Морозонеустойчивый гаитянин еще до моего появления в Форте-Фикс знал стандартный набор из русских слов. Кандидатский минимум образованного иностранца. Среди прочих – загадочное понятие «мамУшка» с ударением на второй слог. По мнению моего друга, подкрепленному какой-то буржуйской кинолентой про диких русских, так назывался наш национальный народный танец. А la «kazachok» и «barynya» с присядкой-топотушкой и сложенными на уровне груди руками. Добротный голливудский лубок, ставший для американцев абсолютной истиной.
Другим часто употребимым словом была рифмующуюся с мамУшкой – «babUshka». Тоже с неправильным ударением и тоже – достижение холодной войны.
…До падения Берлинской стены советских женщин знали в виде мускулистых путевых обходчиц или базарных торговок в косынках до глаз и плюшевых жакетах. Именно этот малопривлекательный образ был растиражирован коварными западными корреспондентами, как один из символов СССР.
На другом полюсе в качестве контрпропаганды находились субтильные умирающие лебеди (Bolshoy Ballet[585]) или плакатные краснощекие бой-бабы в венках и при монистах (Moiseyev Dance Ensemble[586]). В крайнем случае – строгие училки (темный «низ», белый «верх», гуля на голове, указка в руке).
Продукция гостеприимного «Интуриста», наш ответ Чемберлену.
Зато потом, в самом начале 90-х, при столкновении с настоящими россиянками (украинками, белорусками и т. п.) тет-а-тет, у буржуинов началось массовое отвисание челюстей, сопровождавшееся повышенной секрецией слюнных желез и усиленным кровообращением в малом тазу.
На чем я в конечном итоге и погорел. Удовлетворяя взаимный интерес и сближая народы. Вместо медали – Форт-Фикс.
…К чему я это все говорил? Ах да…
В осенне-зимне-весеннее время мой тюремный гуру Дювернье изображал собой знатную барышню-крестьянку, вместо мехов укутанную-переукутанную в шарфы и полотенца. Славненькую чернокожую боярыню Морозову. Одним словом – самую настоящую «бабУшку». Более того, Лук и я разработали уникальную температурную градацию. «low» babushka day (0+5 oC), «medium» babushka day (0 oC), «high» babushka day (0–5 oC).
Низкий, средний и повышенный метеорологический дурдом.
Соответственно и одевались.
С легкой сумасшедшинкой. Граничащей с полным безумием.
Другие арестанты в вопросах тюремной моды вели себя вообще запредельно. Как говорится, «туши свет».
Так, по весне и несмотря на плюс 10–15 оС, беспризорники Форта-Фикс по-прежнему щеголяли в зеленых телогрейках и оранжевых зимних шапочках.
Однако вместо обычных безразмерных штанов, негры носили «облегченный вариант». Обтягивающие белые трико – самое что ни на есть нижнее белье, выставлялось на всеобщее демисезонное обозрение. В результате получались не серьезные гангстеры или воры в законе, а какие-то легкомысленные чернокожие балеруны.
Аскетичные тюремные костюмы завершали черные ботинки-говнодавы и серые хлопчатобумажные шорты. Последние надевались прямо поверх трико и прикрывали «бесстыдство».
Этот вид наших негров напоминал мне цирковых собачек-футболистов. Боксеров с отрубленными хвостами и в красно-белых трусах. Тонюсенькие ножки, гигантские шорты (ХХХХХХLarge) и зубастые мордовороты.
Неиссякаемый источник вдохновения для былинника речистого. То есть для меня.
Хотелось петь и читать стихи! Восстанавливать поврежденный в застенках внутренний гомеостаз… Радоваться пробуждению природы.
Ибо… «Бегут ручьи, кричат грачи, и тает лед, и сердце тает»… Или… «Черемуха душистая с весною расцвела, и ветки золотистые, что кудри завила»… Или… «Травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка с весною в сени к нам летит»…
На самом деле я не имел ни малейшего понятия, водятся ласточки в Северной Америке или нет. Зато другие пернатые друзья регулярно наведывались в Форт-Фикс.
Самые продвинутые из них обосновывались в тюрьме на ПМЖ. Несмотря на военный аэродром и по собственному желанию.
Зверью и птицам в остроге жилось хорошо. Сказочно хорошо. Как говорится: «right time, right place»[587]. Чтобы это понять, не требовалось наблюдательности известного орнитолога Леонида Семаго или умения говорить на языке животных.
Последним славился некогда горячо мною любимый писатель Виталий Бианки, автор изящной детской беллетристики о братьях наших меньших и эпопеи про синичку Зиньку (прошу не путать с форт-фиксовским авторитетом Зюнькой).
Наши тюремные воробьи, голуби, чайки, утки, гуси, орлы (!!!) и прочие известные и не известные мне пичуги коренным образом отличались от своей свободной родни.
За четыре десятилетия существования федерального исправительного заведения на землях южного Нью-Джерси, их пернатые головы увеличились в размере. Из-за избытка серого вещества. Поэтому всяческие комментарии про «куриные» или «птичьи» мозги были не про них.
Животный мир Форта-Фикс славился повышенным интеллектом. Чайки – не дураки, дураки – не чайки. За «просто так» заточение не выбирают.
