Вывод № 2. Производителей фото– и видеопорнухи с несовершеннолетними «артистами» наказывать по полной программе. Со временем река обмелеет.
Вывод № 3. В случае конкретных развратных действий карать негодяев немедленно и безжалостно!
Вывод № 4. Принимая во внимание, что сексуальное влечение к несовершеннолетним лицам неизлечимо (что подтверждалось многочисленными рецидивами после окончания срока и моими откровенными собеседованиями), необходимо рассматривать преступников как психически больных людей.
Вывод № 5. Самый главный. Немножечко антигуманный, но сверхдейственный. За все виды настоящих, а не игрушечно-виртуальных «преступлений на сексуальной почве в отношении детей и подростков» предоставлять выбор наказания самим осужденным.
А теперь – внимание!
Либо ты отправляешься за решетку на 10-15-20-25 лет, либо сокращаешь свое тюремное заключение в два (или даже три) раза. Но выполни условие общества! Ты добровольно подписываешь бумаги, что согласен на кастрирование – обычное или химическое. Ты не сможешь до конца жизни иметь детей, заниматься сексом и у тебя раз и навсегда пропадет либидо. Зато ты, наконец-то, вылечишься по-настоящему! Если, конечно, сам этого хочешь. Ну и налогоплательщикам деньги сэкономишь, нечего тебя раскармливать за решеткой. Плюс операция за твой собственный счет – приготовь-ка, брат, мошну!
И ту и другую…
Покуда в яичках педофилов остается в живых хотя бы один юркий сперматозоид, их будет тянуть не в ту сторону! Поэтому жестокий, но справедливый «план Трахтенберга» представлялся мне единственной панацеей от очень нехорошей болезни.
Долой бесполезную психотерапию, прибивающие таблетки или религиозное послушание! Да здравствует матушка-кастрация!
… Ну вот, начал за здравие, а закончил за упокой. С «еврейского вопроса» и молитв полезных меня потянуло к судебно-медицинским размышлениям. К криминальной сексопатологии. Свинья грязь всегда найдет…
…Седоватый и слегка плешивый иудей Джордж подзалетел по некошерной статье. Как политически корректно говорили тюремные социальные работники – за «computer crime», то есть преступление, совершенное с помощью компьютера.
Yes, right[608]…
Наш еврейский педофил-виртуальщик был чрезвычайно набожен. А также чрезвычайно доброжелателен с прихожанами форт-фиксовской синагожки.
По иронии судьбы из всех фартовых иудеев именно Джордж был самым опытным в деле ведения службы, поскольку происходил из ортодоксальной семьи, а по малолетке окончил религиозную школу-ешиву.
Меня лично похотливый Джорджик особенно не беспокоил.
Но под давлением русскоязычной братвы «по понятиям», проходившей под групповым псевдонимом «блатные», я все же немного засомневался. Может, делал что-то не так? Может, ксендзы все-таки охмурили?
Поэтому я решил написать письмо моему главному теологическому консультанту, раввину Гольдштейну из агентства «Reaching Out»: «Так и так, ребе, затесался среди нас один нехороший человек. Сделал то-то и то-то. Как себя вести? Как соседствовать? Наставь на путь истинный! Что говорит об этом Тора? Заранее благодарю, вечно Ваш, необрезанный еврей Лева».
Про необрезанность, знамо дело, я, конечно, скромно умолчал. Как, впрочем, и про незаконную любовь к свинине, морским гадам и учению Ч. Дарвина. Не говоря уж о многом другом…
Классика жанра: «А судьи кто?»
Ответ не заставил себя долго ждать:
«Dear Lev[609]… Что касается упомянутого тобою совратителя малолетних, я очень рекомендую, чтобы Ваша небольшая община была едина. Хотя этот еврей и совершил очень серьезное преступление (особенно с учетом наших религиозных воззрений), Вы не должны относиться к нему как-то по-другому… Хасидизм учит, что тело имеет душу. Именно душа является духовным началом, которое поддерживает физическую жизнь еврея… Нас иногда спрашивают – как мы можем помогать людям, совершившим серьезнейшие преступления? На это мы отвечаем, что имеем дело не с физической оболочкой, а с душой человека.
За развратные действия по отношению к несовершеннолетним в одной из федеральных тюрем отбывает наказание один еврей. Он получил 63 года строгого режима… Однажды мне пришлось выступить в его защиту в Центральном офисе бюро по тюрьмам в Вашингтоне. Там меня спросили, знаю ли я, что он сделал?
Я, не задумываясь, ответил, что меня нисколько не волнует характер его преступления, потому что мы имеем дело только с душой и надеемся, что с нашей помощью он станет лучше… Душа любого человека принадлежит Богу и чиста..
Whishing you a Happy Pesach. Rabbi Shmuel Goldstein, Lubavitch Prison Division»[610].
