Предпочитал говорить с любимыми и родными, друзьями и семьей.
Inmate Telephone System – «Телефонная система заключенного» любезно позволяла федеральному арестанту совершать звонки «на волю» из расчета 300 минут в месяц.
«Ура, целых пять часов!» – с радостью подумал я, узнав о «потолке» за полгода до ухода в тюрьму.
Но после первого же звонка доченьке и родителям еще из карантинного отряда на Северной стороне я понял, что десяти минут в день мне будет не хватать.
До своего памятного и печального ареста я пользовался двумя сотовыми и одним городским телефоном со всеми возможными на то время «прибамбасами». Об электронной почте я даже и не говорю.
…Через три месяца отсидки в следственных изоляторах я все-таки попал под вожделенный домашний арест.
Федеральный седовласый судья Браун из Ньюарка и хиппующая 30-летняя офицерша Службы досудебного содержания Южного округа Нью-Йорка миссис Веласкес отобрали у меня почти все «телефонные привилегии». Получив один-единственный телефон на проводе, я понял, что связь с миром являлась роскошью.
Которую до ареста я не ценил.
Доисторический 12-долларовый аппарат из магазина «Радио Шек» периодически падал и разбивался, поскольку его хозяин никак не мог привыкнуть к тянущемуся за ним многометровому проводу. Тогда кто-нибудь отправлялся в магазин за новым телефоном и кабелем.
Радиотелефон с «базой» и трубкой мне запретили – волны создавали помехи и мешали ФБР слушать разговоры. К тому же что-то нарушалось в налаженной цепи электронной слежки за преступником: окольцованная нога – приемная антенна на книжном шкафу; телефонный аппарат – спутник в космосе – пульт вневедомственной охраны – компьютер миссис Веласкес в Нью-Йорке – соседнее отделение полиции на 23-й авеню.
Человек привыкает практически ко всему.
Уже через полгода я свыкся с телефонными ограничениями и вместо сотового заново научился пользоваться уличными телефонами-автоматами. Более того, по собственному горькому опыту зная на себе всеобъемлющую систему слежки, подтвержденную видео-, аудио– и фото– доказательствами, я на глазах превращался в какого-то паранойствующего шпиона Гадюкина. Поэтому вот вам лирическое отступление: безумный сон Льва Маратовича…
Песня о Слежке.
«Дамы и господа, пожалуйста, отнеситесь к моему дружественному предупреждению со всей серьезностью! Если, конечно, вас интересует собственная свобода на ближайшие несколько лет, и если у вас хотя бы немножко (как писал поэт Михалков) «совесть не чиста». Даже в совсем малом – аппликейшенах[195]на получение кредиток или медстраховки для малоимущих, бизнесе на кэш[196]или иммиграционных шурах-мурах. Не говоря уж о чем-то другом.
Особенно если вы живете в Соединенных Штатах Америки…
Профессор Преображенский призывал не читать перед едой большевистских газет. Я иду дальше: все конфиденциальные переговоры и встречи надо проводить только в парилке, где нательные микрофоны практически невозможны! Идите в баню!
Также в обязательном порядке – забудьте про имейлы, сотовые и уж тем более домашние или рабочие телефоны!!!
Купите самую простую телефонную карточку, отойдите от вашего дома или офиса на 500 шагов, оглядитесь по сторонам, наберите пин-код и вызываемый номер в уличном телефоне-автомате.
Даже если вы звоните в ваш же город.
При этом, пожалуйста, говорите шепотом, а при особой необходимости – шифруйте сообщения.
Во время разговора желательно выставить на шухере сообщника, который будет следить за обстановкой и что-то громко напевать, чтобы заглушить возможную внешнюю прослушку из соседнего авто.
Фэбээровская или полицейская машина может быть замаскирована подо что угодно, вплоть до нью-йоркского желтого такси, «Скорую помощь» или даже ковра-самолета.
Со мной бывало и не такое. Кто бы мог подумать!
И пожалуйста, никогда не думайте, что все обойдется и вы никого не интересуете!
«Старший брат» не дремлет: ему надо знать о вас любую мелочь. Повторяю – любую!
Уверен, что это только начало, нас ждет много «прекрасных» разоблачений и информационно-шпионских уотергейтов.
Господа-товарищи, привыкайте к новым реалиям! Предохраняйтесь!
И это не бред сумасшедшего, а обращение жизнелюба-реалиста, прошедшего через тернии и огонь и воду.
Не мне вам говорить – законы США в той или иной степени нарушают практически все, от сенаторов-конгрессменов до уборщика в сабвее.
Включая и нас, русских американцев.
Я не знаю ни одного человека, кто был бы стопроцентно чист перед несуразным американским законом.
Повторяю, ни одного!
Просто кто-то попадается, а кто-то нет; у кого-то есть деньги на адвокатов, а у кого-то нет; кто-то следит за своим «базаром», а кто-то – нет!
