— Айви…
— Т-ш-ш, — прошептал он, гладя меня и успокаивая. — Все хорошо. Я сделаю так, что она поймет.
— Я тебя не бросаю, Кистей, — сказала я, прозвучало это так, будто я себя уговариваю.
— Я знаю.
И он замолчал, а я услышала эхо женских голосов, говоривших до меня то же самое.
— Это не была ошибка, — шепнула я, закрывая глаза. Я знала, что опьянена кровью, что его феромоны особенно сильно подействовали, когда попали в меня вместе с ней. — Я не сделала ошибку.
Его рука, которая гладила меня по голове, становилась все медленнее и медленнее.
— Не сделала, — согласился он.
Успокоенная, я прилегла к нему поближе, вдохнула его аромат для ощущения уюта. Не отдам я это чувство, кто бы что ни делал.
— Так что мы теперь будем делать? — успела я выдохнуть, засыпая.
— Все, что захотим, — ответил он. — А теперь баюшки, спи.
Последние остатки напряжения покинули меня, и я подумала, не надо ли снять эти чехлы.
— Все-все? — прошептала я, удивляясь, как они естественно ощущаются. Я даже про них забыла.
— Все-все, — подтвердил он. — А теперь поспи. Ты давно уже не спала как следует,
В безопасности кольца его рук я закрыла глаза, чувствуя себя такой защищенной, какой никогда еще не была после смерти отца. И только теперь я почувствовала плавное движение катера, укачивающее меня, погружающее в забытье. Удовлетворенную душевно, телесно и умственно, и теплые руки Ки стена были как самое уютное теплое одеяло в холодное утро. Я вздохнула, обретая мир и покой, отсутствия которых даже не замечала,
И на этой непонятной границе сна и яви я услышала, как Кистей вздохнул, все также нежно поправляя пальцами волосы у меня надо лбом.
— Ты не бросай нас, — шепнул он, явно не зная, что я еще
не сплю. — Вряд ли я или Айви сможем это пережить.
Глава двадцатая
Стоя у дверей церкви на раннем послеполуденном солнышке, я перебросила блестящий бумажный пакет с трехдолларовыми пирожными и устроила пенопластовый контейнер со сваренным гурманским кофе на сгибе локтя. Освободив руку, я смогла открыть замок и толкнула тяжелую дверь. Лямка от сумки соскользнула к локтю, стесняя движения, но когда дверь открылась, я выдохнула с облегчением. Слава богу, на засов не закрыли. Пройди я через заднюю дверь, Айви проснулась бы наверняка.
Прислушиваясь, я распахнула дверь пошире. Меня мутило и хотелось бы сказать, что от недосыпания, но я знала: это от неизвестности, что случится в ближайший час. Кистей не прокусывал Мне кожу, но Айви все равно выйдет из себя, особенно после вчерашнего, когда она так ясно высказалась. Но так или иначе, а в следующие шестьдесят минут моя жизнь должна поменяться.
Свалить объяснения на Кистена тоже нельзя. С Айви мы делим кров, и это было мое решение. И сегодня утром, справившись с небольшим приступом паники в ванной у Кистена, я убедила его: информировать Айви лучше мне. Со мной она хочет строить отношения, и если я появлюсь, спокойная и без признаков раскаяния, она скроет свои чувства, пока сама с ними не разберется. Если придет он, робкий и виноватый, она взбесится и кто знает, что тогда натворит. Ну и вообще: Айви мне показала, что она может предложить — и тут же вышла вон. Так чего она от меня ожидала? Целомудрия с Кистеном до тех пор, пока не разберусь? Кистей прежде всего — мой бойфренд.
Но с Айви мы друзья, и с ее чувствами я считаюсь.
Пакет шоколадок «Годива» и наперсточек кизилового меда, обошедшийся мне в десять баксов, покачивались у меня на мизинце, пока я закрывала дверь и в темноте прихожей снимала туфли. Вот настолько я не выше взяток. Можете меня осуждать.
Нерушимая тишина заставила меня остановиться. Она была жутковата, и я в носках тихо прошла через святилище. Айви убрала оттуда свою стереосистему, но мебель еще была составлена в углу. Интересно, она меня ждала, чтобы мы с ней вместе закончили гостиную? Церковь ощущалась как-то поиному — ее осквернение будто давило на мою ауру.
Опустив голову, я проскочила мимо закрытой двери в спальню, не желая, чтобы запах кофе разбудил Айви раньше, чем я буду готова. Не такая же я дура, чтобы верить, будто пирожные, кофе, шоколадки и мед смогут успокоить раненые чувства Айви и тревогу Дженкса — но они могут дать мне время все объяснить до того, как дерьмо брызнет на вентилятор. Кистей предложил мне сказать, будто я его укусила, чтобы лучше понимать ее голод, но это было бы вранье — я его укусила, зная, что мне понравится. Что это оказалось так хорошо — было неожиданным подарком, который теперь меня смущал.
Добравшись без приключений до кухни, я поставила пироные рядом с мойкой, вздрогнула, увидев противень девять на тринадцать с неглазированным шоколадным пирогом и миску белой глазури.
Пока я спада с Кистеном, она сделала пирог? Класс.
