Ни при каких обстоятельствах заключенный Форта-Фикс не мог звонить в свои рабочие часы или из другого корпуса.
И куча всего другого.
В деле прослушивания и телефонного контроля исправительное заведение Форта-Фикс явно преуспело. Кадры «любопытных варвар» – офицеров отдела связи – были полностью укомплектованы.
От «холодных рук» этого подразделения пострадало много моих соседей и товарищей.
Так, мой добрый приятель Вэл, 38-летний бизнесмен-натуропат из нью-йоркского района Квинс, отбывал, как и я, пятилетнее заключение. За решетку он попал «за торговлю препаратами, не утвержденными FDA[198] – Администрацией по контролю за пищевыми продуктами и лекарствами.
По словам Вэла, десять лет назад он вылечил себя от злокачественной опухоли почки, а исцелившись сам, начал помогать другим. Панацеей от страшного заболевания стали продукты из абрикосовых косточек.
Не мудрствуя лукаво Вэл открыл интернет-магазин, не имея на руках соответствующего разрешения от FDA. За это его и взяли.
Авантюрный предприниматель был настолько уверен в своей победе над прокурорами, что не только пошел на суд присяжных, но и отказался от услуг адвоката. Жизнерадостный ньюйоркец защищал себя сам. Такое случалось крайне и крайне редко.
Несмотря на то что в манхэттенский окружной суд даже пришли бывшие пациенты, Вэл суд проиграл. В какой-то рекламе он не указал, что его препарат не лекарство, а «пищевая добавка». И этого оказалось более чем достаточно, чтобы схлопотать «пятерик».
Вэл не унывал и в тюрьме. Перед началом отсидки он что-то доделал-подчистил и перевел свой гуманитарный бизнес на имя бабушки, и время от времени закамуфлированно инструктировал свою партнершу по тюремному телефону.
Вэла три раза лишали телефонных разговоров, покупок в магазине и посещений на несколько месяцев. Тем не менее он не унывал и закамуфлированно общался с волей по почте и через телефонный список «безлошадника» с Вирджинских островов. Последний внес телефонный номер его бабушки в свой список.
Когда наконец власти вычислили Вэла, то он моментально отправился в карцер «на расследование». Оттуда его перевели в тюрьму строгого режима, и мы потерялись.
На телефоне прокалывались многие зэки. Мой другой приятель и коллега по работе, канадец польского происхождения Питер, жутко ругался «курвой» и прочим восточно-европейским матом 24 часа в сутки.
Сорокалетний «Пан Петька» сел в тюрягу на долгие 19 лет за таблетки «экстази».
В Форте-Фикс он заглотнул крючок, коварно заброшенный тюремными ментами. За какие-то нарушения во время свидания Петьку лишили всех «привилегий» на полгода. Включая связь и ларек. При этом его личный телефонный код не заблокировали – зэк должен был сам себя сдерживать и контролировать.
То есть по закону звонить нельзя, но при желании – можно. Именно это и являлось кровожадной пыткой тюремной конторы!
В общем, Питер не выдержал и набрал номер своей второй половины, которая на воле не справлялась с обязанностями «жены декабриста».
До окончания запрета на телефонные переговоры ему оставалось совсем немного, но уже через 15 минут после звонка домой Петьку отправили в карцер. Когда через 4 месяца он вышел из ШИЗО, у него опустились руки – жена перестала отвечать на письма.
К сожалению, разрыв связи между супругами случался сплошь и рядом – испытание неволей выдерживали далеко не все.
Мой тюремный друг и учитель Лук Франсуа служил исключением, только подтверждающим это правило. Жена Мария ждала мужа уже 11 лет, и еще столько же оставалось. Лук часто звонил своей семье в Майами и почти всегда выходил из телефонной будки улыбающимся и окрыленным.
Тем не менее именно он дал мне один сверхценный совет:
– Brother, ты же знаешь, я хочу предостеречь тебя от любых возможных неприятностей в этом аду. Ты же мой друг, и если, не дай бог, с тобой что-то случится, я первым встану на твою защиту. Поэтому я и учу тебя тюремным понятиям – хочу, чтобы ты был прав в любом возможном конфликте… Будь осторожен, когда проходишь рядом с телефонными будками. Смотри, Лев, мы бывая рядом с ними несколько раз в день, и там всегда кто-то либо говорит, либо стоит в очереди. Так вот, брат, всегда обращай внимание на эмоции тех, кто выходит из будок… Не у каждого на воле все хорошо – ситуации бывают разные, поэтому некоторые готовы отыграться и врезать по шее первому попавшемуся или тому, кто, по их мнению, не показал в нужный момент должного уважения. Или тому, у кого некстати на лице появилась улыбка… Взрыв может произойти по любому поводу и в любой момент, а у телефонов – в особенности! В очереди народ «стрессует» и нервничает – там тоже возможны конфликты… поэтому будь осторожен. Ты парень умный, но тюремного опыта у тебя нет, поэтому лучше, если я тебя предупрежу!»
Лук Франсуа как в воду глядел.