Поэтому, мои дорогие, будьте бдительны!
То ли еще будет!
Бля буду!
Вечно ваш,
маниакальный параноик Лева Трахтенберг»…
…«Звонки на волю» из федерального Форта-Фикс стоили не так дорого, как в первых двух тюрьмах. Но в то же время в несколько раз дороже, чем на свободе.
Если не звонить в Россию, то при существующем лимите в 300 минут, народ обходился 75 долларами в месяц.
В златоглавой проживали моя сестра и мама, поддерживающие своего нерадивого сына-брата словом и делом. Поэтому в их телефонных трубках время от времени раздавалось мое далекое приветствие: «Говорит голос Америки»!
Разговоры с мамой в Москве, доченькой и папой в Нью-Йорке плюс надежное плечо младшей сестры давали мне ту самую надежду, без которой было бы тяжелее во сто крат.
Часто гуляя перед отбоем по вечерней опустевшей зоне, я в одиночестве пел русские песни. «Надежда» была одной из самых любимых.
«Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…»
Я знал, что меня «помнят, любят и ждут».
Здесь, в Форте-Фикс, я многое переоценил и периодически отделял зерна от плевел. Иногда от беспомощности, тоски, обиды и осознания того, сколько проблем я принес семье, доченьке Соне и очень небольшой группе настоящих друзей, мне хотелось выть на Луну. В такие моменты я молился всем известным мне богам и просил их дать спокойствия, здоровья и благополучия близким и любимым мною людям. Сознание, что дома все хорошо, моментально убивало любую депрессивную поросль в моем закаленном тюрьмами духе.
Если же «на воле» случались проблемы, в ту же секунду у меня предательски начинало дергаться правое веко, перехватывало дыхание и болела левая рука – классические симптомы невроза.
Тогда я «дышал глубже» и шел на беговую дорожку.
Неожиданно для себя я полюбил долгий «джоггинг» трусцой и во времена приливов «сумасшествия» спасался им и физкультурой. От занятий спортом в кровь поступали гормоны счастья, аналогичные алкогольно-наркотическим.
Получалось дешевле, полезнее и в духе журнала Men's Health…
…Просто так набрать любой пришедший на ум телефонный номер нам не разрешалось. Всю мою коммуникацию утверждал ведущий Стэнли Робсон. Я мог звонить всего 20 абонентам, а ответственная тюремная барышня-телефонистка заранее заносила их номера в тюремный компьютер. Чтобы что-то изменить в согласованном списке, требовалось как минимум ждать пару недель. К тому же мистер Робсон повышенным трудолюбием явно не страдал.
Всем двадцати я все равно не звонил – трехсот месячных минут едва хватало на семейные и самые-самые необходимые деловые звонки.
Federal Bureau of Prisons[197] неприятным и холодным автоматическим голосом начинало за меня любой разговор. У англоязычной телефонной бабы существовала такая же, только «испанская» сестра – с ней болтали выходцы из Южной Америки.
Я набирал номер, вводил полученный от Робсона персональный код, и при подъеме трубки вызываемым абонентом столь ненавистная мною полицейская дикторша объявляла: «This is a call from a Federal Prison – Это предоплаченный разговор, и вам за него платить не нужно. Это звонок от… (тут я за пять секунд умудрялся назваться как-нибудь повеселее). Если вы хотите говорить, нажмите 5, если нет – 7».
Пока что никто от соединения не отказывался.
Далее в разговор вступал я сам.
Правда, через 7 минут 30 секунд противная тетка прорывалась снова и напоминала обеим сторонам, что это «звонок из федеральной тюрьмы». Наверное, чтобы еще больше обезопасить абонента от далекого зэка.
И наконец, на 15-й минуте разговора и после двух негромких щелчков все обрывалось. Кто не успел (сказать последнее «прости») – тот опоздал! Следующий раз заключенный мог позвонить только через час – за нас считало минуты тюремное реле времени.
Уступи дорогу другому!
По поводу звонков на свободу администрацией зоны были написаны вагон и маленькая тележка всевозможных инструкций, меморандумов и правил. Самым страшным нарушением считался разговор – «конференция» с участием трех и более человек. Где-то на форт-фиксовском коммутаторе работала сверхчувствительная контролирующая аппаратура, реагирующая на малейшую полулегальную фривольность. Зэк не мог говорить с двумя людьми одновременно, даже если они находились в одной квартире на параллельных аппаратах.
Ни в коем случае абонент «на воле» не имел права переводить звонок на посторонний, «незадекларированный» у отрядного канцлера номер.
Мы не могли обсуждать никакие деловые вопросы, которые хоть каким-то образом вели к зарабатыванию денег. Даже если арестант выдавал на свободу самый либеральный совет, ничего при этом не получая взамен, это каралось внутренними драконовскими законами.
Подготовка к «воле», поиск работы, восстановление деловых контактов полностью блокировались какими-то «умными головами» из Федерального бюро по тюрьмам.