой тюряги, в расцвет застоя…
А еще мама держала «салон». В нашей квартире ежесубботне происходила смычка театрально-творческой интеллигенции, врачей и преподавателей разных городских вузов. Благодаря маме я получил навыки свободного предпринимательства, здорового авантюризма, трудолюбия и «лицедейства». С детства я не пропускал ни одного спектакля в ТЮЗе, а потом – в местном академическом драмтеатре.
Мама родилась лет на 20 раньше, чем ей следовало. Если бы перестройка совпала с ее молодостью, я уверен, что моя мамочка затмила бы славу самых крутых бизнесвумен России. Даже находясь на заслуженном отдыхе, моя дорогая родительница оставалась безапелляционным Главнокомандующим и Гранд-дамой.
Папа… После 10-го класса на деньги, вырученные от продажи золотых коронок своей «аидише мамэ»[539], в единственном костюме и с картонным чемоданом в руках будущий студент прибывает в славный татарский город Казань. Учеба в авиационном институте, начало космической эры, распределение в только что открывшееся Воронежское КБ ракетостроения, командировки на Байконур, альплагерь, песни Визбора, единственная запись в трудовой книжке – ведущий инженер. Состояние абсолютно непонятное непоседе-сыну.