— Красивую тарелку, — сказала я, гася себе чувство вины и ища блюдо, которое Айви купила весной на гаражной распродаже, когда я сказала, что мне нравится ободок из фиалок. Не найдя это блюдо, я взяла верхнюю из наших повседневных черных тарелок. Фарфор звякнул, и я выглянула в коридор. Заскрипел пакет — я вынула и разложила пирожные. Дальше — кофе… я нахмурилась, увидев, что в буфете нет чашки Айви с логотипом «Вампирских чар». Не похоже на нее — оставить чашку в посудомойке. Но дверца скрипнула, и я стала разливать кофе в чашки поменьше.
— Теперь для Дженкса, — сказала я про себя, доставая десертную тарелку, устанавливая на ней квадратик помадки и стратегически правильно размещая рядом мед. Должно получиться. Я буду говорить с ними обоими, и все должно кончиться хорошо. Ведь это же не то, что я ему позволила укусить меня?
Закончив приготовления, я повернулась к столу. И кровь застыла у меня в жилах: компьютера Айви не было.
Сразу вспомнилось святилище и отсутствующая стереосистема.
— Боже мой, пусть это будет ограбление! — взмолилась я
шепотом.
Испуганная до безумия, я вылетела в коридор. Она узнала и уехала? Черт, я же хотела сама ей рассказать!
С колотящимся сердцем я остановилась перед дверью Айви, чувствуя, как бросает меня то в жар, то в холод. Неуверенно постучала в толстые доски.
— Айви? — Ответа не было. Я сделала глубокий вдох, снова
постучала и повернула ручку. — Айви, ты не спишь?
Чувствуя подступившее к горлу сердцебиение, я заглянула. Кровать застелена, комната выглядит обычно. Но книга на ночном столике не было, и одежный шкаф опустел.
— Ах ты… черт, — выдохнула я, глянула на стены, где висела ее подборка фотографий. Все были на месте, насколько я могла припомнить, но тут я подумала: а та фотография, где мы с Дженксом стоим перед Макинакским мостом? Мне померещилось пустое место на холодильнике?
С чувством, будто все происходит не на самом деле, я выбежала в кухню — и у меня упало сердце. Фотографии не было.
— Ох… черт, — выругалась я и обернулась на едва слышное
покашливание от мойки.
— Черт? — спросил Дженкс, стоящий на подоконнике между артемиями и рыбкой. — Черт! — заверещал он, взлетая и повисая у меня над головой, перекошенный от злости и рассыпающий черную пыльцу. — Это все, что ты можешь сказать? Что ты натворила, Рэйчел?
С отвисшей челюстью я шагнула назад:
— Дженкс…
— Она уехала! — заявил он, сжимая кулаки. — Собрала вещи и уехала! Что ты натворила?
— Дженкс, я была…
— Она уехала, и ты являешься с подарочками для умасливания. Ты где была?
— С Кистеном! — заорала я и отступила еще на два шага, когда он подлетел ко мне.
— Да я его чую в тебе, Рэйчел! — заорал пикси в ответ. — Он тебя укусил! Ты ему дала укусить тебя, зная, что Айви этого нельзя! Что тебе в голову вступило?
— Дженкс, это все было не так…
— Дура ты, ведьма. Что с вами такое — не одна, так другая. Все вы, бабы, дуры. Она тебе делает аванс — и ты все портишь, давая Кистену тебя укусить и сбегая в привычные сексуальные рамки? — Он метнулся ко мне, и я забежала бы от него за кухонный стол, но это было бесполезно, потому что он же перелетит сверху. — А потом ты хочешь умаслить меня помадкой и медом? Так можешь мое стрекозиное дерьмо пожарить себе на палочке, потому что хватит с меня вас, баб, которые мне жизнь похабят!
— Эй! — крикнула я, подбоченившись и подаваясь вперед, носом к нему вплотную. — Он меня не кусал! А она не говорила, что мне его кусать нельзя! Она только говорила, что ему — меня!
Дженкс наставил на меня палец, набрал воздуху — и остановился.
— Он тебя не кусал?
— Нет! — крикнула я, выжигая адреналин. — Ты меня дурой считаешь? — Он поднял руку, и я быстро добавила: — Можешь не отвечать.
Он опустился на стол, сложил руки на груди, яростно вращая крыльями.
— Все равно это неправильно, — сказал он мрачно. — Ты
знала, что ей это будет неприятно.
Я со злостью грохнула ладонью по столу — Дженкс подлетел в воздух от неожиданности.
— Не могу я всю жизнь жить, оглядываясь, что будет ей приятно, а что нет! Кист мой бойфренд! И если Айви мне раздает авансы, он все равно им остается, и я буду заниматься сексом с кем хочу и как хочу, и черт побери вас всех!
Он коснулся ногами стола, крылья его замерли. Я посмотрела на него, и меня охватило сознание вины. Будь он больше, я бы обняла его и сказала, что все будет хорошо, что угодно сделала бы, чтобы не было у него на лице этой злости, этого ощущения, будто его предали. Но он только смотрел на меня — и все.
Я вздохнула, развернула стул, села на него и положила скрещенные руки на стол, сгорбилась, чтобы наши глаза были на одном уровне.
— Дженкс, — начала я тихо, и он фыркнул, шевельнув крыльями, — все будет хорошо. Я найду ее и объясню ей. — Я протянула руку, окружила его согнутой ладонью. — Она поймет. — Я глядела на пирог и сама слышала свои виноватые интонации. — Не может не понять.
Он посмотрел на меня, все так же держа руки скрещенными на груди.
— Но она уехала, — сказал он горестно.