Я решил послушаться совета раввина Гольдштейна. Окончательно успокоиться и перестать рефлексировать по поводу моего порочного единоверца. Тем более, как мне почему-то казалось, тот «встал на путь исправления» и раскаивался в своей слабости. Джордж денно и нощно замаливал свои грехи и практически не покидал тюремный храм. Благо работа тому способствовала.
Развратник трудился межконфессиональным шнырем, намывая полы не только за своим братом-евреем, но и за разноцветными нечестивцами. «Mucho trabajo»[611], как говорили о таком энтузиазме усатые испаноязычные трудоголики.
Иногда, думая о Джорджике, в мою воспаленную голову влетали «порочные» мысли…
Почему я и мои соседи по Форту-Фикс смотрели на педофилов, как на что-то очень грязное, запредельное и отвратительное? Почему мы решили, что их проступки страшнее, чем чьи-либо другие?
Взять к примеру тех же наркоторговцев, наркодилеров и наркокурьеров, чей бизнес на крэке или героине свел в могилу великие тыщи народу. Сколько родилось уродов, сколько заболело, сколько семей распалось? Не говоря уже о том, что многие самые мрачные преступления совершались под кайфом или во время абстиняги?
Понятно, что такая позиция приносила мне лично скорее проблемы, чем популярность. Я продолжал одиноко рефлексировать, предпочитая идти собственным путем. Отличным от дороги широких народных масс.
В поступках, но особенно в мыслях.
Кстати, и Библия учила тому же: «Не следуй за большинством назло». Даже во время исхода из египетского пленения большинство людей хотели повернуть назад. Их пугали неизвестность и трудности Синайского перехода. Плевать они хотели на светлое будущее в стране обетованной. Поведение толпы было и есть иррационально. «Публика – дура! – шутили между собой театрально-концертные администраторы.
Быть таким, как все, мне не хотелось.
Но самое главное – просто не моглось.
Я невольно сопротивлялся доброжелательным наставлениям родителей и последнего адвоката «лечь на дно и не высовываться». Хотя зачастую и постфактум поносил себя всеми возможными ругательствами. Самым безобидным из них было: «Мудило, ты, Лева! Тебе оно надо?»
В российских острогах времен Достоевского каторжане недолюбливали дворян и политических из-за их непохожести. Беспричинная злость вызывала желание придраться, оскорбить и унизить. В Форте-Фикс происходило то же самое.
Я понимал, что моя тюрьма – это не офицерское собрание, дом творчества в Переделкино или на худой конец лагерь комсомольского актива.
Меня окружала непривычная и враждебная среда: злое…учие охранники с одной стороны и злое…учие заключенные с другой.
«Некуда крестьянину податься».
Вот и Федор Михайлович, классик бородатый, про то же размышлял. Цитирую со всем «респектом»: «Скажу одно, что нравственные лишения тяжелее всех мук физических. Простолюдин, идущий в каторгу, приходит в свое общество, даже, может быть, в еще более развитое. Он потерял, конечно, много – родину, семью, все, но среда его остается та же… Человек образованный, подвергающийся по законам одинаковому наказанию с простолюдином, теряет часто несравненно больше его. Он должен задавить в себе все свои потребности, все привычки, перейти в среду для него недостаточную, должен приучиться дышать не тем воздухом. Это – рыба, вытащенная из воды на песок… И часто для всех одинаковое по закону наказание обращается для него вдесятеро мучительнее. Это – истина…»
З/к № 24972-050 упрямо выдавал себя за человека тонкой душевной организации. Аристократа духа с моральными ценностями.
Дешевые понты, однако.
Глава 45Здравствуйте, я ваша Тора
Тем временем неумолимо приближалась еврейская Пасха. Праздник освобождения из фараонова рабства. Очень актуальный в условиях тюремного заточения.
Из года в год еврейство Форта-Фикс совершало на Песах абсолютно умопомрачительный кульбит, который сводил с ума всех завистников.
На добрых десять дней мы чувствовали себя по-настоящему богоизбранным народом. Все 39 иудейских сидельцев: американских, израильских, русских, европейских и даже доминиканских.
Настоящих и под них канающих.
В дни праздника на первое место выступало ключевое словосочетание «специальная еда». Повторяю – специальная еда.
Нет, пусть будет с заглавной буквы: Специальная Еда.
Спецеда была еще более «специальной», чем обычная кошерная стряпня, которую подавали нам в тюремной столовке в течение года. Во время затяжной еврейской Пасхи мы питались по высшему тюремному разряду. Из каких-то особых лабазов. Каждый кусочек спецпайка был тщательно запаян в целлофановую упаковку с обязательным бело-голубым стикером: «Kosher for Passover. Made under the strict religions supervision of Rabbi Moishe Londinski». То есть «Кошерная-для-Пасхи. Изготовлена под строгим религиозным надзором раввина Мойше Лондинского».
Другую пищу нам есть запрещалось.
Только трижды очищенную, как водку «на экспорт». Без каких-либо примесей. И уж, не дай бог, с остатками сдобы, ее производных или даже невидимых хлебных крошек. В противном случае все съестные запасы считались «зараженными».