Но червячок сомнения и тревоги продолжал подтачивать изнутри. Поэтому через десять минут мы стояли перед одноэтажным деревянным домиком. Такому самое место в сказке о трех поросятах, только серого волка по соседству не хватает.
— Уверена? — спросила я Пашку.
— Следы не врут.
Сразу от входной двери начинался широкий коридор с комнатами через каждые пять метров. В той, куда привел нас запах Мартына, никого не было. Лишь голубая в полоску футболка, что была на парне с утра, небрежно валялась на кровати. Обычная комната, не очень большая и не маленькая, стенной шкаф с распахнутой дверцей, стол, стопка тетрадей, вечно покачивающийся маятник, фоторамка с нейтральным пейзажем, с которым она похоже и продавалась. Ни ноутбука, ни планшета. Хотя толку от устройств на земле детей немного, без выхода в интернет они мало чего стоят. В стаканчике от канцелярского набора ни одной ручки, ни одного карандаша. Покрывало на кровати смято.
— Что ж, мы знаем, что он здесь был, — сказала змея.
— Он хотел поговорить с книгочеем, — я вышла в коридор и громко крикнула. — Алексей!
Просто наудачу. Того, с кем хотел поговорить молодой целитель, могло не быть в комнате, в корпусе, да и вообще, в filii de terra.
Несколько секунд в коридоре стояла тишина, а потом Пашка развернулась к двери справа. Створка приоткрылась, и в коридор выглянула вихрастая неопределенного окраса голова.
— Мартын у тебя? — спросила явидь и, не дав парню открыть рот, нагло протиснулась в чужую комнату.
— Эээ… нет. Пару часов как ушел, — парень посторонился, пропуская улыбающуюся девушку в комнату.
Длинный, худой, с выступающим вперед носом и подбородком — когда повзрослеет, его лицо станут называть хищным, но пока круглые детские глаза придавали будущему хищнику наивный и растерянный вид.
В комнате книгочей был не один. На кровати на темно-зеленом покрывале сидел черт. Круглые копыта, жесткие курчавые волосы, скромные рожки и черные вздернутые губы. В смуглых руках — книга, вернее, тетрадь в желтом кожаном переплете.
Острым шипом кольнуло разочарование. Пропажа найдена, а значит, мои рассуждения перешли в разряд фантазий, и мы снова вернулись к исходной точке.
Пашка вопросами не задавалась, а просто выхватила у студента том и открыла посередине.
— Опять инопись, — простонала явидь и протянула желтый переплет мне.
— Сначала Март, теперь они, — глаза черта блеснули. — Дураки, ворующие у Картэна, до последнего года, как правило, не доучиваются.
Я раскрыла тетрадь, уже понимая, что книга не та. Другие страницы, другой язык, более светлые чернила, да и рука, выводившая строчки инописи, иная. Сходство, начавшееся обложкой, ей же и заканчивалось, на этой даже уголки не успели засалиться.
— Где Мартын? — спросила Пашка.
— Не знаю, — ответил худощавый парень.
— Ушел. Наверное, в библиотеку, — черт по-детски хихикнул и качнул рогатой головой, — пытал Леху насчет какого-то учебника по истории, а потом убежал.
— Много напытал? — я протянула тетрадь обратно.
— Без понятия. Если надо, Леха ему любой учебник от корки до корки процитирует, — нелюдь взял книгу и бросил рядом с собой на кровать.
— Аррко прав, — пожал плечами книгочей. — Мы так и не поняли, что именно он хотел. Ушел недовольный. Книги, как я понял, так и не нашлись?
— Это же глупо, — фыркнул черными губами черт.
Забавно, но он дал происходящему ту же характеристику, что и Мартын. Все это пахло глупостью.
— Сперва кеды, потом рубашка, книги. Прошерстили бы малолеток на предмет созревания, глядишь нашли пропажу под подушкой, как вспомню Лидку, — тихо пробормотал книгочей, когда мы уже повернулись к выходу.
— Стоп, — я нахмурилась. — Пропадали и другие вещи?
— Да, — ответил худой парень, но как-то уж очень неуверенно.
— У меня ничего не пропадало, — поднял руки Даррко. — Меня не впутывайте.
Я посмотрела на книгочея.
— Ну, у Марта вроде бы кеды сперли.
— Вроде бы, — передразнила змея.
— Да он и сам не знал, сперли или в раздевалке забыл на полигоне.
— Так, — я подошла ближе, — а у тебя ничего не пропадало?
— Рубашка, — от чего-то смутился Леха, — белая. Висела на стуле, а теперь нет.
— Так, может, ты ее в прачечную сдал, а забрать забыл? — фыркнула Пашка.
По тому, как парень отвернулся, я поняла, что часть правды в ее словах была и в факте кражи он совсем неуверен.
— Может, вы сами сходите и проверите, — цокнули копыта, черт встал. — Мы не обязаны вам что-то доказывать. Мы можем и хранительницу позвать. Она девка молодая, горячая, сначала бьет, потом разбирается, кто у деток погремушку отнял.
— И вся земля детей через час будет знать, что ты испугался человека, — сказала я, паскудная ухмылка тут же исчезла со смуглой рожи нелюдя.
— Так что там с рубашкой, — явидь, как бы невзначай скользнула вперед, глаза с двойными зрачками смеялись, — и кедами моего пасынка?
— Вы эта… та самая? — смешался книгочей.
— Ага, — змея оскалила клыки в жутковатой улыбке и напомнила, — рубашка?
— Я ее Марту одолжил, — быстро ответил высокий. — Он ее вернул. Сказал, что на стул повесил, но когда я пришел, ее не было, — он развел руками.