Птицу и скотину в моей тюрьме любили, холили и кормили, как в лучших домах соседней Филадельфии. К тому же – не на убой, а просто – за красивые глазки. Вот и получилось, что в отдельно взятом анклаве (почтовый индекс 08640) завелись бройлерные орлы и воробьи с повышенным IQ.
Где хорошо, там и родина – истина, объединяющая homo sapiens и животных.
Однако некоторые мои однополчане смотрели на братьев наших меньших совершенно другими глазами. Совершенно запредельными. Сладострастными…
…Как уже отмечалось в «Тюремном романе» (а также в мировой пенитенциарной литературе) половой инстинкт терзал и рвал в клочья наши разноцветные преступные тела. От сексуальной безысходности зэки бросались в крайности: кто-то в навязчивый онанизм, а особо продвинутые – во внезапно проснувшийся туалетно-душевой гомосексуализм. «Что естественно, то не безобразно» – фартовый люд получал кайф и одновременно занимался профилактикой простатита.
В редких, особо запущенных случаях, перманентная борьба со спермотоксикозом принимала весьма изощренные формы. С привкусом зоофилии.
Век воли не видать!
…На просторах Форта-Фикс вместе с нами вольготно проживало великое множество кошек. Пестрых, тигровых и абсолютно черных. Тюремные киски квартировали в неиспользовавшихся подвалах. Заброшенных и время от времени заливаемых нечистотами. Родине комаров, мокриц и ужасного вида упитанных сороконожек. Последние нагло проникали в камеры и залезали в койки к спящим жиганам.
Иногда я просыпался среди ночи от какой-то непонятной щекотки. По мне и по постельному белью шустро бегали гадкие насекомые. С русским кличем «…твою мать!» я шумно вскакивал со шконки и начинал стряхивать с себя членистоногую жуть.
Белая горячка, только хуже! Не бред сумасшедшего, а самая настоящая реальность. Ночной «отдых» не для слабонервных…
…Однако вернемся к нашим баранам. Вернее, к кошкам.
Барское существование на всем готовом, всеобщая любовь и тепличные условия способствовали тому, что в заповеднике Форт-Фикс семейство кошачьих следовало заветам дедушки-бога. То есть плодилось и размножалось в геометрической прогрессии.
Отмечая очередной кошачий выводок, я задумывался об адекватности лингво-зоологического сравнения – «сношаться, как кролики». Устойчивый фразеологический оборот подразумевал недюжинную половую активность милых домашних зайчат.
Я был уверен на все сто, что авторы смелой метафоры в Форте-Фикс не сидели. Не имели возможности (в отличие от меня) наблюдать за половой жизнью местных котов и кошек. А зря.
Фартовые животные активно трахались не только, как им положено, – в марте, а 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Non-stop и круглый год! На радость зэкам.
А теперь – внимание!
Ахтунг, ахтунг!
May I please have your attention![588]
В достоверность нижеследующей истории некоторые мои друзья-товарищи по другую сторону забора отказывались верить категорически. Поэтому клянусь Лениным и дотрагиваюсь до красного. Все – чистая правда.
Бля буду!!!
…Многие заключенные недоумки (особенно похотливые латиноамериканские мучачос и кабальерос) страдали зоофилией. Причем в навязчиво-маниакально-депрессивно-вуаеристической форме.
То есть, конечно, животных они не насиловали. Думаю, что только в силу несовпадения размеров. Если бы на месте кошек в Форте-Фикс завелась живность покрупнее, то за своих соседей я уже бы не поручился. Ибо кошачьи половецкие пляски вызывали у сексуально озабоченной братвы самую настоящую человеческую эрекцию. Говоря по-пацански: «на кошек дрочили». Из песни слов не выкинешь, так что – «сорри» и «экскьюзе муа».
Итак, предлагаю вниманию достопочтимой публики этнографическую зарисовку «горячий Матроскин и его леди»! Чичоллина и Юрий Куклачев – спят в хомуте.
Часть первая
Теплый апрельский вечер. Народ отужинал и в лености и неге разбрелся по компаунду. Кто-то играет в карты, кто-то бренчит на гитаре, кто-то (и таких большинство) переливает ни о чем из пустого в порожнее. Тишь да гладь, мир во всем мире. Все расслаблены и умиротворены, включая тюремщиков.
Около одного из бараков собралась непонятного вида толпа. Человек тридцать или более. Затаив дыхание, в полной тишине зрители наблюдают, как у ступенек в подвал трахаются кошки. «Сеанс», как писал о чем-то подобном Сергей Довлатов в своих «Записках надзирателя».
Часть вторая
Молодая черная Багира лежит на животе, голова прижата к земле, круп слегка приподнят. Хвост поджат под себя и, на мой не очень просвещенный взгляд, полностью закрывает вход в невидимые гениталии. Сверху самочки пристроился такой же черный котяра по кличке Блэки. Сексуальный гигант, многодетный отец и всеобщий фаворит. Он, как и его партнерша, тоже выгнулся и невольно демонстрирует внушительного размера яички. Хвост торчит трубой. Кошка крепко прижата к бетону его крепким телом, кот в исступлении кусает самку за загривок и явно не дает ей расслабиться. При этом сладострастник громко рычит. Его жертва постанывает. Не очень жалобно, между прочим. Летят клочки по закоулочкам…