Через неделю у наших телефонных будок произошло убийство. Тюремное – очередное, а при мне – первое.
Причем я чуть не угодил в карцер как свидетель происшествия…
Глава 19И вновь продолжается бой!
Часы показывали 7.30 вечера. Совсем недавно закончился очередной малорадостный тюремный ужин, и народ лениво растекся по территории зоны. Несмотря на раннюю осень, жара и влажность не спадали, и мы изнывали и от того и от другого. Я по-прежнему менял по 3–4 футболки в день и никак не мог дождаться окончания горячего бабьего лета.
Расхлябанный, как черноморская медуза, я сидел на теплом бордюре и лениво почитывал запоздалый номер ежедневной русской газеты. Почта отставала как минимум на неделю.
За старые «заслуги перед отечеством» и старейшим в мире русскоязычным изданием главный редактор «Нового русского слова» оформил мне подарочную подписку. Это радовало, поскольку я опять мог следить за событиями в далекой метрополии и на «русской улице» по всему миру.
К тому же в газете периодически печатался «любимый» всеми русско-американскими зэками Вовка Ословский. Из его ядовитых публикаций под рубрикой «Криминал» мои новые друзья-товарищи с радостью узнавали, что творится в преступных сообществах США. Остальное додумывалось, сопоставлялось и разбавлялось информацией из писем, телефонных разговоров и новых «поступлений» в Форт-Фикс.
Слова «закрыли», «волына», «бригада», «суд», «подельник» и их английские эквиваленты не сходили у них с языка. Волей-неволей я тоже входил в эту специфическую тему, ежедневно общаясь с другими «рашами», обитающими на нашем «компаунде». Мой изысканный русско-американский суржик приобретал все более заметную фене-криминально-блатную окраску.
Спасали книги и «Новое русское слово», за чтением которого я пытался проводить тот достопамятный вечер.
Вспомнив, что мне нужно было позвонить подруге Гале и утрясти кое-какие бытовые вопросы, я отложил газету, пошел в свой корпус и встал в телефонную очередь. На два работающих автомата нас набралось человек пятнадцать.
Я притулился в уголке «пятачка» и извлек из-за пояса газету. Однако не читалось: смотрел в книгу и перед собой упрямо видел ту самую легендарную «фигу».
В очередной раз я тупо рассматривал своих товарищей по несчастью – двое белых и парочка испаноязычных зэков. Чернокожие, как всегда, составляли подавляющее большинство.
Кого-то я знал лично и успел поприветствовать, слегка мотнув головой в стилистике тюремного театра мимики и жестов. Руки друг другу пожимали только бледнолицые каторжане.
Как и в любой нормальной очереди, время тянулось архимедленно.
Из негерметичных будок доносились обрывки чужих разговоров: арестанты ворковали, ненавидели, жаловались, воспитывали, просили, радовались и занимались телефонным сексом.
Кто-то выходил из кабин с улыбкой Моны Лизы и «летящей походкой», кто-то, наоборот, – темнее тучи и злой.
Подобное случалось и со мной: все зависело от обстоятельств и личности абонента.
«Если бы я был волшебником», то установил бы на всех тюремных телефонах-автоматах фильтры, не пропускающие за решетку плохие новости. Мы и так находились в состоянии круглосуточного стресса, усугубленного полной беспомощностью.
Я ужасно переживал, что из-за решетки не мог помочь в решении даже самой пустяковой проблемы. Особенно меня будоражило будущее моей Сони – «взрослой дочери молодого человека». Несмотря на пережитый пару лет назад кризис среднего возраста, я по-прежнему нагло считал себя если не пионером, то по крайней мере комсомольцем. «Буду вечно молодым!» – повторял я вслед за Иосифом Давыдовичем слова патриотического шлягера 70-х, наяривая очередной круг по «треку»[199], или поднимая сорокафунтовые гантели.
Главное – как сам себя воспринимаешь.
Пока с этим особых проблем у меня не возникало: 16-летняя доченька папы Левы не стеснялась, наоборот, приводила своих подружек познакомиться и показать им своего «cool and crazy dad»[200].
Мы с Соней дружили, и мне ее ужасно не хватало.
Время от времени моя кровинушка повышала своему папашке боевой дух: «Папа, выйдешь из тюрьмы, так мы с тобой вместе по клубам будем ходить!»
Это радовало.
Не радовала длинная очередь к заветным телефонам. Она едва шевелилась.
Неожиданно раздался крик и громкая ругань.
Я моментально поднял глаза от «Нового русского слова»: молодой накаченный негр ростом под метр девяносто оттеснил невысокого пятидесятилетнего латиноса и вместо него вошел в телефонную будку.
Обиженный дядечка страшно ругался, пытаясь открыть стеклянную дверь, забаррикадированную спиной мощного человекообразного существа. Из-за разницы в силе и весе у него ничего не получалось. Ни обидчика, ни жертву я до этого не видел или просто не обращал на них внимания. Несмотря на повышенную «либеральность», я тоже думал, что многие черные и китайцы похожи друг на друга как две капли воды. Особенно в тюремных одеждах.