Этот парадокс, наверняка многим непонятный, лишь подтверждал известную истину, что в мире все относительно…
После моих историй Россию уважали все больше. И все больше народа просило меня познакомить их с русскими женщинами.
Я подумывал о самовыдвижении на какую-нибудь премию от «Интуриста» за пропаганду образа Российской Федерации и русской женщины…
«Дамская» тема, замешанная на гангстерах, наркотиках, тюрьме и хип-хопе, преобладала и в негритянской художественной литературе.
Хренотень в мягких обложках с зазывными названиями («Кровавый поцелуй в Филадельфии» или «Бриллиантовая братва») с гламурно-пистолетными коллажами на обложке, нормальному человеку читать запрещалось.
Чтобы быть в курсе, я пролистал несколько особо популярных повестух. Мат, ибоникс, знакомый с детства плэнер городских гетто делали свое дело – современные городские романы «за жизнь» пользовались у негров бешеной популярностью.
Отличительной чертой гангстерской литературы для черных являлся особо крупный шрифт.
Большинство окружавших меня афроамериканцев читали с трудом, по-детски водя пальцем вдоль строчек. В России я такого не видел, поэтому при виде читающей чернокожей неработающей молодежи мне сразу же вспоминался толстовский Филиппок и Маяковский со своим хорошим мальчиком, который «тычет в книжку пальчик».
А также политические карикатуры Бориса Ефимова и Кукрыниксов о плохих американских дядьках в белых балахонах, не пускавших в школу чернокожую ребятню. Вместо этого худых и изможденных негритят отправляли на фордовские конвейеры Детройта и хлопковые плантации Алабамы.
Несмотря на многочисленные законы о черно-белом равноправии и даже приоритете при поступлении на работу или на бесплатную учебу, американские негры работать или учиться не любили. Из-за этого многие из них время от времени попадали на нары к дяде Сэму. А следовательно – ко мне в библиотеку.
…Черные, белые и серобуромалиновые зэки раз сорок в день запрашивали у нас супер-дупер справочник и Книгу Номер Один – «Ежегодный гид по федеральным тюрьмам». 95-долларовый фолиант раз в год выпускала адвокатская контора Алана Эллиса.
Предприимчивые стряпчие (масло масляное, сладкий сахар…) скомпоновали в единое целое информацию обо всех американских «джойнтах»[380]: где располагаются, сколько народу, какие «программы», как размещены арестанты, что разрешается и тому подобное.
Вместо испорченного арестантского телефона, адвокатских басен и минимализма тюремного ведомства в жирненькой книженции ярко-красного цвета умные дяди собрали квинтэссенцию полезности и всякое разное «что угодно для души».
Поскольку 50 % зэков всегда куда-то переезжало (в основном из тюрьмы в тюрьму), то мы изучали «Книгу Эллиса» очень внимательно. Словно счастливые молодожены в преддверии медового месяца, читающие каталог круизных кораблей «Norwegian».
Кроме «Тюремной Библии», практически все заключенные обожали детективы и триллеры. Под них отводилась как минимум половина библиотечных полок. «Горячая десятка», покорившая умы и сердца умеющих читать зеков, выглядела следующим образом (версия тюремного вуайериста-библиофила Льва Трахтенберга):
10. Клайв Касслер – автор приключенческих романов a la Индиана Джонс.
09. Стефан Кунц – проживающий в Неваде вьетнамский ветеран, зациклившийся на самолетах, ракетах и NASA, писатель в стиле техно-триллер.
08. Дин Кунц – однофамилец номера девять и «триллер-мастер», продавший 200 миллионов копий на 40 языках.
07. Сидней Шелдон – самый «переводимый» писатель в мире и обладатель звезды на Голливудской алле славы.
06. Том Клэнси – профессиональный «антисоветчик», описывающий альтернативную историю, и автор книг о «русском Иване» – «Кремлевский кардинал», «Охота за Красным Октябрем».
05. Стивен Кинг – непревзойденный король детективов, фэнтези и триллеров, скрывающийся от поклонников в лесах штата Мейн. Погоняло – «Король ужасов».
04. Джек Хиггинс – безумно популярный в Америке ирландский писатель и сценарист, автор супербестселлера о попытках фашистских коммандос убить Черчиля «Орел приземлился».
03. Джон Гришем – специалист по криминально-судебной литературе из жизни простых американских юристов.
02. Стюарт Вудс – детективы, детективы, детективы с Большой Буквы…
01. Джеймс Паттерсон – самый продаваемый и самый высокооплачиваемый писатель-детективщик, не покидающий списки бестселлеров «The New York Times» и всех книжных обозрений Америки…
Особым внесезонным и внесписочным респектом у тюремных масс пользовались труды Дэна Брауна с его «Кодом да Винчи» (серебряная медаль) и самая богатая женщина в мире Дж. К. Роулинг с многотомной сагой о Гарри Поттере (заслуженное золото).
