В а с и н. Значит, демонстрация?
С а ф о н о в. Да, демонстрация. Но только ты забудь это слово. Люди всерьез должны у тебя идти: это не всякий выдержит, чтобы знать, что без надежды, на смерть идешь. Это ты можешь выдержать, а другой может не выдержать. Вот Панин с тобой пойдет за комиссара.
В а с и н. Я только опасаюсь, что они не попадутся на эту удочку.
С а ф о н о в. Попадутся, я так придумал, что попадутся.
Входит Г л о б а в штатском.
Вот Глоба поможет, чтобы попались. Иди сюда, Глоба!
Глоба встает перед ним.
Вот какое дело. Пойдешь на ту сторону, найдешь Василия, передашь ему, что взрыв моста отставить. Ясно?
Г л о б а. Ясно.
С а ф о н о в. Сделаешь это…
Г л о б а. И обратно?
С а ф о н о в. Нет, сделаешь это и… потом пойдешь в немецкую комендатуру.
Г л о б а. Так.
С а ф о н о в. Явишься к немецкому коменданту или кто там есть из начальства, скажешь, что ты есть бывший кулак, лишенец репрессированный, в общем, найдешь, что сказать. Понятно?
Г л о б а. Понятно.
С а ф о н о в. Что угодно скажи, но чтобы поверили, что мы у тебя в печенках сидим. Понятно?
Г л о б а. Понятно.
С а ф о н о в. Так. И скажешь им, что бежал ты сюда от этих большевиков, будь они прокляты, и что есть у тебя сведения, что ввиду близкого подхода своих частей хотим мы из города ночью вдоль лимана прорваться у Южной балки. Ясно? И в котором часу, скажешь. Завтра в восемь.
Г л о б а. Ясно.
С а ф о н о в. Ну, они тебя, конечно, в оборот возьмут, но ты стой на своем. Они тебя под замок посадят, но ты стой на своем. Тогда они поверят. И тебя держать как заложника будут: чтобы ежели не так, то расстрелять.
Г л о б а. Ну, и как же выйдет: так или не так?
С а ф о н о в. Не так. Не так, Иван Иванович, выйдет не так, дорогой ты мой. Но другого выхода у меня нету. Вот приказ у меня. Читать тебе его лишнее, но имей в виду: большая судьба от тебя зависит многих людей.
Г л о б а. Ну, что же. (Пауза.) А помирать буду, песни петь можно?
С а ф о н о в. Можно, дорогой, можно.
Г л о б а. Ну, коли можно, так и ладно. (Тихо.) В случае чего, встречусь я с ней там, на один цугундер посажены будем, — что передать, что ли?
С а ф о н о в. Что же передать? Ты ей в лицо посмотри: если увидишь, что ей, может, это ни к чему, то не говори, а если увидишь — к чему, то скажи: просил Сафонов передать, что любит он тебя. И все.
Г л о б а. Хорошо. Говорят, старая привычка есть: посидеть перед дорогой, на счастье. Давай-ка сядем.
Все садятся.
Шура!
Ш у р а. Да.
Г л о б а. Ну-ка мне полстаканчика на дорогу.
Шура наливает ему водки.
(Выпив залпом, обращается к Шуре.) Что смотришь? Это я не для храбрости, это я для теплоты пью. Для храбрости это не помогает. Для храбрости мне песня помогает. (Пожимает всем руки. Дойдя до двери, поворачивается и вдруг запевает: «Соловей, соловей-пташечка». С песней скрывается в дверях.)
Молчание.
С а ф о н о в. Ты слыхал или нет, писатель? Ты слыхал или нет, как русские люди на смерть уходят?
Обстановка четвертой картины. Дом Харитонова. Хозяев нет. Столовая обращена в караульное помещение. Все опустошено. Поломанная мебель, изорванные занавески, забытые портреты на стенах. Окна забиты снаружи досками. Одна из внутренних дверей обита железом и закрыта на засов. Через застекленный верх наружной двери от времени до времени видны каска и штык часового. На сцене за столом В е р н е р с обвязанной головой и писарь К р а у з е.
В е р н е р. Вы дурак, Краузе, потому что, когда взяли эту девицу, надо было сначала ее допросить (кивнув на обитую железом дверь), а потом уже сажать с остальными.
К р а у з е. Разрешите доложить, господин капитан, ее посадили с остальными потому, что вас не было.
В е р н е р. Все равно, был я или не был, ее нельзя было сажать с ними. Теперь она говорит только то, о чем они сговорились. Теперь она уверяет, что она была прислана к этой старухе, и все. А причиной этому то, что вы дурак. Ясно вам это?
К р а у з е (вставая). Так точно, господин капитан.
В е р н е р. Введите ее.
С о л д а т вводит В а л ю. У нее измученный вид. Руки бессильно висят вдоль тела.
Я слышал, вас избили?
В а л я. Да.
В е р н е р. И вас опять изобьют завтра так же, как и сегодня, если вы сегодня будете говорить то же, что и вчера. Но если вы скажете что-нибудь новое, то вас больше не будут бить, вас просто расстреляют. Вы слышите, даже не повесят, а только расстреляют. Даю солдатское слово.
Валя молчит.
Зачем вы переправились?
В а л я. Я уже сказала. Я переправилась сюда (говорит смертельно усталым голосом заученные слова), чтобы успокоить мать одного нашего командира, чтобы сказать, что вскоре их всех освободят. Она сидит здесь, она может сказать, что я говорю правду.
