Ч е л о в е к в ш а п к е. На хрена мы ему?.. У тебя нет ли курнуть? Мы тут по крохе собираем-собираем…
Ш о ф е р (достал кисет). На, одну пожертвую. (Положил щепотку махорки в протянутую Первым солдатом ладонь.) Сегодня на Петроградской чистили… Полон кузов — одни ремесленники… (Пауза.) А Костя не приезжал?
Ч е л о в е к в ш а п к е. Еще не было… А и приедет — все равно класть уже некуда…
Ш о ф е р. Завтра я со светом вообще стану. Как так можно… Машине смазка полагается. А где она, смазка?
Ч е л о в е к в ш а п к е. Ну вот. Твою разгрузим, а Костиных не знаю куда и складывать.
Пауза.
Ш о ф е р. Э-э, а все люди… Сколько людей… Везет же мне в этой жизни. Ребята по Ладоге хлеб возят, а я тут… Я их до войны боялся. Если какие похороны по городу, за квартал стороной обходил, а сейчас по полному кузову вожу…
В т о р о й с о л д а т. Ладно… Ты вот там не слыхал ли чего?
Ш о ф е р. Слыхал, что и вы: Федюнинский, кажись, наступает.
П е р в ы й с о л д а т. Может, к весне раздыхаемся?
Ш о ф е р. Народ вон говорит, как блокаду прорвут, всех на особый паек посадят… санаторный… чтобы калорийность пищи была и витамины.
Ч е л о в е к в ш а п к е. Пей хвою, и весь тебе витамин.
Ш о ф е р. А все же для поправки здоровья должна быть особая жратва. Вот до войны в Елисеевском колбаса такая была…
Ч е л о в е к в ш а п к е. Ну, завел… Докуривай да пошли, разгружать надо.
Они тяжело поднимаются.
Г о л о с п о р а д и о. Артиллерийский обстрел района продолжается…
З а т е м н е н и е. Метроном.
И снова луч прожектора осветил г р у п п у ж е н щ и н. Но это уже не безмолвная толпа. Слышится нестройный гул, в котором можно различить то всхлип, то слабый выкрик. Женщин неровным кольцом окружают л ю д и в с о л д а т с к и х ш и н е л я х. Женщины едят. Одни грызут сухари, другие слизывают с ладоней крошки, третьи скребут о дно котелков ложками.
Г о л о с а. Нет, нет, Павлик, достаточно…
— Что вы, мама, кушайте… И мне хватит… Нам ведь много дают…
— Ты вот, Нюра, махорку возьми… Мне ни к чему, а ты, может, на хлеб сменяешь…
— Отправят-то вас скоро?
— Кто его знает?..
— Нас-то не отпускают… А вы, мама, коли сможете, и завтра приходите… и послезавтра… каждый день…
— Николаю Ивановичу привет передай.
— Какому?
— Учителю.
— Помер он… Вчера…
А рядом с толпой стоит молодая женщина, с виду совсем ребенок. Рядом с ней пожилой солдат. В одной руке у него вещевой мешок, а вторую он протянул, подставив ладонь, чтобы женщина, которая стоит рядом и грызет сухарь, не обронила крошек. Это К о ш к и н и его дочь О л я. Она поднимает голову, и Кошкин бережно ссыпает с ладони все, что на нее попало.
Г о л о с. Вторая! Строиться!
К о ш к и н. Вторая… Меня во вторую определили… Надо идти… А ты, дочка, завтра приходи… Слышишь ты меня?.. Слышишь?.. А, доченька?..
О л я. Слышу.
К о ш к и н. Придешь?
О л я. Приду…
Кошкин поцеловал Олю и побежал. В последний момент он оглянулся.
К о ш к и н (издали). Так приходи! Слышишь?! Приходи.
Кошкин скрывается в темноте.
О л я (про себя). Завтра… А будет ли завтра?..
Г о л о с п о р а д и о. Артиллерийский обстрел района продолжается.
З а т е м н е н и е. Метроном.
В классе нет парт, по стенкам двухэтажные нары. В строю ч е т ы р е к р а с н о а р м е й ц а. Перед ними к о м а н д и р в п о л у ш у б к е.
К о м а н д и р. Это вся рота?
К р ы л о в. Так точно. Нас осталось четверо — рядовые Шустов, Казанцев, Воеводин и я — младший сержант Крылов.
К о м а н д и р. М-да… Вот что, младший, пойдите на кухню, получите паек на отделение.
К р ы л о в. На отделение?
К о м а н д и р. На шесть человек. Двоих я сейчас пришлю. Идите.
Крылов хочет идти.
Минуточку. Прошу всех запомнить — соль, перец, горчицу употреблять запрещаю. Поймаем, будем наказывать по военному времени. А то жрут черт знает что, а потом или в госпиталь, или туда, за ограду, на кладбище. Понятно?
К р ы л о в. Понятно.
К о м а н д и р. Идите.
Крылов уходит.
А вы, товарищи, располагайтесь, отдыхайте. (Уходит.)
Пауза. Шустов потянул носом.
Ш у с т о в. Слышите?
В о е в о д и н. Чего «слышите»?
Ш у с т о в (блаженно). Капуста…
К а з а н ц е в. Ведь условились о еде не говорить… Условились, кажется…
Ш у с т о в. Не могу молчать, хоть убей. (Снова потянул носом.) Капуста… Могу с любым поспорить на пайку хлеба или на десять папирос… Удивительно вкусная вонь… (Опять потянул носом.) И с кем угодно могу поспорить — это квашеная капуста… Она года три пролежала в бочке, и сейчас из нее варят щи… Самые вкусные щи на белом свете…
К а з а н ц е в. Шустов, мы же договорились…
В о е в о д и н. Пусть говорит. Пусть он говорит. Мне, например, уже неважно, что именно мы будем есть, а важно, чтобы это была еда. Кислая ли, сладкая, соленая или горькая, только бы еда… Только бы еда, которой можно набить брюхо. Только бы приглушить это чертово… это змеиное… это сосущее чувство голода… А вкус… запах… Что там вкус… Это давно потеряло для меня значение.
