К р ы л о в. Если каждый от этой занюханной пайки будет отрывать по крошке, то отсюда некому будет идти на передовую. Ясно? А нам еще надо будет жить на морозе, ползать на брюхе, стрелять и бросать гранаты! Ясно? За нас никто другой пойти не может. Это тебе ясно?
К а з а н ц е в. Я думал, что ты поймешь…
К р ы л о в. Я тебя отлично понял.
К а з а н ц е в. Ну хорошо… Ну хорошо…
Ш у с т о в. Чего вы там?.. Ну?.. Чего?.. Дайте покоя…
В о е в о д и н. Они все про женщин толкуют. Женщина…
Ш у с т о в. Интересно… Сто лет не видел женщин…
В о е в о д и н. А ты их никогда не видел.
Ш у с т о в (обиженно). А ты видел?
В о е в о д и н. Я видел…
Шустов хочет что-то сказать, но Крылов перебивает его.
К р ы л о в. Успокойся, он видел. До войны у него была женщина… Замужняя… Она его любила… А у тебя никого не было…
Ш у с т о в (с иронией). Да?.. А у тебя?
К р ы л о в. И у меня не было. И вот у Казанцева тоже не было.
К а з а н ц е в. А я ничего и не говорю.
Ш у с т о в (Крылову). И откуда ты все это знаешь?
К р ы л о в (усмехаясь). Из анкетных данных…
В о е в о д и н (Казанцеву). А ты тоже псих — нашел время с девчонкой хороводиться!
К а з а н ц е в. Ну при чем тут хороводиться… Я просто хочу… Слушай, ты поверь…
В о е в о д и н. Кому верить? Тебе?.. Тебе я, может, и верю… А бабам — ни одной не верю… Вот у моей… был муж… Ясно? Значит, врала обоим… Вот и все. И хватит об этом…
К а з а н ц е в. Ну при чем тут это? Разве я об этом?.. Как вы не понимаете?.. Неужели вы не понимаете?..
Ему никто не отвечает, и только Дальский поднимается с нар, подходит к нему и как маленького гладит по голове.
Д а л ь с к и й. Я понимаю…
З а т е м н е н и е. Метроном.
И на следующий день солдаты делились последним куском хлеба со своими матерями, женами, сестрами.
Та же т о л п а ж е н щ и н, некоторые пришли с малыми ребятишками. Все — и женщины и солдаты — будто застыли. А луч прожектора выхватил из темноты лицо ж е н щ и н ы.
Ж е н щ и н а.
Скрипят, скрипят по Невскому полозья,
на детских санках, узеньких, смешных,
в кастрюльках воду голубую возят,
дрова и скарб, умерших и больных…
А девушка с лицом заиндевелым,
упрямо стиснув почерневший рот,
завернутое в одеяло тело
на Охтинское кладбище везет.
Везет, качаясь, — к вечеру добраться б…
Глаза бесстрастно смотрят в темноту.
Скинь шапку, гражданин!
Провозят ленинградца,
погибшего на боевом посту.
Скрипят полозья в городе, скрипят…
Как многих нам уже недосчитаться!
Но мы не плачем: правду говорят,
что слезы вымерзли у ленинградцев.
Нет, мы не плачем. Слез для сердца мало.
Нам ненависть заплакать не дает.
Нам ненависть залогом жизни стала:
объединяет, греет и ведет.
О том, чтоб не прощала, не щадила,
чтоб мстила, мстила, мстила, как могу,
ко мне взывает братская могила
на Охтинском, на правом берегу.
Толпа оживает. Голоса, всхлипывания. Скрежет ложек о днище котелков.
У края стены О л я. Рядом с ней — Д а л ь с к и й. Оля грызет сухарь.
Д а л ь с к и й. Его и еще одного гражданина — их обоих до завтра в караул назначили. Вот папа ваш и просил меня передать вам… Кушайте… Кушайте на здоровье… Не правда ли, эти сухари очень вкусные?..
О л я (тихо). Как довоенные…
Д а л ь с к и й. Откровенно говоря, не знаю, поскольку до войны я их не ел. И знаете, теперь я думаю, что это была большая глупость с моей стороны…
Оля грызет сухарь. Подходит К а з а н ц е в.
К а з а н ц е в (Оле). Вы дочь Кошкина?
Оля молчит.
Извините, пожалуйста, у меня к вам поручение.
О л я (взволнованно). Отец?.. Что… Он…
К а з а н ц е в. Нет, нет! С ним все в порядке!.. Он просил… Вот!.. Он просил передать…
Казанцев вытащил из кармана сухарь и протянул его Оле. Она посмотрела на сухарь, потом подняла руку в варежке. В ней был зажат точно такой же. Казанцев только теперь увидел Дальского. Тот стоит невозмутимо, потом поворачивается и уходит. Оля берет у Казанцева сухарь и быстро прячет его в карман.
Вы ешьте… Ешьте…
Оля молчит.
Хотите погреться?.. Вот… там… костер развели… шагов десять всего отсюда… Пойдемте…
Оля покорно идет за ним. Они присаживаются к костру, который, как и вчера, чуть-чуть горит.
Почему ты все время молчишь?
Оля молчит.
Ну не молчи, пожалуйста… Расскажи мне что-нибудь…
Оля словно не слышит его.
Ну хорошо, хочешь, тогда я расскажу тебе про этот костер… Вернее, не про костер, а про огонь? Знаешь, откуда появился огонь?
Оля молчит.
