Бегемот жил в зоопарке города Калининграда, и жил он там неважно, так себе. Глафира, которую до обморока пугала любая несвобода, несколько дней мучилась, жалела бегемота. Он в своей тесной клетке не мог не то что ходить, но даже поворачиваться – ему негде было развернуться. Бегемотов лоб упирался в прутья с одной стороны клетки, а зад – в прутья с другой стороны. И вонь, невыносимая, одуряющая! Глафира простояла возле бегемота две минуты, и вещи пришлось отдавать в гостинице в чистку, так ужасно от них пахло!..
Промучившись некоторое время в одиночку, Глафира рассказала о бегемоте Разлогову. Того совершенно не интересовал бегемот, его интересовало только предстоящее открытие стекольного производства на белых карьерных песках Калининградской области, он отмахнулся, а когда Глафира привязалась вновь – рассердился.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Купил бегемота и перевез его к нам на дачу?! Купил зоопарк и перестроил по-новому?!
Открытие производства состоялось, губернатор Кольцов присутствовал лично, разрезали ленточку, расхаживали по цехам с важным видом и в касках, телевидение снимало, все как следует.
– Тимофей Ильич, – сказала Глафира губернатору на торжественном приеме, – спасите бегемота. Спасите, а?
Разлогов изменился в лице. Губернаторская охрана изменилась в лице. Журналисты изменились в лице – запахло сенсацией. Губернатор, по слухам, человек страшный, поднял брови.
– Он там даже шевельнуться не может, – поспешно продолжала Глафира, боясь, что ее сейчас оттеснят и она не успеет досказать, – ему там нечем дышать! Он хуже, чем смертник, который ждет приговора, а он ни в чем не виноват! Это не просто пытка, это медленная, извращенная казнь!
Губернатор смотрел на нее сквозь очки без всякого выражения, как древний бурятский бог. Разлогов твердо взял ее под локоть. Журналисты тянули руки с диктофонами. Охранник колебался, не зная, что делать, и видно было, что он в замешательстве.
– Я посмотрю, что можно сделать, – наконец сказал Тимофей Кольцов, и все выдохнули с облегчением.
От Разлогова ей тогда страшно попало. А через год из Калининграда пришло приглашение для Разлогова на какой-то экономический форум, и отдельное – для Глафиры Сергеевны. В ее конверт был почему-то вложен входной билет в зоопарк стоимостью в пятьдесят рублей. В зоопарк они с Разлоговым пошли вместе, за свой билет он уплатил в кассу.
Бегемот жил во дворце.
У него был дворец в духе гасиенды из романов Майн Рида с балюстрадой. По балюстраде бегемот прогуливался, а в гасиенде у него помещался зимний бассейн. Летний бассейн помещался на лужайке перед дворцом, рядом располагались болотце, в котором бегемот валялся, и какие-то специальные заросли, в которых он топтался.
– Н-да, – сказал Разлогов, вернувшись в гостиницу. Он вообще заговорил только в гостинице, всю дорогу молчал, – если точно известно, что ничего нельзя сделать, значит, можно ничего не делать. Оказывается, самое главное – не знать, что ничего нельзя сделать, и тогда все сделать можно!..
После этого он подарил ей кольцо, сделанное на заказ итальянцем-ювелиром. Единственное в мире кольцо в виде веселого бегемота.
Глафира помедлила, решаясь, и открыла шкатулку.
Бегемот был на месте.
Он по-прежнему жил во дворце – в золотой шкатулке с эмалями, которая сама по себе была произведением искусства. Он весело резвился со своим бриллиантовым мячом на бархатной сливочной подушке.
Глафира вынула бегемота – очень тяжелый! – надела на палец и осторожно взглянула на фотографию Олеси Светозаровой.
Глафирин бегемот на палец Олеси был надет как-то наоборот, Глафира никогда его так не надевала! Она еще поизучала фотографию, а потом свою руку, выглядывавшую из рукава разлоговского пиджака.
– Как это получилось? – громко спросила она у пиджака. – Ты что, отдал ей моего бегемота?! Не отдал, потому что мой бегемот – вот он! – И она тряхнула рукой. Бриллиантовый мяч полыхнул синим и белым светом. – Тогда как он к ней попал?.. Или ты сделал второго? Или их всегда было два?
Глафира сложила ладони ковшиком и сунула в него нос. От пиджака свежо и привычно пахло Разлоговым.
– Я понимаю, что ты никогда меня не любил. Что ж тут непонятного? Но ты всегда соблюдал правила игры. Ты говорил, что играть нужно только по правилам. Шулеров бьют! Выходит, – она выпрямилась и с отвращением посмотрела на пиджак, – выходит, ты был… шулер?!
Она вскочила, сумочка и драгоценная коробочка – бегемотов дом – полетели на пол. Она вскочила и стала расхаживать.
– Думай. Думай. Значит, было второе кольцо. И это кольцо Разлогов подарил своей девице. Нет и не может быть другого объяснения! И девица в нем сфотографировалась, только и всего – ей не было никакого дела до того, настоящего бегемота, для нее это просто украшение, очень дорогое, как нынче говорят – эксклюзивное.
Глафира поняла, что сейчас зарыдает.
…Я понимаю, что ты никогда меня не любил. Что ж тут непонятного?! На самом деле я тоже тебя не любила. Еще не хватает! Я любила этого… как его… Прохорова, конечно! А он любил меня. И продолжает любить. Кажется, продолжает.
