Исидора постаралась сохранить хладнокровие:
— Я уважаю твой выбор. Но готовиться в театральные вузы начинают не в десятом классе, а гораздо раньше. Ты можешь туда не попасть.
— Ничего. Многие не с первой попытки поступают. Буду добиваться.
Школьные учителя, предвкушавшие стобалльницу, пришли в ужас и чуть не в ногах валялись, просили Лику изменить решение. Но та была неумолима. Из профильных предметов сдавать она будет не биологию с химией, а только литературу. Ну и конечно, станет заниматься актерским мастерством.
Исидора снова приложила все силы — и нашла дочери лучших репетиторов. С литературой не прогадала, а вот актер — пусть все говорили, что талантливый педагог, — ей не нравился. Лика, конечно, опробовала на маме свою чтецкую программу, и Исидора все ждала: вот сейчас по спине побегут мурашки… на глазах выступят слезы… А этого никак не случалось. И видела она всего лишь очень красивую девушку. С хорошим голосом. С отличной памятью (из интереса сверялась с текстом — дочь ни разу не ошиблась). Но драматические жесты, все эти прижимания рук к груди и закрывания лица ладонью, никак ее не убеждали, что дочь действительно страдает, любит и неистовствует.
Исидора пыталась сама:
— Ну вот ты читаешь: «Я с вызовом ношу его кольцо, да, в вечности жена, не на бумаге»[5], — только выглядишь будто куколка, которой папик бриллиант подарил. А тут ведь совсем другое. Вызов. Отчаянье!
Дочь обижалась:
— Михал Михалыч (репетитор) считает — нормально все у меня!
Исидора поговорила с педагогом. Уверилась: тот не банально качает деньги. Считает искренне: у Лики отличные способности, практически талант. Так что в столичных театральных вузах у нее все шансы. Особенно если не претендовать на «золотую пятерку». А в институтах второго ряда, тем более на платных отделениях, ее с руками оторвут.
— Нет, — отрезала Исидора. — Если осваивать профессию — то только в лучшем вузе.
Но там конкурс — от трехсот человек на место. А Лика из общего ряда выделялась, пожалуй, только ангельской внешностью.
Значит, не поступит. Неизбежные разочарования. Потерянный год. Вероятно, дочка захочет остаться в Москве и продолжать готовиться там. А в столице, если не занят в вузе круглые сутки, сплошные соблазны.
И тогда Исидора вспомнила про Дениса.
Она никогда не напоминала ему о себе. Но издалека за отцом своего единственного ребенка наблюдала. Знала, что Богатов по-прежнему не женат. Финансовых затруднений, очевидно, не испытывает. А главное — он был москвичом. Не в том смысле, что банально в столице жил (купить-то квартиру совсем не сложно), но он варился во всем этом блеске, шел по жизни в темпе города, наверняка ходил в театры.
Можно было приехать без всяких доказательств, но Исидора решила подстраховаться. Обратилась к частному детективу. Дала ему поручение: раздобыть генетический материал Богатова. Получила заключение экспертизы — отец.
И только тогда отправилась в Москву.
К чести Дениса, он сразу ее узнал. И доказательств, что дочь от него, не потребовал. С любопытством спросил:
— Сколько ей сейчас? Семнадцать?
— Да.
Исидора протянула ему самую удачную Ликину фотографию.
— Красивая, — оценил Денис. — Ты хочешь, чтобы она узнала, кто отец?
— Я хочу, чтобы она поступила во ВГИК. Или в ГИТИС. Или в Щепку. Любой, короче, вуз из «золотой пятерки», — выпалила Исидора.
Тут растерялся:
— А как я могу с этим помочь?
Она продолжала:
— Не считай меня безумной богатой мамашкой из провинции. Я не прошу тебя искать, кому из приемной комиссии дать взятку. Мне нужно другое — чтобы ты взял Лику под свое крыло. Я в актерстве ничего не понимаю, но чувствую: программа у нее не та. Она ее не раскрывает. Найди девочке хорошего репетитора — здесь. Ну и помоги ей пройти через все эти прослушивания.
— Исидора, но я ведь тоже совсем не актер. И знакомств в этой сфере у меня никаких.
— Зато ты москвич. И знаешь, как здесь крутиться. Во всех хороших московских театрах есть педагоги, кто берет учеников. Подбери ей лучшего. И попроси честно сказать — ей и тебе, — действительно ли у нее есть шансы. Лично я считаю: ее сольют на первом же туре. Если так — пусть даже не пробует, сразу возвращается домой.
— А ты хорошая мать, Исидора, — задумчиво сказал Денис. — Как ты хочешь: все-таки сказать Лике, что я отец? Или представим меня как-нибудь по-другому?
— Елки-палки! — выдохнула Татьяна. — А я-то думала…
Денис просветлел лицом:
— Так я и знал. Когда ты психанула, от всего отказалась, я сразу почувствовал: тут не в работе дело. К ней ты никогда не ревновала.
— Ну да… — пристыженно отозвалась она.
— А откуда ты узнала?..
— Я двадцать второго июля забирала в турагентстве паспорта. Потом решила заглянуть в кафешку. Сидела у окна. И увидела, как вы шли по Большой Никитской.
— Боже мой! Девчонке семнадцать лет! Как ты могла такое подумать?!
— Насте твоей тоже было двадцать с чем-то. И Лику эту ты кружил прямо посреди улицы! А потом еще на колено встал и коробочку бархатную вручил!
