– Час от часу не легче! – Отец в волнении поднялся со своей конспиративной табуретки и задвинул ее под стол. Пятно зияло посреди желтенького линолеума, лезло в глаза нахально. – Да что там у вас происходит-то?! Еще убийства нам не хватает! Он же сам по себе умер, Разлогов этот!
– Ну да. А потом мне позвонили и сказали, что его убили. В ту самую ночь и позвонили, когда я сейф открыть не смогла.
– Варя! – вдруг громко и беспомощно закричал отец. – Ты мне эти штучки брось!.. Детективов, понимаешь, насмотрелась!
Он вдруг побагровел и даже слегка хлопнул ладонью по столу. Старательно собранные в кучку крошки разлетелись, рассыпались. Отец раздул ноздри и придвинулся к изумленной и перепуганной хлопаньем по столу Варе.
– Пап, ты что?..
– Ничего! – закричал он в полный голос. – Ничего! Тебе все хиханьки да хаханьки, а дело до убийства дошло!
– Пап, какие… хиханьки и хаханьки? Ты что, с ума сошел?
– Нет, это ты сошла! До чего договорилась! Убийство!
– Да мне правда по телефону позвонили и сказали…
– Увольняйся! – прогремел ее никогда не повышающий голос отец. – Увольняйся немедленно! Чтобы завтра же заявление отнесла! Чтоб духу твоего там не было! Чтоб я больше…
– Папа, папа, – забормотала Варя и схватила отца за руку. Он вырвался. – Ты что?.. Может, валерьянки тебе накапать? Или вот… блинчика…
– Какого еще блинчика! Не надо мне никакого блинчика! А ты что, не соображаешь совсем?! Тебе по телефону угрожают…
– Да никто мне не угрожал, папочка, миленький! Мне позвонили и сказали, что Разлогов не сам умер, а его убили…
Тогда по телефону ей сказали не так, но как именно, говорить отцу явно не следовало. Варя проворно накапала в стаканчик, из которого давеча пила, валерьянки и протянула разошедшемуся отцу. Тот махнул валерьянку залпом, как водку, выдохнул и утерся тыльной стороной ладони.
– Варвара, – начал он, – я тебе говорю, чтоб завтра же ноги твоей не было на этой работе, слышишь?! Я тебе не разрешаю… нет, я запрещаю туда ходить! Напиши заявление по собственному желанию, поняла?! Дома напишешь, а мать отнесет!
– Пап, ты с ума, что ли, сошел? Может, еще валерьянки надо?
– Не надо! – гаркнул отец. – Там какие-то темные дела творятся, а моя дочь, значит, в них замешана! Так, получается?! Ну ладно, ключи пропали, ты их искала, по чужим столам шарила, а тут еще какое-то убийство! Ты что, дурочка совсем? Не понимаешь ничего? Да если там у этих волков твоих какой криминал, да начнут разбираться, да всех чохом под суд и отдадут! И тебя первую!
– Никто не отдаст меня под суд, что ты говоришь…
– Я знаю, что говорю! Посадят, не приведи господь, за пособничество…
– Папа! – закричала Варя.
– Или за сокрытие улик! Они, волки эти, наверняка тебе какие-нибудь бумажки подсовывали, а ты их и прятала, в ящичек свой складывала! Вот тебе и сокрытие!
– Папа, что ты несешь?!
– А я говорю, что ноги твоей там больше никогда не будет!
– А я говорю, что ты сошел с ума!
– Варвара!
– Папа!
Они замерли и посмотрели друг на друга – зареванная Варя и отец, с которого пятнами сходила краснота.
Бедный, думала про отца Варя, бедный, бедный. Ничего он не понимает, но изо всех сил хочет ее защитить. А меня не надо защищать – не от кого!.. И – следуя железной женской логике – значит, никому я не нужна.
И она длинно и горестно вздохнула.
– Варюша, – тихим, нормальным, своим голосом заговорил отец и выдернул из-под стола табуретку, но садиться не стал. Потянулся и достал из-за телевизора сигареты. – Давай договоримся так. Ты завтра позвонишь своему оставшемуся начальнику и скажешь, что заболела.
– Завтра воскресенье, пап. И я не заболела.
– Значит, в понедельник! – повысил голос отец. – И возьмешь больничный. И выключишь мобильный телефон, если тебя будут искать.
– Никто не будет меня искать!
– Телефон все равно выключишь, – велел отец, – а там посмотрим…
Варино сознание зацепилось за этот выключенный телефон, и мысли опять замелькали и засуетились, как рыбки в садке, и Варя точно знала, что должна немедленно, сию же секунду поймать одну из них, и никак не могла сообразить, какую. Она знала только, что это очень важно, что это самое главное, что она должна сделать, но у нее не получалось.
– Так что, Варюша…
– Папа, папа, – перебила Варя, напряженно следя за рыбками-мыслями, – подожди…
В дверь позвонили, отец быстро и виновато затушил сигарету, утвердил табуретку над безобразным, выжженным пятном, неловко потянувшись, приотворил окно и пошел открывать.
Варя взялась за лоб. Что-то было сказано… что-то очень важное. Она думала об этом важном когда-то, а потом позабыла, и теперь ей нужно все вспомнить, обязательно нужно!.. Рыбки-мысли метались в разные стороны, и она никак не могла за ними уследить.
– Варя, к тебе пришли.
– Пап, подожди, не мешай мне!
– Варя.
