Арест подкрался незаметно…
Если доблестные американские органы заводили уголовное дело на негражданина США, то после отбывания срока человека почти всегда депортировали на родину. Под это же правило попадали и легальные иммигранты – обладатели вожделенных грин-карт,[108] не успевшие получить американское гражданство.
Стоило им нарушить закон до принятия присяги, и гражданства США горемыкам было не видать как собственных ушей. После отбывания срока их отправляли в «страну исхода».
То же самое случилось с Семеном Семеновичем Кацем.
Как в сказке о «Царевне-лягушке» он не дотянул совсем немного: буквально каких-нибудь пару недель. Поскольку Семен не приложил правую руку к шестидесятилетней груди, то после отбытия срока, он подлежал депортации на Украину, которая о нем и думать забыла.
В последний день форт-фиксовской отсидки за гордым парторгом должен был приехать наряд из нью-йоркской иммиграционной тюрьмы «Галифакс».
Ждать решения своей судьбы.
Жена Софа не бездействовала и уже наняла иммиграционного адвоката, который пообещал, что Семен останется в Штатах. Как бывший политический беженец. Как почти гражданин.
Юбиляр надеялся на лучшее, выдавал супруге и сыну ценные телефонные указания и раз в две недели встречался со своим новым защитником.
Не унывал и даже решил отметить свой день рождения.
Через день я ел праздничное мороженое из тюремного ларька. Наличие в Форте-Фикс освежающего лакомства меня удивляло не меньше, чем автоматы с пепси-колой. Продукция «Pepsico» сломила сопротивление «Кока-колы», во всяком случае, в моей отдельно взятой темнице.
Это радовало, поскольку еще с советского детства я симпатизировал именно «Пепси».
Семен и компания с аппетитом поедала холоднющий пломбир с шоколадным печеньем. Небольшие коробки извлекались из мешка с дефицитным льдом. Там же в больших пластиковых бутылках из-под питьевой воды охлаждался кофе «глясе» рецептуры неугомонного юбиляра.
Изнывая от жары и влажности, которые к вечеру не уменьшались, мы славили именинника, желая ему остаться в Америке и открыть новую «обкомовскую» спецполиклинику на Брайтоне. Раскрасневшийся именинник обещал лечить «братву» бесплатно до конца жизни. Нас такой расклад устраивал, и мы мечтали о предстоящих вечерах встреч выпускников Форта-Фикс.
Слово для заключительного доклада взяли штангист-вымогатель Вадюша Поляков и партнер Семена по утренним кроссвордам Сережа-Капитан.
Они достали выкрашенную в красный цвет самодельную папку и начали читать вслух:
– Уважаемый Семен Семенович Кац! Поздравляем вас со славным шестидесятилетним юбилеем! Вы прошли достойный путь от простого еврейского паренька, рабочего и комсомольца с Западной Украины до настоящего американского бизнесмена. Ваша яркая жизнь служит нам путеводной звездой в жестоком мире каменных джунглей, золотого тельца и капиталистической эксплуатации человека человеком.
Желаем Вам отменного сексуального и психического здоровья и многочисленных успехов на славной ниве американского здравоохранения. С уважением, ваши коллеги и поклонники по факультету повышения квалификации.
Форт-Фикс, число, подписи.
Со слезами на глазах Семен принял подарочный адрес.
– Служу Советскому Союзу, – догадался ответить он и поднять руку в пионерском салюте.
Кто-то запел гимн СССР. «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь…»
К Семен Семенычу подошел улыбающийся человеколюб Саша Храповицкий. Он протянул небольшой сверток, обернутый в «Новое Русское Слово», и две зеленые веточки, заменяющие подарочные гвоздики.
Торжественный и возвышенный Семен достал из свертка белую тюремную майку с серпом и молотом и самопальной надписью: «Слава Семену Кацу!»
В ту же секунду юбиляр натянул подарок Саши поверх своей старой тишортки.
Все захлопали и подхватили знакомые слова:
– Да здравствует созданный волей народов великий, могучий Советский Союз!
Семен встал по стойке смирно и повернулся к несуществующему Красному Знамени…
…Придя в камеру, я обнаружил на своей койке распечатанный приказ.
Вести принес дежурный по отряду: на следующее утро в 7 часов, «с вещами» меня переводили на Южную сторону.
Я покидал своих русских «comrades in armes»[109] и более-менее привычную обстановку. Стало немного тоскливо – меня ждали новые охранники и новые соседи. Собственно говоря – новая тюрьма.
Но самое ужасное, что я этого хотел!
Глава 13Переезд в Южную зону
«Да сбудутся мечты Билли Бонса!» Я повторял знаменитую фразу из «Острова сокровищ» и не верил своей удаче: впереди – переезд на другую сторону тюрьмы.
Не пробыв в карантине и трех недель и значительно обогнав Максимку и многомесячную очередь, меня, как по блату, переводили на ПМЖ. Я тихо радовался и не требовал объяснений переезду – искать хоть какую-то логику в броуновском движении Федерального бюро по тюрьмам строго воспрещалось.