Понятно, не знаешь. Так вот, огонь похитил некий Прометей на Олимпе из горна Гефеста, чтобы отдать людям. Гефест был единственным на земле кузнецом… Понимаешь, единственным!.. И потому его сделали богом. Тебе это понятно?
Оля молчит.
Ага, про богов тебе неинтересно… хорошо… Тогда, знаешь что, я расскажу тебе о своей маме… Ну, во-первых, она у нас почему-то рыженькая. Вот и я тоже, понимаешь, позолоченный. Во-вторых, она у нас веселая и ужасная хохотушка. У нее есть любимая присказка, которую она очень часто повторяет: «Горе не беда!..» Ты даже не представляешь, как это у нее смешно получается…
Оля молчит.
В общем, о своих близких никогда интересно не расскажешь. Вот про богов можно интересно, а про близких — нет. Хотя они, может быть, получше этих богов… М-да… Что-то не получился у меня рассказ…
О л я (тихо). Ты кто?
К а з а н ц е в (обрадованно). Боец.
О л я (устало). А-а…
К а з а н ц е в. Казанцев я… Алексей Казанцев…
Оля вынула из кармана сухарь, протянула его Казанцеву.
О л я. На.
К а з а н ц е в. Ты что?
О л я. Отцу отдай…
К а з а н ц е в. Нет, это тебе… А он… Утром нам еще дадут… Нам каждое утро дают, понимаешь?..
О л я. Нет…
К а з а н ц е в. Да… Да, да… В армии, понимаешь ли, легче…
О л я. Он слабый… У него сердце…
К а з а н ц е в. Что ты!.. Забирай и не сомневайся!.. У нас мировые ребята, последним поделятся… Понимаешь?..
Оля медленно кладет сухарь в карман.
О л я (вздохнув). Ты скажи ему: я завтра не приду.
К а з а н ц е в. Хорошо. Я передам.
О л я. Ты скажи, я не смогу.
К а з а н ц е в. Обязательно, я же обещал.
Неподалеку зашумел мотор грузовика. Кто-то издали кричит.
Г о л о с ш о ф е р а. Эй, бабоньки, здесь?
Ему ответил нестройный гул.
Все, что ли, тут?
Г о л о с а. Все! Все!
Г о л о с ш о ф е р а. Ну тогда давай, бабоньки, давай! Садись — довезу, только побыстрей! С гостей ехать веселей, шевелись!..
Казанцев помогает Оле встать.
К а з а н ц е в (кричит). Эй!
Г о л о с ш о ф е р а. Ну, все сели?!
Г о л о с. А Оли нет!.. Кошкиной Оли!.. О-оля!..
К а з а н ц е в (кричит). Здесь она!.. Здесь!.. (Оле.) Идем, а то еще уедут. Идем!..
Казанцев взял Олю под локоть и, поддерживая, повел ее вперед. Навстречу им идет С т а р у ш к а, та самая, что не могла вчера найти вход на кладбище.
С т а р у ш к а. Вот беда, абсолютно ничего не вижу… Неужели его опять нет… (Казанцеву.) Молодой человек, не вы ли, простите, здесь директор?..
К а з а н ц е в. Нет, нет.
С т а р у ш к а. Как жаль… А я вот уже второй день ничего не могу добиться…
К а з а н ц е в. Обождите, я сейчас вернусь и постараюсь помочь вам.
Казанцев и Оля уходят.
С т а р у ш к а. Да, да, придете вы, как же…
Старушка подходит к костру, навстречу ей выходит Ч е л о в е к в ш а п к е.
Господи, ну вот и вы наконец… Мы же с вами вчера договорились встретиться, а вы… Это неблагородно…
Ч е л о в е к в ш а п к е. А, это вы, мамаша… Вы уж извините, но не могу. Отдельную копать при такой мерзлости грунта, силы надо как у Ивана Поддубного иметь. А у нас, сами знаете, паек как у всех. По норме.
С т а р у ш к а. Что вы, голубчик, миленький, я же не задаром… Вот же, посмотрите, колье… с бриллиантом… Тут и отец его, и братья похоронены… Как же ему в общей, голубчик вы мой… У него книг одних поболе сорока вышло… Вот одолеем немца, потом люди на могилку-то приходить будут…
Ч е л о в е к в ш а п к е. Это мы понимаем…
С т а р у ш к а. Ну вот… Ну и хорошо… Берите, пожалуйста, колье… бог уж с ним… и сделайте милость… Вот там, где семейный участок наш… Я покажу…
Входит К а з а н ц е в. Его не замечают.
Ч е л о в е к в ш а п к е. Да нет, мамаша, нам эти камушки ваши ни к чему. Не понимаем мы в них. Да и нет им сейчас никакой цены. Если копать, так и поесть надо. Хлеба… Вот…
С т а р у ш к а. Сколько же хлебца-то, голубчик?
Ч е л о в е к в ш а п к е. Пятьсот граммов. Норма…
С т а р у ш к а. Господи, да где ж я возьму столько?.. Я и сама-то… Ведь я не рабочую получаю… Да ведь это же бриллиант настоящий, чистой воды, вы за него…
Человек в шапке поворачивается, хочет уйти.
Ну вот, господи, куда же вы, не уходите… Вот тут есть у меня… Это все, до корочки…
Казанцев видит, как к хлебу тянется ладонь Человека в шапке.
Ч е л о в е к в ш а п к е (взвесив на ладони хлеб). Да что вы, мамаша, тут и двухсот граммов не будет…
С т а р у ш к а. Что же делать-то… Ведь это я и за завтра получила… Берите и колье, берите и хлеб этот, но только…