— У него что, своей одежды мало? — спросила Пашка.
— Да нет, — парень отвел глаза, — ему именно белая нужна была, а на свою он как раз пятно поставил.
— Почему именно белая? — удивилась змея. — На похороны? Жертвоприношение?
— Ну почти, — Леха смутился.
— Тьфу, — сплюнул черт, — Все вам расскажи непонятливым. С девкой он встречался, ясно? Не в черном же к девственнице идти.
— А девка — это Лили? Черненькая, худенькая, с короткой стрижкой? — продолжала задавать вопросы явидь.
— Ага, — кивнул книгочей. — Только никакая она не Лили, а Лидка просто не любит, когда ее так называют, вот и придумала это «Лили».
Я выдохнула, закрыла глаза, досчитала до пяти и, боясь спугнуть удачу, задала последний вопрос:
— У Марта есть компьютер?
— Есть. Ноут. В комнате на столе стоит, — пожал плечами Аррко.
— Спасибо, — поблагодарила я и вышла.
— Только не трогайте, — донесся в спину голос книгочея. — Он его какой-то гадостью намазал, сыпью покроетесь, родная мать не узнает.
— Слабак, — простонал черт, и дверь захлопнулась.
Мы вернулись в комнату целителя, чтобы убедиться, что стол по-прежнему пуст.
— Будем искать? — поинтересовалась змея.
— Незачем.
На улице солнце уже успело скрыться за деревьями, и их длинные тени причудливыми полосами легли на землю. Земля детей жила своей жизнью, где-то кричали дети, где-то истошно выл зверь, которого наверняка дергали за хвост. Я завертела головой, пытаясь сориентироваться.
— Ты знаешь, кто украл книги, — вопросительных интонаций в голосе Пашки не было.
— Неуверена.
— Не ври. Я слышу это знание в твоих словах, вижу в глазах, чувствую в запахе.
— Как позвать Милу? — вместо ответа спросила я.
— Поймать ученика помельче и ущипнуть. Или наоборот, постарше. Я бы с удовольствием послушала, как верещит тот рогатенький. Давай…
— Не надо, — сказала появившаяся за ее спиной хранительница. — Ограничьтесь простым призывом, на ваш я сегодня откликнусь с удовольствием.
— Охраняющий слышит всех взывающих на своей земле? — я посмотрела Миле в глаза. — Слышит, но откликается лишь избранным, так?
— Ты позвала меня, чтобы это проверить? — девушка осталась спокойной. — Я не могу быть везде, иначе буду метаться между порезанным пальцем и неудачно сделанным домашним заданием. Мы играем теми картами, что нам сданы, и не хранители тасуют колоду.
— Давайте вы поплачетесь о нелегкой женской доле попозже, — влезла Пашка, — как твои поиски среди малышни?
— Никак. Все здоровы и довольны жизнью. Один на грани, сам признался, что стал присматриваться к ложкам в столовой, надо предупредить наставников. Но и только.
— Ольга знает, кто вор.
— Неужели? — Мила подняла брови.
— Только предполагаю. Где логово Лидии? У вас есть убежище для стяжателей? Для тех, в ком проснулись инстинкты? Не в комнаты же они всякий хлам тащат.
— Есть, — хранительница минуту раздумывала, а потом, развернувшись, пошла по дорожке к юго-западной окраине острова. — Старые ходы норников. Раньше здесь целая колония обитала, пока на зелья не извели, а норы остались. Картэн как старейший ворий одобрил их использование. Когда у стяжателей начинается созревание, их на первую декаду помещают… — она дернула головой. — Впрочем, вам это неинтересно. Это Лидия? Уверена? Она из предвыпускного года и прекрасно контролирует инстинкты. К тому же стяжатели не воруют друг у друга, они лучше других знают, чем обернется такой поступок.
— Уверена. Почти.
Пашка фыркнула, а я пояснила:
— С нечистью никогда ни в чем нельзя быть уверенной до конца. Но это она. Поверь.
— Верю, — хранительница ускорила шаги.
— А я нет, — Пашка скользнула вперед, на ходу меняя человеческий облик на звериный. — Ты в это веришь. Она верит тебе. Сплошной клуб по интересам. Мне требуется что-то посущественней.
— У Лидии созревание.
— Нет, она уже выросла… — Мила замолчала, сделав круглые глаза, — Ах, это созревание.
— Очередной этап взросления, через который проходят все. И я, и ты, и даже ты, — я указала на растерявшуюся явидь. — Она влюблена. В первый, самый прекрасный и одновременно ужасный раз.
— Мартын, — догадалась Пашка.
— Да. Пропали вещи, которых касался парень. Вещи с его запахом: кеды, рубашка, карандаши, ручки, ноутбук. Я видела девочку в столовой, видела ее сжатые кулаки, слезы и сыпь на ладонях.
— Чертенок сказал, что Мартын смазал игрушку какой-то дрянью. Умный мальчик, — в голосе Пашки слышалась гордость.
Мы миновали ряды корпусов, на сей раз сложенных из красного кирпича, прошли полосу с редкими деревьями и густой изгородью из кустов, напоминающих шиповник и сирень, миновали запертую библиотеку. Я чувствовала приближение переходов, слышала дыхание безвременья, мы подошли вплотную к выходу с filii de terra. Но до того как стежки лягут под ноги и уведут с земли детей, мы должны пройти сквозь череду невысоких курганов, напоминавших основательно заросшие крапивой кротовьи горки. Только вот кроты размером с теленка в обычном мире не водятся. А в нашей тили — мили — тряндии — пожалуйста. Будь у нечисти красная книга, норников бы туда занесли, как исчезающий вид. Но пока звери занесены лишь в меню.