. Ну? Чего тебе?
К а з а н ц е в. Увольнительную в город.
К р ы л о в. Нашел время увольнительную просить. Спи.
К а з а н ц е в (протянул билеты). Имею билеты в театр…
К р ы л о в. Что? Откуда еще билеты?!
Пауза.
Д а л ь с к и й. Это я их, так сказать, презентовал… Сам-то я вряд ли смогу дойти…
К а з а н ц е в (Крылову). Я вас… я тебя очень прошу…
К р ы л о в (зло, шепотом). А адрес Кошкина тебе не нужен?
К а з а н ц е в (спокойно). Нужен.
К р ы л о в (после паузы). Ну ты же и гад!.. Ну и гад! Ты даже сам не понимаешь, какой ты гад!.. (Устало.) Ладно. Завтра получишь сухой паек…
К а з а н ц е в. Ну вот за это… За это…
К р ы л о в. Все!.. Мы который уже день здесь?
Д а л ь с к и й. Третий. И произвела земля зелень, траву, сеющую семя, и древо, приносящее плоды…
З а т е м н е н и е. Метроном.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В луче света Ж е н щ и н а.
Ж е н щ и н а.
Вечер. Воет, веет ветер,
в городе темно.
Ты идешь. Тебе не светит
ни одно окно.
Слева — вьюга, справа — вьюга.
вьюга — в высоте…
Не пройди же мимо друга
в этой темноте.
Если слышишь — кто-то шарит,
сбился вдруг с пути, —
не жалей, включи фонарик,
встань и посвети.
Если можешь, даже руку
протяни ему.
Помоги в дороге другу,
другу своему,
и скажи: «Спокойной ночи,
доброй ночи вам…»
Это правильные очень,
нужные слова.
Ведь еще в любой квартире
может лечь снаряд,
и бушует горе в мире
целый год подряд.
Ночь и ветер, веет вьюга,
смерть стоит кругом.
Не пройди же мимо друга,
не забудь о нем…
Женщина исчезает.
Комната Кошкиных в старом ленинградском доме. Около «буржуйки» стоит железная кровать, на которой лежит О л я, укрытая двумя одеялами и пальто. Непонятно, спит она или не спит. Стук в дверь. Оля не отвечает. Снова стук. Дверь открывается, входит К а з а н ц е в. Он оглядывается, видит кровать, подходит, Оля открывает глаза.
К а з а н ц е в. Добрый день. Если бы вы знали, как я рад, что застал вас дома.
Оля не отвечает.
Извините, пожалуйста… Если можно, оденьтесь, а я пока выйду на минуточку…
Казанцев пошел к двери, по дороге поднял с пола старую куклу, отряхнул пыль, посадил в угол. Вышел. Оля как лежала, так и лежит. Пауза. Снова стук в дверь. Оля не отвечает. Входит К а з а н ц е в. Подходит к кровати, смотрит на Олю. Вдруг испуганно гладит ее по лицу.
Вы больны?
Оля опять не отвечает.
А я за тобой пришел… У меня билеты в театр… Настоящих два билета…
О л я (еле слышно). Я сегодня умру. Ты уйди…
К а з а н ц е в. Чепуха! Так не умирают!.. И никуда я не пойду… К чертям тогда театр… Не хочешь вставать? Ну и ладно. И не надо. Тогда я чего-нибудь сейчас соображу. Вот чаю… Ну конечно, чаю. Ты пока лежи, а я все сам соображу.
Казанцев поставил свой карабин к стенке, взял с подоконника чайник, присел к печурке, растопил ее, она быстро загудела.
Мировые дровишки эти книжки!
Перед тем как бросить в печку очередную книжку, он раскрыл ее и прочитал наугад.
«Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, — век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, зима отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподню…» Хорошо! Правда? Пусть же нас согреет товарищ Чарльз Диккенс! (Бросает книжку в печку.) Варварство, конечно… Но что поделаешь… Все чудесно… Все будет отлично… Ты знаешь, какая хорошая штука чай?.. Сейчас… Сейчас закипит, миленький…
Казанцев нашел в углу тряпку, расстелил ее на полу возле печурки, как скатерть, поставил чашки, достал из рюкзака свой паек — сухарь, пайку хлеба, два кусочка сахару — и все это разложил на тряпке.
Ну вот. Как в «Метрополе». Может быть, все-таки поднимемся?.. Давай-ка попробуем…
Казанцев сначала нерешительно приподнял пальто, помедлил, потом быстро снял его, потом одеяло, затем другое. Оля лежит в синем кашемировом платье. С помощью Казанцева она садится.
