В а л я (бросается к нему, обнимает его). Иван Иванович, милый! Иван Иванович!
Г л о б а. Ну, чего?
Валя молча прижимается к нему.
Ну, чего там? Чего расплакалась? Как на меня кричать — так не плакала. А теперь в слезу? Сердитая ты, девка. Я думал, глаза мне выцарапаешь.
В а л я. А я так намучилась. Если бы вы только знали, как измучилась!
Г л о б а. А я — на тебя глядя. Ничего, Валечка, ничего. Ты уж извини. Мы еще с тобой сейчас «Соловей, соловей-пташечка» споем. Только ты, голуба, имей в виду, сейчас расстреливать придут. Это уже непременно.
В а л я. Пускай. Мне теперь все равно… Но наши, наши ведь придут?
Г л о б а. Придут! А как же! Потому нас и расстреляют, что наши непременно придут. Это как пить дать.
Семенов порывается к двери.
(Опять сваливает его на пол.) Ну, куда? Ты же сидел с нами и еще посиди. Тебе же немцы с нами сидеть велели. Ну и сиди. (Обращается к Вале.) Слезы-то вытри. Ну их к черту. Мне их показать можно, а им, сволочам, не надо. Дай-ка я тебе в глаза погляжу. (Смотрит.)
В а л я. Что?
Г л о б а. Мне Иван Никитич наказал: в глаза тебе посмотреть и сказать, если вместе помирать будем, одно слово.
В а л я. Какое слово?
Г л о б а. Что любит он тебя, просил сказать. Вот и все. Больше ничего.
В а л я. Правда?
Г л о б а. Что ж, разве я перед смертью неправду тебе скажу?
Совсем близко выстрелы. Дверь с треском открывается, вбегают К р а у з е и с о л д а т с автоматом.
К р а у з е. Все в камеру!
Г л о б а (обняв Валю за плечи). Пойдем!
Глоба и Валя проходят в камеру.
К р а у з е. Быстрей! (Семенову.) Ты!
С е м е н о в (бросаясь к нему). Господин Краузе… я же ваш. Вы же знаете. Меня нарочно сюда…
К р а у з е (отпихивает его сапогом). В камеру!
С е м е н о в. Подождите! Я должен вам сказать очень важное.
К р а у з е. Ну, быстрей!
С е м е н о в. Этот человек, он — их. Он все лгал.
К р а у з е. Теперь нам все равно. В камеру.
С е м е н о в (хватает его за руку). Господин Краузе, позовите господина капитана! Я сам его позову! (Бросается к наружной двери. Когда он оказывается на пороге ее, Краузе стреляет ему в спину. За дверью слышно падение тела.)
К р а у з е (солдату). Ну!
Солдат, подойдя к двери камеры, выпускает внутрь камеры автоматную очередь. Из камеры слышен голос Глобы, поющий: «Соловей, соловей-пташечка, канареечка жалобно поет… Эх, раз и два…» Солдат выпускает вторую очередь. Короткая тишина. За окном близкая трескотня выстрелов. Краузе и солдат выбегают. Снова выстрелы, потом долгая тишина. В дверях камеры появляется В а л я. Она трогает себя за плечо, за руку. Рука не действует. Видимо, она ранена в плечо и в грудь. Прислоняется к стенке.
В а л я (обращаясь назад, в камеру). Иван Иванович!
Тишина.
Иван Иванович, Иван Иванович, вы живой?
Молчание.
Иван Иванович, милый, что же это? Смотрите, а я живая.
Молчание.
Неужели я одна живая?
Молчание.
Валя опускается в кресло у стены. Слышны выстрелы и грохот шагов. В комнату вбегают к р а с н о а р м е й ц ы и М о р о з о в.
М о р о з о в (останавливается в дверях). Товарищи!
Молчание.
(Всматривается.) Товарищи, есть тут живой кто?
В а л я. Я.
М о р о з о в (подходит к ней). Это что? Это они сейчас тебя, да? У меня индивидуальный пакет есть.
В а л я. Нет, вы сначала посмотрите… может быть, он там живой…
М о р о з о в. Кто?
В а л я. Глоба.
Морозов выходит и молча возвращается.
Он меня собой заслонил, когда они в нас стрелять стали. А может, он все-таки живой?
Морозов качает головой.
А наши совсем пришли, да?
М о р о з о в. Совсем, совсем, успокойся.
В комнату вбегает С а ф о н о в в сопровождении л е й т е н а н т а и к р а с н о а р м е й ц а.
С а ф о н о в. Ну, вот тут ихняя комендатура была. Тут у них арестованные где-нибудь поблизости… (Замечает Валю.) Валя!
В а л я. Я…
С а ф о н о в (одному из красноармейцев). Давай кого-нибудь — врача или Шуру! Давай скорей! (Бросается к Вале.) Что это? Что ты молчишь?
М о р о з о в. Должно быть, сознание потеряла. Только что говорила.
С а ф о н о в (берет ее за руку). Правда? Пройдет? Будет она живая, а?
М о р о з о в. Будет. Она-то будет. (Кивая на дверь камеры.) А вот там…
С а ф о н о в (вскочив, проходит в камеру, возвращается с обнаженной головой). Глоба… Погиб Глоба… Хороший был человек… (Вытирает глаза рукавом.) Много у меня сегодня потерь. Почти силы нет все это выдержать. Но надо.