Чепуха какая-то. Какая-то все это чепуха.
…Позвонить или не позвонить? Спросить или не спросить? И что спросить – ты меня любишь, что ли?
Золотая коробочка попалась ей на глаза, и она ее подняла. Сливочная бархатная подушечка вывалилась, и оказалось, что на обратной стороне у нее золотыми буквами напечатано какое-то имя, должно быть, ювелира, факс и телефон.
Максимус Росси. Ювелир. И телефон.
Глафира думала всего одну секунду, потом раскопала в сумке мобильный и, сверяясь с подушечкой, набрала номер.
Только бы ответили! Только бы ответили… Только бы…
– Si, – сказала трубка нетерпеливым мужским голосом.
Глафира втянула носом воздух.
– Si? – повторила трубка вопросительно.
Глафира по-итальянски понимала только вот это самое «si» и еще «pronto», а больше ничего. Зато она говорила по-английски!
Максимус Росси по-английски тоже говорил довольно сносно и, как только она упомянула бегемота с бриллиантовым мячом, стал необыкновенно любезен. Даже можно сказать – счастлив!
Конечно, он помнит этот заказ, еще бы! Но если мадам желает заказать точно такого же, то он, Максимус, вынужден отказать! Может быть, нечто подобное, но повторить то же самое он не сможет. Такой уговор. Он делает украшения только в единственном экземпляре. Он сожалеет, конечно, но это так!
Глафира едва за ним поспевала.
– Синьор Максимус, вы меня неправильно поняли! Бегемот с бриллиантовым мячом – это мое кольцо. Мне подарил его мой муж, Владимир Разлогов…
Максимус прекрасно помнит Разлогова. Отлично помнит! Его русский друг Владимир точно знал, какое именно хочет украшение, и он, Максимус, поздравил своего русского друга с тем, что тот обратился именно к нему. Он, Максимус, специалист в своем деле, его знают в Европе! Он поинтересовался, для кого кольцо, и русский друг Владимир пояснил, что для любимой. Тогда Максимус предложил русскому другу нечто более романтическое – бабочку, или цветок, или… пантеру, но русский друг настаивал именно на бегемоте, не самом романтическом из животных, и поэтому…
– Синьор Максимус, – перебила Глафира поток итальянских эмоций на английском языке, – вы сделали только одно такое кольцо?
Жена русского друга может называть его Макс. Да-да, именно так его называют друзья! И он, Максимус, заранее считает жену Владимира своим другом! Пожалуйста, Макс, и больше никак.
– Благодарю вас. Называйте меня… – она быстро придумала: – Глэдис.
…Прекрасное, прекрасное имя! Оказывается, у русских вполне европейские имена. Дорогая Глэдис, я счастлив, что это кольцо именно у вас, потому что Владимир…
– Макс, кольцо было только одно?
Тут итальянец притормозил на секунду, а когда заговорил снова. Глафира поняла, что он даже слегка обижен.
…Что значит – одно? Максимус Росси никогда не повторяется! Да и по условиям договора он делает вещь в единственном экземпляре, всегда! Кроме того, бриллиант!.. Такие бриллианты редкость. Не эксклюзив, конечно, но редкость. На бриллиантовой бирже в Антверпене они раскупаются вперед, и ему, Максимусу, пришлось некоторое время ждать подходящий. И дело не только в чистоте и размере! Еще огранка! Камень должен выдержать именно такую огранку, следовательно, он должен быть особой формы! И Максимус сразу предупредил своего русского друга, что придется ждать и выйдет очень дорого, но Владимир был готов на все! Хотя он, Максимус, предлагал бабочку, цветок или пантеру, но русский друг уверил его, что подойдет только бегемот! Он сообщил, что его возлюбленная занимается спасением бегемотов, и Максимус понял, что эта русская красавица, должно быть, служит в Гринписе! Глэдис служит в Гринписе?
– Нет-нет, – сказала Глафира быстро, – я занимаюсь спасением бегемотов в свободное время.
– Что-то случилось с кольцом? – вдруг спросил ювелир озабоченно, видимо сообразив, что звонит она неспроста. – Вы его потеряли?
– С кольцом все в порядке, синьор Максимус!
– Макс, прошу вас! Тогда зачем вам второе?
– Я просто увидела очень похожее кольцо и подумала…
– Мои произведения уникальны и существуют только в единственном числе! – вскричал итальянец пылко. – И подделывать их чрезвычайно трудно! Да и времени прошло слишком мало, синьора Глэдис! Понимаете, чтобы изготовить подделку, нужно внимательно изучить оригинал, а на это нужно время!
Но подделки «синьору Глэдис» не интересовали! На пальце Олеси Светозаровой было ее кольцо – единственное в мире!
Кое-как распрощавшись с экспансивным итальянцем, пообещав звонить и заходить, когда будет в Милане, Глафира снова села в кресло и взялась за журнал.
Мистика какая-то.
Кольцо было только одно, это теперь ясно. Разлогов потратил на него кучу времени и денег. На бабочку, пантеру и цветок не согласился. Тут Глафира усмехнулась – бабочки и цветы, надо же!.. Он долго ждал, когда на бриллиантовой бирже в Антверпене будет торговаться подходящий камень. Максимус Росси сделал из этого камня сверкающий мяч. Разлогов сказал ему, что кольцо – для любим