Я ответил такой же быстрой скороговоркой:
– Вадюша, бля буду, не корысти ради! Сам понимаешь. Ну хочешь, я перепишу про тебя все заново? Только скажи – сделаю белым и пушистым. Ты же понимаешь – все в наших руках, о цене вопроса договоримся, 50 мэков и золотой ключик у тебя в кармане. Слово пацана!.. А с джимом не волнуйся. На месте стоит, тебя дожидается. После переклички сходим на экскурсию. Познакомлю с баклажанами, будут и для тебя штанги резервировать. Договорились?
Полякова, выпускника Киевского института физкультуры и бывшего «разборщика-стрелочника», я выделил для себя, еще находясь в карантине. Мне импонировала его начитанность (две-три книги в неделю), чувство юмора (непредсказуемо гротескное) и, несмотря на внушительные габариты и «гангстерскую» статью, – какая-то скромность и доброжелательность.
В общем, нормальный харизматичный жиган, ни убавить, ни прибавить.
Вадик в джиме дневал и ночевал, тренируясь по нескольку часов в день. Если по какой-нибудь причине качалку не открывали, он подходил к сеточному ограждению, жалобно скулил и клял судьбу-злодейку.
Вакханалия целеустремленности.
Тренировка повышенного качества требовала помощников. Подстраховать, поднести блины, посчитать до десяти. Для Вадика не составляло особого труда найти одноразового или многоразового ассистента-добровольца, который тратил бы свое время на физкультурные утехи «Биг Раши»[592]. В первую очередь благодаря своему характеру-бурлеску или «sparkling personality»[593], как говорили чужеземцы.
Я часто подкалывал своего однополчанина, обещая «прописать» про него в романе всю правду-матку. Вскрыть гнойники, вывести на чистую воду.
– Вадюша, – говорил гнусный писатель, – давай историю про тебя начнем так: «Вадим Поляков, штангист-вымогатель, одинаково легко снимал женщин (до тюрьмы) и мужчин (в тюрьме)».
Знамо дело, имелись в виду его подносильщики и подавальщики. В ответ он сжимал кулаки, строил жуткую физиономию a la Евгений Леонов в роли Доцента и угрожающе шипел: «Убью, Лева».
Зная о совершенно искрометном чувстве юмора и моментальной реакции на любую «подачу», я с нетерпением ожидал подходящей ситуации, чтобы Вадюша мог показать себя во всей красе. Он, как и я, был неисправимым оптимистом, постоянно подкалывая и себя, и окружающих. Однако лучше всего ему удавались парадоксальные экспромты в стилистике юмориста Яна Арлазорова, которые он называл «сценками». Зачастую бедолаге Максимке Шлепентоху приходилось играть в них роли «премьера».
– Значит, так, Макс. Разыгрываем сценку «В шумном балагане». Смотри: мы с Левой – девочки что надо. Две хорошенькие сисястые путаны. Сидим за столиком, культурно отдыхаем, значит. Коктейли попиваем, сигаретки дамские покуриваем… Лева, ты будешь Леночкой, я буду Сюзанной, давай затягивайся… Тут ты, Макс, подходишь и пытаешься нас снять. Короче, ты говоришь – здравствуйте, девочки. Ну, давай, чего молчишь? Разве мы тебе не нравимся?
Припертый к стенке авторитетом и размерами Полякова, Максимка сначала отнекивается, но потом все же выдает требуемую реплику:
– Здравствуйте, девочки!
Вадим неожиданно начинает говорить низким, как бы прокуренным голосом Сюзанны:
– Отвали, парень, мы устали. На сегодня работа закончена… Теперь ты, Лева. Как Леночка: «А я не откажусь от еще одного коктейльчика…»
Я выдаю положенную фразу и посматриваю на режиссера-постановщика. Он – тут как тут:
– Макс, твоя очередь. Настойчиво так: «Хотите джин-тоник, я сейчас закажу…» И маши рукой, зови официанта, вон того «черного»! Ну, давай, продолжаем…
Ну и так далее. Непредсказуемо и умопомрачительно смешно, особенно с учетом окружающей среды…
– Ну хорошо, разберетесь между собой – что писать, что не писать. Еще будет время, – вступил в разговор Саша Храповицкий, выпускник института советской торговли и владелец заводов, домов, пароходов. – Где Макс? Где Робингудский? Где Игорь? Кого еще из русских я не знаю? Короче, писатель, надо кого-то найти на уборку. Сегодня же. Поможешь?… Я иду в 3611, камера 206. Еще мне койка хорошая нужна… не продавленная. Матрас пожирнее. Красочку, чтобы «локер» покрасить. Бля, ненавижу эти переезды, кто бы знал… Полный отстой! Так клево на Севере устроился, даже мобила была. А сейчас придется начинать все сначала. Напряг, одним словом…
Выяснив, что его распределили в тот же отряд, что и моего друга Шлепентоха, я сразу попытался успокоить встревоженного переселенца:
– Ты в полном порядке, поверь – проблем не будет! Если Максимка помогал мне даже из своего корпуса, то ты будешь как у Христа за пазухой. В общем, расслабься, все будет ОК! Лучше расскажи, что от жены слышно?
Как будто почувствовав, что разговор зашел о нем, как из-под земли появился мой верный Санчо Панса. Как и у Конька-Горбунка из сказки Ершова, у Максима однозначно наблюдались экстрасенсорные способности: быть там, где нужно.