Наконец я мог обустроиться и начать обживаться по-настоящему: дом, работа, друзья-товарищи.
Ровно в 7 утра мне предписывалось стоять внизу у кабинета дежурного надзирателя в полной боевой готовности со всеми вещами, постельными принадлежностями и в форме: неподъемных бутцах-говнодавах, белых носочках, брючатах цвета хаки и такой же синтетической рубашке.
Накануне вечером мой верный тюремный инструктор и друг проявил свою обычную и даже в чем-то нездоровую активность.
Совершив пару изящных проходов по тюремным коридорам и поучаствовав в некоторых междусобойчиках, Максим выложил передо мной плоды своих трудов: огромный а ля армейский рюкзак и несколько мусорных мешков, свернутых в упругий рулон.
– Вот, Левик, достал! – гордо произнес он.
Наставник пытался хоть напоследок помочь своему непутевому подопечному.
– Надеюсь, что ты меня будешь встречать на той стороне с оркестром и цветами! По понятиям, короче!
Максимку, как и меня, должны были перевести в южную зону Форта-Фикс.
Мы оба узнали о своем распределении во время первых собеседований, когда нас переодевали и фотографировали при поступлении в тюрягу.
– Будь спок! Все будет на высшем уровне, – кривил душой я.
В глубине души я надеялся, что Максимка останется верным Афанасием Никитиным и персональным Христофором Колумбом и на загадочном «юге».
Wishful thinking[110].
На этот раз мне предстояло все делать самому и вдобавок подготовить плацдарм моему новому другу.
Несмотря на полную неизвестность, я надеялся обойтись малой кровью. В конце концов, трехнедельную школу молодого бойца я окончил вполне успешно. К тому же у меня появились хоть и противоречивые, но вполне исчерпывающие сведения о поджидавшем меня русскоязычном «ограниченном контингенте».
Ни один зэк не мог попасть на Южную сторону, не пройдя «карантин» и «ориентацию» на Севере и не задев, хоть краем, своих земляков – народ знал друг друга довольно хорошо.
…И вот наступило утро.
The Утро[111]!
Мы спустились вниз – сонный Максимка вызвался меня сопровождать. Как и знаменитый тренер Тихонов, он пытался наставлять меня до самой последней минуты.
– Как придешь в свой новый «юнит», сразу иди к ведущему. Покажешь ему докторский «пропуск» на нижние нары – ему будет не открутиться! Найдешь русских – передай им приветы от местных пацанов, они тебе помогут. – Инструкции напоминали прощание пастора Шлага и Штирлица в швейцарских горах. – И сразу же ищи работу и себе, и мне. Готовь почву, короче! Не расслабляйся и жми вперед! Срок надо делать правильно!
Последняя фраза о «сроке» стала Максимкиной визитной карточкой. Он употреблял ее по делу и без.
Все русские ее моментально переняли и чуть что подкалывали ею автора мудрого изречения. Очень часто – было за что, ибо периодически теория расходилась с практикой.
…Отъезжающих целинников завели в единственную классную комнату. С нами остался сидеть и скучать один из дуболомов охраны.
Поскольку в помещении благодатно работал кондиционер, я успел немного вздремнуть и даже увидел какой-то сумасшедший сон о покупке деревенского дома в России.
По русскому соннику, пролистанному в библиотеке неделю спустя, меня ожидала «яркая, но скоротечная любовь».
Это забавляло.
– Выноси вещи! Живее! Живее! – раздался громкий приказ появившегося в дверях розовощекого лейтенанта. Очередной начальник носил усы, как, впрочем, и большинство его коллег.
Казалось, что мода в тюрьме (как и дизайн тяжелейших черных телефонных аппаратов в кабинетах охраны) остановилась на отметке 1976–1977 годов.
Форт-Фикс представлял собой настоящий заповедник «ред неков»[112] – «красношеих» мужиков, гордо носящих свои вторичные половые признаки на откормленных физиономиях.
Это касалось как звероподобных заключенных, так и наших жлобоватых охранников. Девяносто пять процентов цветных обитателей Форта-Фикс имели под носом ту или иную черноволосую щетку. Бледнолицые носили ее значительно реже, а русские с европейцами почти все как на подбор были девственно чисты.
Растительность на лице служила подтверждением мускулинности и мачизма ее владельца-самца и в чем-то выполняла роль боевой раскраски. А в некоторых случаях она заменяла рыцарские доспехи.
Нахлобучив на себя тяжеленный рюкзак с пожитками и запасами еды из местного ларька, я заковылял к выходу.
Коридор был перекрыт одним из зольдатен – с «отъезжающими» всяческие контакты строго-настрого запрещались. Несмотря на запрет, из окон карантинного корпуса торчали физиономии моих бывших товарищей и соседей.
– Раша, давай! Встречай меня на «юге»! See you later![113]