— Хочешь нанять меня в телохранители?
— Хочу уйти.
— Я тебя не держу, — повторила я.
— Хватит! — он приблизился, рывком прижимая меня к стене, на котором висело зеркало, в спину впилась твердая поверхность рамы. — Ты расскажешь мне все, что знаешь, — в глазах зарождалась магическая буря. — И все, что намереваешься узнать, а я решу, стоишь ли ты пива.
Едва выговорив последнее слово, сказочник отпустил меня и прыгнул в сторону, из горла вырвался гортанный рык. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Константин. Рука целителя поднялась, пленник на диване зашелся криком.
— Грубо, — прохрипел Лённик, — может, поговорим? Почему со мной никто не хочет разговаривать?
На лице баюна оскал, а в голосе максимум дружелюбия, малоподходящего к случаю и напряжению в теле. Пленник на диване закричал сильнее, направленная на него магия экспериментатора зацепила меня самым краем, но кожу сразу закололо сотней острых иголок.
Не тратя больше времени на слова, сказочник прыгнул на высокую фигуру целителя. Мужчины, утратившие право называться таковыми, сцепились друг с другом и покатились по полу. Стул с вытертым сиденьем хрустнул и отлетел к стене.
Дальше я смотреть не стала, бросилась к двери и выскочила наружу, подстегиваемая грохотом за спиной и очередным криком человека на диване. Если на зайца охотится волк, у серого почти нет шансов выжить, но если сразу два, тогда он появляется. Пока хищники грызутся, у добычи есть крохотный шанс убежать.
Темная ночь казалась уютнее всех домов Юкова. Баюн дотащил меня до Августовской улицы. Первое, что бросилось в глаза, это треугольный дом ключника. Запертый дом. Каждый раз, когда я смотрела на мертвые постройки, какая-то мысль пыталась пробиться на поверхность, и выскальзывала обратно, как мокрая рыба из рук.
— Хм, — раздался смешок.
Рядом с ближайшим деревом шевельнулась тень.
— Давно не виделись, — сказал Веник.
— Ты следующий в очереди за душой баюна?
— На что мне этот хлам — душа? Вот если б упаковка, — мужчина прислонился к стволу, — но, по сути, ты права.
— Зачем вам его жизнь? — я заглянула в темный, отсвечивающий алым глаз гробокопателя, вторую половину узкого лица перечеркивала черная повязка.
— Не знаю, — он сложил руки на груди, — это похоже на… — он задумался, — приказ хозяина, которому необязательно быть логичным и понятным, необязательно нравиться, но обязательно быть выполненным.
— Будь это приказ Седого, сказочник бы сам с радостью умер.
— Я сказал «похоже», — он прищурился единственным глазом, тело, вмиг утратив расслабленность, напряглось.
Раздался грохот, зазвенело стекло, оконная рама вывалилась наружу. Я подпрыгнула на месте и спряталась за ствол. Стена треснула, когда в нее с той стороны ударилось что-то, обладающее нечеловеческой силой. Доски разошлись в стороны, часть обвалилась, сломавшись, словно стена состояла из картона. В образовавшийся проем выскочила размытая фигура, за ней следом еще одна. Крик человека захлебнулся. Затрещали ветки кустов, рычание стало отдаляться.
Едва ли осознавая, что делаю, я вцепилась пальцами в кору. Веник глухо заворчал вслед беглецам, как старый пес.
— Помоги мне, — торопливо попросила я падальщика, боясь, что он в любой момент сорвется в погоню.
— Чем? Проводить на выход? — он склонил голову, заглядывая мне в лицо. — Не имею склонности повторять бессмысленные действия. Ты же здесь.
— Как и ты.
Падальщик улыбнулся. Трудно представить ситуацию, менее располагающую к веселью этой долгой, все никак не кончавшейся ночью. Он передернул плечами и, внезапно развернувшись вправо, перехватил осколок исцарапанного кола, нацеленного ему в голову.
— Неплохо, — оскалился гробокопатель, — я услышал тебя за десяток метров. Неплохо, но недостаточно. Твой папаша, помнится, один раз подошел на три, прежде чем я понял. Учись, студент.
Мартын выпустил орудие, правая рука парня была густо заляпана кровью.
— Ни мне, ни отцу совсем необязательно подходить, падаль.
Зеленые глаза вспыхнули. По коже прошелся холод, от которого свело зубы. Падальщик не шевельнулся. Магия младшего целителя в очередной раз прошла мимо цели. Я старалась не думать о том, что это может значить. Веник сжал пальцы, и острие сосульки с хрустом разлетелось на кусочки.
— Не надо, пожалуйста, — попросила я, уже зная, что меня не послушают, — Веник, нет, он ребенок.
Гробокопатель выпустил когти и ударил парня наискось через плечо, метя в горло. Мартын отклонился назад, призывая силу снова и снова.
А Веник дрался просто и эффективно, без всякой магии, не надеясь ни на что, кроме собственного тела. Парень вскрикнул, и этот звук эхом повторили из дома. Подвывая на одной ноте, пленник выскочил из распахнутой двери, раздирая на груди грязную рубашку. Мужчина налетел на перила, запутался в собственных ногах, кувырнулся с крыльца, упал лицом в лебеду и затих. Перелом носа как минимум.
