— По пятнадцати, — объявила судья.
Митя снова принял, и снова удачно — в этот раз косо и коротко, соперники опять не догнали. Посмотрел на результат своих трудов — будто сам удивился, что ударил настолько круто. А вербовщик, тоже наблюдавший за матчем, снисходительно похвалил:
— Неплохо для малыша.
По лицу Амелии Сараговец пробежала болезненная гримаса. Она впилась глазами в дочку. Но та на приеме опять проспала — и счет стал по тридцати.
— Разве по теннисной этике не положено на девочку подавать послабее? — задумчиво сказала Татьяна.
Однако мать Альбины резко отозвалась:
— Моей дочери не нужны подачки!
На следующем мяче завязался розыгрыш. Соперники, похоже, пока считали слабым звеном Митю, метили оба в него. Сын с честью справился: и на задней линии отыграл, и к сетке успел добежать.
— Хотя мяч был Альбинкин, — злорадно прокомментировал кто-то из болельщиков.
Амелию бросило в краску. Но в дискуссию вступать не стала, молча кусала губы.
А когда дочка с по-прежнему унылым видом приготовилась принимать, гаркнула:
— Ноги согни!
— Сараговец. Предупреждения за подсказки, — объявила судья.
Альбина гневно обернулась на маму — и встретила мяч, как и прошлые два, не шевельнувшись, на прямых ногах.
Счет снова стал ровно.
На своем приеме сын поначалу встал, как и в первые два раза, далеко, но ровно в момент, когда соперник размахнулся, рванул вперед. И не ошибся. Мяч оказался коротким, и Митя заколотил его мощным ударом в центр корта — противники вдвоем к нему кинулись, но оба не успели.
— Больше, — сообщила судья.
— Москвича надо на допинг проверить, — прокомментировал кто-то из зрителей. — Будто озверина наелся. Особенно если с первым кругом сравнивать.
— А Сараговец прямо как неживая, — отозвался другой голос.
— Вы можете помолчать?! — запальчиво обернулась к болельщикам Амелия.
Перед розыгрышем следующего очка Митя подошел к Альбине, что-то зашептал. Таня ждала: опять начнет головой мотать в ответ, но та горячо закивала. И в этот раз разножку сделала. Но все равно дотянулась до мяча с огромным трудом. Соперник ответил сокрушительным ударом, она опять еле достала, мяч полетел еще слабее. Девочка-соперница ринулась на перехват и запулила ответ в Митю, как говорят теннисисты, «на мясо». Татьяна не сомневалась: попадает ровно сыну в лицо. От ужаса зажмурилась и в полной тьме услышала аплодисменты. Открыла глаза. Мяч на стороне противников. Болельщики обсуждают:
— Прямо как Алькарас среагировал.
А судья объявляет:
— Гейм Сараговец — Сизов.
У Амелии в беззвучном режиме завибрировал телефон. Таня скосила глаза, попыталась разглядеть входящий номер, но та немедленно сбросила звонок. Теннисные родители, как знала Садовникова, никогда не отвлекаются на беседы во время матча детей. Но абонент оказался настырным — через несколько секунд снова вышел на связь. В этот раз ответила. С досадой:
— Саша, я не могу сейчас.
На отбой, впрочем, нажать не успела — собеседник успел сказать что-то еще.
Сараговец побледнела. Выдохнула:
— Что-о?
И стремительно двинулась прочь.
Тане очень хотелось посмотреть, как подавать будет Митя, но дело важнее — побежала за Амелией. Нагнала в коридоре. Однако разговор оказался завершен — Сараговец, по-прежнему очень бледная, судорожно сжимала в руках замолчавший телефон.
— У вас что-то случилось? — мягко спросила Садовникова.
— У меня? Нет, нет… — отозвалась растерянно.
Дышит тяжело, часто. Лицо, только что болезненно белое, налилось кровью.
— Вам плохо? — взволновалась Татьяна. — Давайте, я врача позову.
— Оставь ты меня в покое! — отозвалась сквозь зубы.
И двинула к выходу из клуба. Садовникова не сдалась. По-прежнему вежливо спросила:
— Вы уходите? Альбину после матча подвезти?
— Да отвяжись ты в конце концов!
Таня (сама кандидат наук) хотела съязвить, что ученые между собой в подобном тоне не разговаривают, но промолчала. Понаблюдала через окно, как Сараговец дрожащей рукой достает сигареты, закуривает. Набрала Дениса, рассказала кратко, что происходит. Амелия от бычка прикурила новую папироску, а Татьяна вернулась в «партер».
Оба их места оказались заняты. На одном — эмиссар из Турции, рядом — директор местного теннисного клуба. Выселять самозванцев Таня не решилась. Встала рядышком, наблюдала за матчем, прислушивалась к разговору.
Альбина наконец начала просыпаться — но и соперники игру резко усилили. Митя постоянно рисковал и, как всегда бывает в атакующем теннисе, много ошибался. А партнерша его, наоборот, играла осторожно — даже в тех случаях, когда Тане казалось: надо идти ва-банк. Да, мяч через сетку она перебрасывала, но на вялые удары противники отвечали вдвое агрессивнее. Борьба шла ровная, постоянно на «больше-меньше», и Таня гордо глядела на Митю, который в обмене ударами смотрелся как минимум не хуже остальных. Но турецкий вербовщик ни разу не отметил его игру. Зато если очко выигрывала Альбина — даже на ошибке соперников, — всегда говорил:
— Какая девочка молодец!