Она посмотрела на отца. Тот стоял в дверях, выпрямившись, с крайне независимым видом. Как правило, этот вид не предвещал ничего хорошего. Когда в шестом классе Варе влепили в четверти двойку по русскому и вызвали в школу обоих родителей, отец, вернувшись, стоял в дверях с точно таким же независимым видом. И на втором курсе, когда решено было объявить бойкот деканату и принципиально не сдавать сессию, пока деканат не заменит истеричку, преподававшую им линейную алгебру, отец, вернувшись после разговора с деканом, выглядел точно так же. И когда Варя устраивалась на работу в «Эксимер»! Во всех случаях дело заканчивалось страшным скандалом, и Варя перепугалась, позабыв о мечущихся рыбках в садке!
– Папа, что такое?
– К тебе пришли, – сообщил отец очень холодно.
– Кто?
– Я не знаю.
Варя выскочила из кухни и нос к носу столкнулась… с Вадимом, который рассматривал себя в зеркале. Кроме Вадима, там еще отражались вешалка с двумя темными и одним светлым пальто и картина, на которой был нарисован луг, а на лугу стожок и березка.
– Привет, Варь, – поздоровался Вадим как ни в чем не бывало.
– Привет. – Она ничего не понимала. – Тебя Марк Анатольевич прислал? На работу надо?
– Никто меня не прислал, – возмутился Вадим и сунул ей букетик, состоявший из трех желтых хризантем. Варя букетик приняла. – А я мимо ехал, дай, думаю, заеду!
– А-а, – протянула бестолковая Варя и оглянулась. Ну конечно же!.. Отец топтался у нее за спиной, в коридорчике, ведущем на кухню. Вадим почесал бровь. Варя переложила букет из руки в руку, хрустнул целлофан. Отец поправлял на стене еще одну картину. На ней были изображены снега и церковка, ну и березка, конечно.
– Я тебя хотел это… покататься пригласить. Погулять, в смысле.
– Папа, – спохватилась Варя, повернувшись к отцу, и за руку выволокла его из коридорчика, – это Вадим. Он со мной работает! А это мой папа, Андрей Васильевич.
– Очень приятно! – объявил Вадим, а Варя вздохнула и сунула хризантемы в пыльную хрустальную вазу.
Разлогов однажды устроил ей урок хороших манер после вот такого «очень приятно». В Женеве ее познакомили с полной седовласой дамой, женой директора какого-то большого завода. «Очень приятно», – пролепетала хорошая девушка Варя, держа глаза долу. Разлогов потом ей объяснил. Он объяснял, а хорошая девушка Варя слушала, на этот раз совершенно всерьез держа глаза долу – от смущения.
«Очень приятно» говорит тот, кто выше по положению или старше. Тот, кому представляют, и уж никак не тот, кого представляют! Запомни это, пожалуйста, Варя.
Варя запомнила.
– Ну так чего? Погуляем?
– Ты бы позвонил сначала!
– Да я десять раз звонил! У тебя телефон не отвечает!
– Как не отвечает? Он вроде не звонил ни разу!
– Да не, он «вне зоны действия сети». Ты его небось так положила, что он не ловит! Ну в смысле сигнал не ловит.
Рыбки в садке закружились, заметались с удвоенной силой, и среди них вдруг отчетливо мелькнула одна, та самая! «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Кинолог Лена Степанова не могла дозвониться Глафире Сергеевне, потому что у нее был выключен телефон. А Марк дозвонился сразу же! Ну конечно, конечно!.. Варя тогда записала номер, по которому звонила Лена, и это оказался вовсе не Глафирин номер! Тем не менее в компьютере, в записной книжке, куда заносились все контакты, этот молчаливый номер был!
– Папа, – сказала Варя твердо, взяла отца за руку и посмотрела ему в глаза. – Мне нужно уехать. Вот, погуляю с Вадимом.
Отец пожал плечами. Вид у него был неважный.
– Вадим, я сейчас! Только переоденусь.
Вадим кивнул и покосился на отца. Ничего так папаша. Смирный. Сразу видно – интеллигент. С таким особенных проблем не будет, не дотошный.
– Погода сегодня, – произнес он, соскучившись стоять, – прям зима! Надо Варе сказать, чтоб теплее одевалась. Простынет.
Интеллигентный папаша кивнул, но ничего не ответил. Ладно, пусть пока помалкивает. Потом пообвыкнется, бог даст.
Выскочила Варя, хорошенькая, совершенно не офисная, другая, в джинсах и кургузой курточке. Джинсы в обтяг, любо-дорого посмотреть, а курточка ярко-красная, так прямо взял бы и съел!..
– Пап, не волнуйся, я позвоню!
– И не позавтракала ничего!
– Пап, где мой шарф? Ну большой, серый?
– Вон, наверху.
Этот шарф Варя подглядела у Глафиры Сергеевны. Какой у нее был шарф! Широкий, толстый, явно ручной работы. Наверняка привезла из Стокгольма, где он продавался в лавочке у милой пожилой фрекен, одетой в свитер и мягкие меховые сапожки! Наверняка в витрине у фрекен были выложены шапки и варежки, а еще дивные тяжелые свитера с высоким горлом, все сделано вручную. А в лавочке наверняка хорошо пахло, и на широких и темных половицах лежали выцветшие шерстяные половички, а из окна видно было барки с парусами, набережную и рыбный рынок.
Варя намотала на шею шарф и завязала огромным узлом – так носила Глафира.
– Пошли?
И она выскочила из квартиры. Вадим потопал за ней, пробормотав «до свидания» в сторону интеллигентного папаши.