Веник подмял под себя брыкающегося парня. Возможно, тот был измотан игрой в догонялки с ветром, а может, если исключить из уравнения магию, падальщик оказался сильнее. Гробокопатель прижал Мартына к земле, сел сверху, обхватил руками голову и ударил о землю.
— Не надо, — снова просила я, пытаясь ухватить его за руки и хоть чуть-чуть ослабить хватку.
Песок — это не асфальт, не земля, не камень, но и не пуховая перина. Парень пытался вывернуться, выгибался, стараясь скинуть гробокопателя, тряс головой и рычал, получая удар за ударом. Ни меня, ни моих попыток вмешаться они не замечали. Веник подался вперед, сдавливая целителю кадык, вминая его в шею. Мартын забился, ударяя ногами по земле.
— Святые, нет! Веник! — я почти повисла на руке мужчины.
Ближайший сгусток тьмы обрел очертания черного целителя. Константин ухватил Веника за волосы, и его глаза вспыхнули. В отличие от сына магия отца сбоев не давала и действовала на всех, не делая разницы между гостями и проснувшимися на стежке этой ночью.
Веник замотал головой, по сутулому телу прошла судорога, руки разжались. Я тут же развернулась и врезалась в черного целителя, стараясь оттолкнуть его от падальщика.
В эту странную ночь я была на стороне всех, и боролась против каждого. Не понимала их, не понимала себя. Но в одном была уверена совершенно точно, нельзя стоять и смотреть, как они рвут друг друга на куски.
Константин лишь слегка повернул голову, и я перестала чувствовать ноги, в одно мгновенье лишившись опоры. Падение было отчаянным и болезненным. Вместо ступней были деревянные обрубки. Из горла вырвался даже не крик, а вой, в который были вложены страх и отчаяние.
Онемение тут же сменилось болью. Покалыванием, возникающим, когда отлежишь за ночь руку или ногу, только усиленное в тысячу раз. И я, всхлипнув, схватилась за икры, стараясь размять, прогнать неподвижность. Кровь по миллиметру болезненной пульсацией возвращалась в конечности. Все что угодно, лучше того чуждого ощущения деревяшек вместо ступней.
Черный целитель отбросил падальщика, как тряпку. Ноги и руки мужчины подергивались, словно он внезапно разучился ими управлять, единственный глаз бешено вращался в глазнице, голова моталась.
— Встать, — скомандовал Константин, глядя на сына. — Встать, я сказал.
Ноги не слушались, я перевернулась на бок и поползла к Венику неловко, медленно, упираясь едва вернувшими подвижность конечностями.
— Убей их, — скомандовал отец парню.
— Нет.
— Не разочаровывай меня еще больше. Пасть перед низшим, куда уж хуже, — черный целитель скривился, — убей.
Я уцепилась за одежду гробокопателя, подтянулась и обхватила ладонями лицо, всматриваясь в искаженные судорогой черты.
— Я сам в состоянии решить, что и когда мне делать, — Мартын встал.
— Неужели, — мужчина качнулся с носок на пятки. — Вынужден развеять твои заблуждения.
Глаза Константина загорелись, отразившись в точно таких же. Мартын согнулся и, стиснув зубы, зашипел от боли. Сегодня сила целителя напоминала улицу с односторонним движением. И в сторону черного целителя на ее дороге висел кирпич. Но она прекрасно проходилась по младшему. Мартын не мог нападать, не мог лечить свое тело.
Глаз падальщика сфокусировался на моем лице, руки напряглись, сквозь губы пробился тихий свист. Я нагнулась, стараясь разобрать невнятные звуки… и удар брошенного из тьмы мутного стеклянного кола пришелся тупым концом. Больно, но не смертельно. Кожа на лбу лопнула, потекла кровь. Я упала Венику на грудь.
Из тьмы на освещенную луной улицу вышел мальчишка — ветер. Он согнулся, сгорбился, припал на руки, будто крыса с неподвижным лицом. Одна рука — лапа приподнялась и стремительно вонзилась в песок по локоть. А когда с усилием вынырнула, в кулаке был зажат очередной исцарапанный стеклянный кол.
Мартын отступал шаг за шагом, его отец наступал. Напряжение сгущалось, от магии потрескивали кончики волос.
Я почувствовала прикосновение горячих губ ко лбу, шершавый язык прошелся по коже. Гробокопатель слизывал кровь из раны, но в первый раз мне было на это наплевать.
Рукоять пистолета все еще торчала из кармана. Каким-то чудом оно не отстрелило мне ногу и не потерялось. Я вытащила тяжелое оружие, затвор показался тугим с непривычки. Взвод винтовки на кажущихся такими далекими стрельбах ГТО тоже не сразу поддавался. Впрочем, на разряд я тогда не сдала, наверное, оттого, что каждый раз зажмуривалась, когда нажимала на курок.
Когда я подняла оружие, мальчишка — охотник уже стоял прямо передо мной. Времени на раздумья и сомнения, не было. Либо ты, либо тебя. Промахнуться с такого расстояния не смог бы и слепой. Я нажала на курок. От звука выстрела заложило уши, а голова наполнилась звоном. Оружие дернулось в пальцах, как живое. От первой пули из груди охотника выплеснулась кровь. Под второй исчез неподвижный глаз, а после третьей из щеки посыпался песок. Ветер упал.
Сколько раз нам убивать этого ребенка?
Я чуть повернула дуло и поймала на прицел черного целителя.