Тане стало обидно. Директор клуба тоже пытался перевести разговор:
— У нас есть и другие хорошие дети.
— Пока я только Сараговец вижу, — отрезал в ответ вербовщик.
Альбина тем временем попробовала догнать очередной мяч, но видно было: не успевает. Закричала отчаянно Мите:
— Ты!
Таня про себя возмутилась: как Мите бить, если он у сетки, а игра за спиной? Но нет, смог. Извернулся, дотянулся, перекинул. Соперник яростно ответил — опять сыну в лицо, — и тот неуловимо быстрым движением снова успел среагировать с лета.
— Камон! — обрадовалась Альбина.
— Да, у них достойная команда, — похвалил представитель академии.
Таня еле удержалась, чтобы не влезть: мяч-то чисто Митька выиграл, партнерша только за его спиной бестолково металась.
Вернулась Амелия. Требовательно спросила:
— Какой счет?
— Три — четыре, — отозвалась Таня.
И тут у нее самой завибрировал телефон. Теннисной мамой она себя упрямо считать отказывалась, поэтому ответила хотя очередной важный розыгрыш в разгаре.
— Срочные новости, — раздался в трубке голос Дениса.
Ходасевич никогда не отказывался делиться информацией. Тем более они с Пашей Синичкиным хорошо поработали и выяснили про Александра Сергеевича много интересного.
Пусть и был тот классическим представителем питерской интеллигенции, прежде — до смерти бабки восемь месяцев назад — никакого интереса к антиквариату не проявлял. Не владел, не приобретал, в профильных сообществах не регистрировался. Возможно, десять лет назад действительно прибрал к рукам старинную серебряную монету, но никаких доказательств, уголовное дело приостановлено.
Однако, вероятно, в его семье — как и во многих других — имелась собственная легенда, будто фамильный клад существует. И когда его бабка умирает, наследник предпринимает попытку ее гипотетические сокровища найти. Он считает: старуха унесла тайну с собой в могилу и ценности могут быть где-то спрятаны. К поискам подходит с размахом. Находит признанного специалиста с георадаром, привлекает. Пока вроде все логично, однако дальше начинаются странности.
В руках Александра Сергеевича действительно оказываются несомненные ценности. Но только вряд ли они принадлежали его почившей родственнице. Откуда у никогда не выезжавшей за пределы Ленинградской области женщины могут быть сокровища фон Маков? Плюс по датам несостыковки. Собственные раскопки историк вел в апреле. А в антикварных магазинах появился в сентябре-октябре. Зато та самая специалистка по георадарам как раз присутствовала на неудавшихся поисках немецкого наследия. Остается лишь предположить: на комиссию Александр Сергеевич сдавал не свое. А собственную бабку и легенду о семейном кладе использовал чисто как объяснение, откуда у него дорогостоящие предметы появились.
В своей аналитической записке для товарищей из Санкт-Петербурга Ходасевич имен других вовлеченных не называл. Но все, что смог узнать про Александра Сергеевича, изложил. Что тот, вероятно, с владелицей георадара в близких отношениях. Что верность ей не хранит. Коллекционирует женщин. И типаж его любимый описал: за сорок, не красотки, не шибко удачливые, как в финансах, так и в личной жизни. Упомянул и про лекции, на которых ученый с явной симпатией рассказывал о серийных убийцах. Коллегу приплел — которую историк позвал замуж лишь после того, как она получила наследство.
И от себя лично подчеркнул: продавщица в антикварном салоне «Преданья старины» весьма похожа на типичную «жертву» Александра Сергеевича. Немолодая, не слишком красивая. И если по обстоятельствам дела судить, никакого нападения не случилось. Мария Михайловна своему убийце, судя по всему, доверяла: позволила остаться в магазине после окончания рабочего дня, в момент смерти находилась с ним рядом и удара ножом явно не ожидала.
«Мне сложно поверить, что ученый, кандидат наук мог решиться на подобное. Но ему очень нужны были деньги, да и роль посредника, кто получает за свои услуги небольшой процент, тоже, вероятно, раздражала. По психотипу это человек, который привык подчинять женщин, но никак им не подчиняться».
Бывший коллега из Питера версией Ходасевича чрезвычайно заинтересовался. Сказал, что проверят.
И сегодня утром позвонил:
— Спасибо тебе, Петрович. Мы в окрестностях этих «Преданий старины» еще раз все камеры просмотрели, свидетелей поискали новых. По моменту убийства ничего. Но в этот раз стали глубже копать. И оказалось: историка твоего видели два дня спустя. В воскресенье. Припарковался, наглец, со стороны Пушкинской. Выносил из дома коробки, грузил в свою тачку. Точно он — двое опознали. Стали мы дальше разбираться. Замок в двери, что на чердак ведет, оказался сломан. Улавливаешь план? Немедленно похищенное вывозить не стал — спрятал до поры. А попозже — свое добро забрал. Хамство, конечно, неслыханное. Но, видать, считал: мы свидетелей и записи будем искать только на день убийства. А дальше никто и смотреть не станет. Никто бы и не стал, если б не ты.