Ну а приз читательских симпатий и «Оскар» «по совокупности» тюремный библиотекарь Трахтенберг по-гангстерски присудил вечно живому Марио Пьюзо за роман «Крестный отец»…
Кроме «черных интересов» и «художественной литературы», оставшееся пространство поделили отдельчики «фантастика и фэнтези», «вестерны», «иностранная литература», «классика», справочники и «romance»[381].
Последняя секция с книгами о большой и светлой любви сплошь состояла из розовых «покетбукс»[382] с горячими кабальеро и хрупкими блондинками на обложках. Озверевший половой инстинкт заключенных превращал романтические повести в крутую порнографию. Бледнолицые арестанты, попадавшие под социально-культурное определение «white trash»[383], носившие харлей-дэвидсонскую растительность на обрюзгших физиономиях и насаждавшаеся телевизионными «боями без правил», обожали «вестерны» – книги про покорение Запада, ковбоев и индейцев. Ничего другого звероподобные мужланы с синими от наколок телами не читали.
Как-то раз тюремный антрополог Трахтенберг все-таки не удержался. Увидев Джона, постоянного читателя и пятидесятилетнего жлобину из Арканзаса, севшего на 18 лет за вооруженное ограбление инкассаторской машины, я задал ему мучавший меня вопрос – почему тот читает только вестерны.
Я был готов услышать о романтике «с большой дороги» или даже синдроме «раздвоения личности».
Все оказалось значительно проще:
– Лио, больше всего в этой жизни мне не хватает запаха лошадиного дерьма. Даже здесь, в тюряге, все очень приглаженно, легко и не щекочет мне нервы… Скука!
Как реагировать на подобное, я не знал.
…Сочинения фантастов-фэнтезийцев в основном интересовали молодых белых ботаников с безумием в очкастых глазах. Поклонники Роберта Джордана – автора известнейшего цикла «Колесо Времени», перед обожаемыми полками замирали в священном восторге.
Они медленно листали волшебные фолианты, улетая время от времени в другие миры. Таких приходилось будить и подгонять: «5 minutes, guys! Еще 5 минут!»
«Иностранный отдел» (вернее пять двухметровых стеллажей) обслуживал иноязычный преступный элемент, отправленный за решетку ФБР и ментовскими службами Израиля, России, Китая, Франции, Германии, Польши, Нидерландов, Японии, Албании и Кореи. В среднем на каждый язык приходилось максимум по 2–3 полки. Приятным исключением являлась процветающая «русская секция». В течение первой рабочей недели я внимательно изучил ее содержимое и сделал печальный вывод. «Наши» полки благодаря пожертвованиям от отечественных мафиози прошлых лет тоже были перенасыщены детективами.
«Записки беглого вора», «Женская зона», «Любовь Бешеного», «Волкодав», сборники анекдотов, а также труды мэтров – Марининой, Донцовой, Незнанского и многотомное фундаментальное исследование «Бригада» с изображением артиста Безрукова – составляли золотой фонд «Russian Department».[384]
Во время гастролей в Америке Московского театра имени Ермоловой начинающий Сережа Безруков прожил у меня в Нью-Йорке несколько дней. Мемориальный диван имени главного бригадира (а также – Романа Виктюка и Александра Домогарова) я оставил в подарок своему итальянскому лендлорду Марио…
Вспоминая в тюрьме Форт-Фикс свое недалекое прошлое, я загадочно улыбался…
За несколько первых месяцев з/к Трахтенберг прочитал и перечитал почти всю более-менее прогрессивную литературу на русском языке.
Если бы не постоянные бандероли с воли и периодический книгообмен с Игорем Ливом, Сашей Храповицким и Вадиком Поляковым, мне пришлось бы туго.
Прочитанные книги в моем металлическом шкафу не залеживались.
Инструкция разрешала иметь в «личной собственности» не более пяти книжных наименований. Стараниями нового работника фонд тюремной библиотеки начал стремительно пополняться более-менее качественной литературой, ибо в Форте-Фикс читалось мне на редкость хорошо и на редкость быстро.
С младых ногтей Лева Трахтенберг считал себя читателем-профессионалом. Поэтому вскоре после получения нового места я нашел свое собственное гнездышко, около которого и куковал все свое свободное время. По-домашнему уютно я чувствовал себя в самом дальнем углу родной тюремной библиотеки. Два шкафа заполняла «классика» – в основном книги знаменитого британского издательства «Penguin Books». Именно там я и оборудовал себе берложку – рабочее место.
Как только оживление у стойки прекращалось, я делал ровно пять шагов и незаметно исчезал в книгохранилище. Мой стул, сидя на котором будущий писатель упражнялся в пенитенциарной графомании, по-ньютоновски притулился под сенью мировой классической литературы.
«Classics»[385] у арестантов Форта-Фикс популярностью не пользовалась.
Моэма, Хэмингуэя, Уайльда, Шекспира, Толстого, Фитцджеральда, Твена, Диккенса, Чехова читали сверхсверх избранные. Поэтому я немедленно попытался завести знакомство с теми, кто запрашивал книги из этой секции.
К сожалению, среди любителей гомеров, апулеев, светониев время от времени попадались похотливые седовласые уродцы – совратители малолетних.