В е р н е р. Конечно, она может сказать это после того, как вы сговорились, благодаря тому, что мой писарь — идиот. А зачем у вас с собой был браунинг? Для того чтобы передать сыновний подарок?..
В а л я. Нет. Браунинг… я взяла его для того, чтобы застрелиться, если…
В е р н е р. У нас не дают стреляться женщинам. Мы их избавляем от этого труда. Имейте это в виду.
В а л я (все тем же смертельно усталым голосом). Я же сказала: я пришла к матери одного из наших командиров…
В е р н е р (ударив по столу кулаком). Я слышал это! Краузе!
К р а у з е. Да.
В е р н е р. Давайте старуху.
К р а у з е вводит М а р ф у П е т р о в н у. У нее растрепанные седые волосы и руки висят так же неподвижно, как у Вали.
(Марфе Петровне.) Для чего вот эта (кивает на Валю) приходила к вам? Должна была прийти к вам, если бы мы не задержали ее?
Марфа Петровна молчит.
Сколько раз она у вас была?
Марфа Петровна молчит.
Сейчас без двух минут семь. Если до семи ты мне не ответишь, будешь повешена. Все. (Откидывается на спинку кресла в позе ожидающего человека.)
М а р ф а П е т р о в н а. Я вам отвечу, господин офицер. Если уже две минуты осталось, то я вам отвечу.
В е р н е р. Ну?
М а р ф а П е т р о в н а. Я слыхала, что вы из города Штеттина, господин офицер.
В е р н е р. Ну?
М а р ф а П е т р о в н а. Хотела бы я полететь к вам туда невидимо, в ваш город Штеттин, и взять ваших матерей за шиворот, и перенести их сюда по воздуху, и сверху им показать, чего их сыновья наделали. И сказать им: «Видите вы, суки, кого вы народили? Каких жаб на свет родили! Каких вы гадюк на свет родили!» И если бы они не прокляли вас после этого, то убила бы я их вместе с вами, с сыновьями ихними!
В е р н е р. Молчать!
М а р ф а П е т р о в н а. Молчу. Я тебе все сказала. Прошли твои две минуты. Вешай.
В е р н е р (смотрит на часы). Еще десять секунд. Я жду.
М а р ф а П е т р о в н а. Нечего мне больше тебе говорить.
Пауза.
В е р н е р (смотрит на часы). Ну? (Пауза.) Вывести и повесить.
Краузе уводит Марфу Петровну. Она в дверях молча поворачивается к Вале и низко ей кланяется. Передав ее солдатам, Краузе возвращается. Пауза.
(Взглянув еще раз на часы.) Ну вот сейчас ее повесят. Через минуту. Только потому, что ее все равно повесят, я разрешил ей сказать то, что она сейчас сказала. Вы будете говорить?
В а л я. Я уже вам сказала: я переправилась сюда успокоить мать одного из наших командиров…
В е р н е р. К кому вы сюда шли?
В а л я. Я уже сказала.
В е р н е р. Хорошо. Значит, вы взяли браунинг на тот случай… Я сам, правда, не одобряю этих случаев, но вот Краузе, он их любит. Когда вы сменитесь с дежурства, Краузе, вы можете взять ее к себе под домашний арест. Ясно?
К р а у з е. Ясно, господин капитан.
В е р н е р. Он сменится с дежурства в десять, если вы, конечно, до этого не передумаете.
Входит с о л д а т.
С о л д а т. Господин капитан, явился перебежчик. Разрешите?
В е р н е р. Давайте его.
Входит Г л о б а.
Откуда?
Г л о б а. Оттуда, господин офицер, сам перешел.
В е р н е р. Кто вы?
Г л о б а. Я фельдшер. Глоба моя фамилия.
В е р н е р. Садитесь.
Г л о б а. Покорно благодарю, господин офицер.
В е р н е р. Почему перешли?
Г л о б а. Да что ж, господин офицер, своя рубашка ближе к телу. Не пропадать же всем русским людям через этих большевиков.
В е р н е р. Ну, говорите, что вы хотели сказать. Наверное, что-то хотели?
Г л о б а. Конечно, господин капитан. Я во сне видел, как уйти оттуда, они у меня все отняли. Сам пять лет сидел, а теперь через них же и пропадай. У меня сообщение важное есть, только вот… (Оглядывается на Валю.)
Валя молча, с ненавистью смотрит на него.
В е р н е р. Ничего. Ее сегодня все равно… В общем, можете при ней.
Г л о б а. Разрешите папиросочку, господин офицер.
В е р н е р. Краузе, дайте ему папиросу.
Г л о б а (закуривает). Покорно благодарю! (Тихо, перегибаясь через стол.) Господин офицер, у них воды совсем больше нет. Патронов нет. Они решили, кто здоровые, особенно из начальства, сегодня к ночи у Южной балки вдоль лимана пробиваться. Они ночью атаку там думают делать. Они думают, что не ждет немец этого, то есть, простите, не ждете, значит, вы этого… и вот хотят.
В е р н е р. Это правда?
Г л о б а. Истинная правда, господин офицер. Я как только узнал, так сразу же и перебежать решился, потому что, думаю, если так просто, то, может, и расстреляете вы меня, а сообщение вам принесу, то вы сразу, что я человек преданный, увидите.