Не мешкая, он сразу вступил в активные и предметные переговоры с вновь прибывшей братвой. Причем со всей одновременно. Видимо, пытаясь наверстать упущенное.
Обычно он был первым во всем, особенно если дело касалось встреч переселенцев в обезьяннике-накопителе. Как это у Максимки получалось, я совершенно не представлял. Но снимал почтительно шляпу.
Зная об организаторских способностях своего друга, я мог расслабиться. Тюремный «вечный двигатель» брал управление в свои надежные руки. С его появлением запросы Храповицкого удовлетворялись не в темпе вальса, а со скоростью «Танца с саблями» Арама Ильича Хачатуряна…
…В тот же вечер я был представлен двум новым компатриотам. Одного из них тоже звали Максимом. Проговорив с ним почти час, я дал ему кличку, которая сразу же за ним закрепилась. Теперь у нас были два Макса: мой верный «Максимка», он же «Лёлик» со звучной фамилией Шлепентох и вальяжный 32-летний метросексуал из Нью-Йорка Максим «Гламурный». Обладатель не менее звучной фамилии Жмеринский.
По-американски произносимой с легким благородным флером – Змэрынски.
Простенько и со вкусом.
Как и досточтимые жулики Алик Робингудский, Давидка Давыдов и еще пара десятков моих соседей, мистер Змэрински занимался инвестициями на Уолл-стрит, торгуя ценными, но особенно «бесценными» бумагами нью-йоркской фондовой биржи NYSE. Возглавлял одну из многочисленных контор «Рога и копыта», обслуживая жадных американских буратин. За организацию волшебного денежного испарителя Гламурный получил 10 лет колонии-лагеря «minimum security camp» и несколько миллионов долларов реституций. Но на «минимальном режиме» Макс не задержался и пошел на «повышение» к нам в тюрьму. Уж больно он любил жизнь, которая никак не хотела отвечать ему взаимностью…
Проказы Максима выражались в патологическом потреблении контрабанды – сигарет, алкоголя, мышцеобразующих пищевых добавок, деликатесов из «Зейберса», а также домашних пирожков и снеди от обожавших его родителей и «аидише» бабушки.
Запрещенные посылки, как и в шпионских романах, оставлялись под спецдеревом, спецкамнем или спецкучей мусора.
Вокруг лагерей заборы отсутствовали, так как большая часть зэков сидела за «правонарушения, не сопровождавшиеся физическим насилием или его угрозой».
В отличие от меня – доктора Менгеле.
Гламурный Макс мне понравился, поскольку, как и я, был глубоко творческим человеком, сочинявшим любопытные вирши и писавшим киносценарии о возлюбленной им ночной жизни ньюйоркцев с поехавшими от кокаина мозгами. Однако с Mr. Zhmerinsky мы виделись нечасто. Дело в том, что гламурный жиган жестоко депрессировал и покидал свой барак только на полтора часа в день для физзарядки в джиме. Плюс два раза в месяц ходил за покупками в «комиссарию». Ну и на свиданки, знамо дело. В остальное время он безвылазно сидел в отряде. Там же числился уборщиком, там же столовался, там же творил, там же тихо депрессировал. Его любой выход в свет сопровождался великими душевными страданиями. При виде «этих долбаных гандонов», с которыми у него «не было ничего общего», Макса начинало тошнить. Причем по-настоящему – мучения a la Принцесса-на-Горошине.
В случае с Гламурным правоохранители однозначно добились своего. Для него каждый день за решеткой превратился в ужасное и нестерпимое наказание. Размышляя о товарище по несчастью, я лишний раз убеждался в правильности своей установки на «позитивизм». Даже (и особенно) в условиях темницы сырой. Расслабься и получай удовольствие…
… Другим «зёмой», заехавшим к нам на зону, оказался сорокатрехлетний майамо-москвич Игорь Свешников, которого братва (опять же с моей подачи) сразу же окрестила Бумбарашем. Из-за внешнего сходства с коротко стриженным и морщинисто-круглолицым артистом Золотухиным.
Через какое-то время, прощупывания и разговоры «за жизнь» на вроде бы отвлеченные темы (на самом деле – хитро расставленные ловушки) навели меня на грустные мысли. Поняв «кто есть кто», мое общение с очередным «героем нашего времени» свелось до уровня «привет-привет». Иногда – просто к кивку. Пароксизм вежливости, ничего боле.
Сел Бумбараш за наркотики. На подозрительно маленький срок – всего-навсего пять лет. За такое количество кокаина обычно давали раза в три-четыре больше. Может быть, поэтому о своем уголовном деле Игорь не рассказывал. Приходилось выцеживать по крупицам.
Свешников состоял в одной преступной группе с другим майамским москвичом. Более того, с бывшим фортфиксовцем и моим знакомым Костей Сосновским, который был экстрадирован на родину несколько месяцев назад. По рассказам Бумбараша Костя дал против него показания в суде. То есть стал свидетелем обвинения, за что и был награжден чисто символическим сроком. Получалось, что Сосновский был «крысой», то есть стукачом – предателем и что из-за него влетел нормальный пацан (читай – Свешников).
Загвоздка в том, что и Бумбараш получил меньше, чем «положено».
Почему? Я этого так и не понял. Кроме бывших друзей Кости и Игоря, в банде состояли еще несколько американских и южно-американских жиганов. Выступил в суде – и с концами.