Вбегает Ш у р а.
Ш у р а. Ой! Валечка! Господи ты боже мой…
С а ф о н о в. Не кудахтай! Перевяжи, пока врача нет. (Подходит к столу, наливает стакан воды, возвращается к Вале.) Вот воды ей дай. (Отходит.) Фамилии товарищей, которых немцы здесь повесили, узнали?
Л е й т е н а н т. Узнали. Вот список.
С а ф о н о в. Завтра будем похороны делать. Последнее слово скажем погибшим товарищам. Последнее прости… (Пауза.) Так как же фамилии?
Л е й т е н а н т (читает). «Антонов, Иван Николаевич; Петрова, Анна Сергеевна; Синцов, Петр Андреевич; Неизвестный; Харитонова, Мария Николаевна; Никольский, Василий — это мальчик; Сафонова, Марфа Петровна; Ганькин, Алексей Тимофеевич…» Что с вами, Иван Никитич?
С а ф о н о в. Ничего… Ничего. (Вставая.) Ничего такого. Только очень жить я хочу. Долго жить. До тех пор жить, пока я своими глазами последнего из них (схватив из рук лейтенанта список), которые это сделали, мертвыми не увижу! Самого последнего, и мертвым. Вот здесь вот, под ногами у меня!
1941—1942
И. Герасимов, И. ЦионскийАЛЕКСЕЙ И ОЛЬГАДраматическая поэма в двух частях
Стихи Ольги БЕРГГОЛЬЦ.
К р ы л о в }
К а з а н ц е в }
Ш у с т о в }
В о е в о д и н }
К о ш к и н }
Д а л ь с к и й } — солдаты.
К о м а н д и р в п о л у ш у б к е.
О л я К о ш к и н а.
М о г и л ь щ и к (человек в шапке).
С т а р у ш к а.
Ш о ф е р.
Ж е н щ и н а - р е г и с т р а т о р.
Ж е н щ и н ы, к р а с н о а р м е й ц ы, а р т и с т ы.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Музыка. В серое небо врезаются два луча прожектора. Они освещают низкие черные тучи. Затем лучи спускаются все ниже и ниже… В темноте на фоне красной кирпичной стены стоит безмолвная г р у п п а ж е н щ и н. Молодые и старые, они, кажется, ничем не отличаются друг от друга.
Наконец луч вырывает из тьмы лицо д е в у ш к и.
Д е в у ш к а.
Они давно покинули жилища
там, где-то в недрах города,
вдали;
они одни из первых на кладбище
последних родственников отвезли
и, спаяны сильней, чем кровью рода,
родней, чем дети одного отца,
сюда зимой сорок второго года
сошлись сопротивляться до конца.
Луч высвечивает другую группу. Это тоже неподвижно стоящие к р а с н о а р м е й ц ы.
К р а с н о а р м е е ц.
Будет вечер — тихо и сурово
о военной юности своей
ты расскажешь
комсомольцам новым —
сыновьям и детям сыновей.
Наша молодость была не длинной,
покрывалась ранней сединой,
нашу молодость рвало на минах,
заливало таллинской волной.
Наша молодость неслась тараном —
сокрушать фашистский самолет.
Чтоб огонь ослабить ураганный,
падала на вражий пулемет.
Прямо сердцем дуло прикрывая,
падала, чтоб Армия прошла.
Страшная, неистовая, злая —
вот какая молодость была.
А любовь — любовь зимою адской,
той зимой, в осаде на Неве,
где невесты наши ленинградские
были непохожи на невест…
Лица их — темней свинцовой пыли…
Руки — тоньше, суше, чем тростник…
Как мы их жалели, как любили,
как, тоскуя, пели мы о них!
Это их сердца неугасимые
нам светили в холоде, во мгле.
Не было невест еще любимее,
не было красивей на земле.
Музыка. Исчезла группа солдат. На сцене у стены лишь скорбная группа женщин. Они по-прежнему неподвижны. И только маленькая, сухонькая с т а р у ш к а движется, пытаясь кого-то разглядеть во тьме.
С т а р у ш к а. Граждане… Да что же это?.. Где же нынче вход-то?
Молчание.
Ведь раньше здесь вход был… Я знаю… А теперь все завалено…
Ей никто не отвечает.
Господи боже мой… Мы же условились… Он же уйдет… (Исчезает.)
Г о л о с п о р а д и о. Повторяю. Граждане, район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение пешеходов и транспорта прекратить. Населению укрыться.
Группа женщин неподвижна. З а т е м н е н и е. Звук метронома.
Луч прожектора нашел кладбище. Небольшой догорающий костер, вокруг которого сидят трое — ч е л о в е к в т е л о г р е й к е и л и н я л о й м е х о в о й ш а п к е и д в о е с о л д а т . Подходит четвертый — ш о ф е р.
Ш о ф е р. Эй, гаврики, чего огонь развели? А патруль нагрянет?
П е р в ы й с о л д а т. Они сюда не ходят.
Ш о ф е р. Ну так немец на кумпол плюнет.