— Так ее в этот день в ГИТИС приняли. В ГИТИС, понимаешь? На бюджет! А я ей обещал: если получится, Мельпомену серебряную подарю!
— Блин, Денис! — сердито сказала Садовникова. — Ну почему, почему было раньше не рассказать?! Еще когда эта Лика только в Москве появилась?!
— Тань… Ну стыдно мне было — очередной скелет из шкафа вытаскивать…
— Конечно. Лучше темнить. Скрывать. И в итоге вообще — все едва не разрушить!
— Обещаю тебе. Больше никогда. Давай все-таки выпьем вина?
— Ф-фух. Ладно.
Отправился на кухню вместе с ней, открыл бутылку, помог принести на террасу виноград и бокалы.
Когда пригубили, робко спросил:
— Ты простишь меня?
— Пока не знаю, — ответила искренне. Попросила: — Покажи фотку.
Денис продемонстрировал — да, действительно, та самая девушка с Большой Никитской.
Оценила:
— У тебя красивые дети получаются. А в ГИТИС ее за талант взяли? Или за взятку? Только честно.
— Лика сама прошла. Насчет взяток Исидора жестко сказала: не даст ни копейки — и мне категорически запрещает. Если за деньги берут — значит, не актриса. И блата, знакомств у меня тоже не было. Да в актерских вузах не очень и помогает. Первый тур на связях проскочить можно, а на свой курс бездаря ни за что не возьмут. Неограненный талант — тоже не в чести. Лика приехала в Москву только после ЕГЭ — в середине июня. Я к тому времени снял ей квартиру, уговорил нескольких педагогов ее посмотреть. Вердикт был единогласный: девчонка — жемчужина, репертуар — дерьмо. А прослушивания вовсю идут к тому времени. Двое репетиторов ее в итоге брать отказались. Слишком поздно, сказали, — полностью тексты менять, от ужимок ее избавлять провинциальных. Но третий взял с условием, что сутками будет учиться. Исидора меня пугала, что дочка у нее хрупкая, нежная. А тут пахать надо на износ. Думал, шпынять придется, мотивировать — нет. Наоборот, уговаривал поесть хоть немного, выспаться минимально. Знаешь, как тяжело оказалось нянькой работать?
— А я никак понять не могла, что с тобой происходит. Динь, ну, ты такой дурак! — И резко сменила тему: — А с кем ты в Калининград ездил?
— С корешем. Ну, и с заказчиком. Он из Германии.
— Кто заказ подкинул?
— Один… общий знакомый. Мою репутацию многие знают.
— Ты в кладоискательстве тоже специалист?
— Нет. Любитель. Единственный раз попробовал. Но я хороший организатор. А кореша в дело специально позвал — он как раз копатель с огромным опытом.
Ей снова показалось: что-то недоговаривает.
— А почему именно сейчас ехать было нужно?
— Танюшка, да я все силы приложил, чтоб на сентябрь договориться. Но заказчик ультиматум поставил: или немедленно, или с другими поеду. А искать, как ты понимаешь, не мелкие монетки собирались. Только не вышло ничего. Не нашли.
— Бог наказал. За твою лживость, — назидательно сказала Садовникова.
— Главное, чтоб ты меня простила.
— Ладно. Так и быть. Но предупреждаю в последний раз: опять наврешь — о чем угодно, — пойдешь на фиг. Уже без вариантов.
По его лицу мелькнула тень растерянности. Таня подозрительно спросила:
— Еще один «скелетик» имеется?
Денис твердо ответил:
— Нет. Никаких больше скелетов. Их и так в моей жизни оказалось слишком много.
Татьяну всегда вдохновляла «смена картинки». А когда отдых проходил по хай-классу да в хорошей компании — она себя по-настоящему счастливой чувствовала.
Дни летели стремительно, ярко. Днями за окнами кроссовера мелькала Европа, ночами они с Денисом и Митей отдыхали от странствий в шикарных отелях.
Сын поначалу тушевался. Раньше он считал: хорошая гостиница та, где лебедей из полотенец скручивают. Но в люксовых заведениях жизнь текла совсем по другим стандартам.
В самый первый вечер, еще в Болгарии, мальчик приметил: в спальне у Дениса под кроватью носки валяются. Знал — для теть Тани как красная тряпка, поэтому незаметно затолкал их подальше, в самый темный угол. А пришли с ужина — нету. «Сперли», — поначалу решил. Но утром подле номера обнаружил пакет — выстираны и даже вроде как поглажены. Принес, объявил маме с папой (про себя их так называл):
— Вам нужно постоянно здесь жить. Тогда и ссориться не будете.
Садовникова улыбнулась:
— Грязные носки для меня не единственный триггер.
Мудреное словечко Митя знал, поэтому мгновенно парировал:
— И до полудня дядя Денис тут не спит. Потому что завтрак до одиннадцати.
Богатов подмигнул:
— Ну, завтрак-то в любое время могут подать. Я просто ее злить не хочу.
— Так и не злил бы никогда! Вот было бы здорово!
— Нельзя. Тогда она будет считать меня подкаблучником.
Садовникова рассмеялась.
Мите ужасно нравилось, когда тетя Таня веселая и беззаботная. И что чуть не каждый день они в новом городе, и что школы нет, и что с дядей Денисом можно как с лучшим другом.