Ш у с т о в. Сейчас поесть бы да выспаться. Больше ничего и не надо… Ничего.
Входит К р ы л о в. Он несет в руках хлеб — ком, похожий на глину, — и на нем несколько кусочков сахару. За ним входят двое пожилых солдат. Это К о ш к и н и Д а л ь с к и й.
К о ш к и н. Это вторая, что ли?
К р ы л о в. Вторая.
К о ш к и н. Принимайте пополнение. Рядовой Кошкин.
Д а л ь с к и й. Моя фамилия, товарищи, Дальский.
Ему никто не отвечает.
Очень приятно…
К р ы л о в. Да-да, капитан сказал, что пришлет вас, располагайтесь. Хлеб я и на вас получил.
В о е в о д и н. Вот это на шестерых?.. Это?..
К р ы л о в. Это все, что нам положено.
Ш у с т о в. Будет трепаться!.. (Ко всем.) Просто у него сохранился запас дешевого юмора…
К р ы л о в. Мы не на фронте, а в тылу. Мы пришли сюда не воевать, а отдыхать. Здесь хорошо топят… Не свистят пули… И даже есть тюфяки… соломенные… Понял? Здесь второй эшелон. Понял? Сто пятьдесят граммов в зубы и по сухарю утром. Понял?
В о е в о д и н. М-да… Нечем, извиняюсь, и на двор сходить будет…
К р ы л о в. Все! Будем делить…
Крылов наклонился к хлебу, натянул нитку, разрезал кусок пополам, а потом каждую половину еще на три части. Все внимательно следят за каждым его движением.
Казанцев!
К а з а н ц е в. Я!
К р ы л о в. Садись.
Крылов на каждую пайку положил по кусочку сахару. Казанцев садится к нему спиной. Крылов показывает пальцем на первую пайку.
Кому?
К а з а н ц е в. Шустову.
Шустов берет свою пайку, взвешивает на ладони, но не ест.
К р ы л о в. Кому?
К а з а н ц е в. Воеводину.
Воеводин берет пайку, оглядывается, будто ищет кого-то.
В о е в о д и н (Шустову). Махнем?
Ш у с т о в. Не пойдет. У тебя корки меньше.
К р ы л о в. Кому?
К а з а н ц е в. Вот этому товарищу, извините… фамилию не запомнил… в общем, который в шарфе…
Крылов протянул пайку Дальскому, тот взял ее и неожиданно, не жуя, проглотил.
К р ы л о в. Кому?
К а з а н ц е в. Мне.
Крылов отложил его пайку в сторону.
К р ы л о в. Кому?
К а з а н ц е в. Тебе.
Крылов берет свою пайку и кивает Кошкину на оставшуюся.
К р ы л о в (Кошкину). Ваша. Все…
Кошкин взял пайку, сгреб крошки, ссыпал их себе в рот, а пайку завернул в тряпочку и спрятал в вещевой мешок. Все расходятся по нарам.
К о ш к и н (Крылову). Разрешите… Я ненадолго…
Крылов кивает. Кошкин уходит. К расположившимся на нарах Шустову, Воеводину и Казанцеву подсаживается Крылов.
К а з а н ц е в (Крылову). Помнишь, когда мы сюда шли, солдат кормил девушку?
К р ы л о в. Ну?
К а з а н ц е в. Это был вот этот самый Кошкин.
К р ы л о в. Ну и что?
К а з а н ц е в. Мне лицо ее запомнилось… Лицо… Какое у нее удивительное лицо…
В о е в о д и н. Ты чего? Лицо как лицо…
К а з а н ц е в. Нет, нет… (Крылову.) Ты помнишь Афродиту?
Ш у с т о в. Вот дурак…
К а з а н ц е в (не обращая внимания, Крылову). Понимаешь, она вроде бы замороженная.
В о е в о д и н. А кто они?.. Ну, которые там стояли?..
К р ы л о в. Жены, дочери, матери… Своих, ленинградских, навещают… У солдата паек побольше. Вот и приходят… подкормиться…
В о е в о д и н. Они какие-то… Ну… даже и слова не подберу…
К а з а н ц е в. Замороженные… Они все… Все замороженные… Это называется дистрофия. Оледенение это. Все медленно-медленно остывает: кровь, потом клетки — и полное безразличие. Сначала от человека остается только оболочка, будто его заморозили и сделали ходячий манекен из него. А потом смерть… Ты меня слушай, я знаю, я ведь на историческом был…
К р ы л о в. Плевать я хотел, где ты был. Понял? И твой шепот действует мне на нервы.
Ш у с т о в. И мне.
К р ы л о в. Ты можешь сказать хоть одно толковое слово: о чем твой бред?
К а з а н ц е в. Неужели тебе не понятно?
К р ы л о в. Ну и что? Что? Я и сам все время вспоминаю ее лицо. Других не запомнил, а ее запомнил… А что делать-то?..
К а з а н ц е в. Ее надо разморозить.
К р ы л о в. Ну тебя к черту! Хочешь устроить благотворительное общество?
К а з а н ц е в. Да нет же… Нет… Просто если каждый даст по крошке… Ну хоть вот столько…