Вот так и сиди… И будем пить чай…
Он налил в чашки кипяток, взял с тряпки сухарь.
Мы сейчас его съедим, а хлеб оставим на потом. Вот, держи чашку. Пей.
Оля взяла чашку, зажала ее между ладонями, потом поднесла ее ко рту.
Замечательный чай, правда? У меня мама почему-то такой чай, без заварки, называла «генеральским». Правда, смешно?.. Ну давай я тебе еще налью, тут осталось. Ты можешь взять и этот кусочек сахару. Я не люблю сладкого…
Оля допила кипяток, вздохнула, как после тяжелой работы, посмотрела на Казанцева.
О л я. А ты зачем пришел?
К а з а н ц е в. Вот те раз!.. Я же сказал… У нас есть один чудак, ты его знаешь — длинный такой. Я не знаю толком, чем он занимается. Говорит, что артист. Но он здорово делает куклы. Я сам сегодня видел. Совершенно великолепные куклы. Так вот, этот чудак дал мне два билета в театр, на оперетту. Это очень смешная оперетта… Хотя я ее не видел. Я до войны терпеть не мог оперетту. Я больше драму любил. А сейчас я бы с удовольствием даже оперетту посмотрел… И я подумал, что ты тоже со мной пойдешь… И из-за этого… И ради этого через весь город прочапал… Ну да ладно!..
О л я. Куда билеты?..
К а з а н ц е в (терпеливо). Я же тебе сказал, в театр.
О л я. «В театр»… «В театр»… А я смогу?.. Я же не смогу…
К а з а н ц е в (уверенно). Сможешь. Ты только встань и увидишь, что сможешь.
Оля поднимается с постели, прикрывает ее одеялом, приглаживает волосы и поворачивается к Казанцеву.
Ну! Вот видишь?!
Казанцев смотрит на часы, берет с кровати пальто, подает его Оле.
Мы еще успеем. До начала целый час. А тут ведь близко?.. Правда, близко ведь?..
Он протянул Оле алюминиевую расческу, но она уже взяла платок, и Казанцев помог ей завязать концы на спине.
О л я (тихо). Нет… Не дойти мне…
Казанцев взял ее под руку, на ходу прихватил карабин.
К а з а н ц е в. Дойдешь… Дойдешь… Дойдешь…
З а т е м н е н и е. Метроном.
Музыка из оперетты «Марица». Яркие лучи освещают два кресла, в которых сидят и смотрят на сцену театра О л я и К а з а н ц е в. Кроме них, никого не видно, но кажется, будто театр битком набит людьми. Между колен у Казанцева зажат карабин.
Со сцены слышны голоса артистов, которых мы не видим.
П е р в ы й а р т и с т (стучит). Что это, замок или сумасшедший дом? Приехал я, граф Токки Балладья! А где музыка? Прислуга! Эй! Долго я буду ждать?!
В т о р о й а р т и с т. Извините, ваше сиятельство, звонок испортился.
П е р в ы й а р т и с т (ворчит). «Испортился, испортился»…
В т о р о й а р т и с т. Баронесса сейчас выйдет, а пока угощайтесь, ваше сиятельство, — виноград, апельсины, шоколад, шампанское…
П е р в ы й а р т и с т. Друг мой, мне все это ужасно надоело! Нет ли у тебя дуранды?!
Невидимый зал взрывается от хохота, аплодисменты. Смеется и аплодирует Казанцев.
К а з а н ц е в (Оле). Здорово. Правда, здорово?!
Оля не отвечает. На сцене продолжается спектакль.
П е р в ы й а р т и с т. А вот и вы! Дорогая баронесса, нельзя же бегать от человека, который вас так любит!!! Ха-ха-ха!..
А р т и с т к а. Но, дорогой граф, вы забываете, что я вас не люблю! Ха-ха-ха!..
П е р в ы й а р т и с т. Конечно, забываю! Какой же дурак будет об этом помнить?! Ха-ха-ха! И кроме того, вы меня полюбите! Ха-ха-ха!
А р т и с т к а. Не понимаю!
П е р в ы й а р т и с т. Она не понимает!.. (Интимно.) Не понимает, а дополнительный паек получает!
И опять зал взрывается смехом и аплодисментами. Кто-то кричит: «Во дает!» Казанцев аплодирует и нечаянно плечом подталкивает Олю. Испуганно поворачивается к ней и замечает, что и она чуть улыбается. Тогда Казанцев еще яростнее аплодирует. Оля улыбается.
К а з а н ц е в. Ну нравится?
Оля кивает.
Нет, ты скажи, нравится?
О л я. Нравится.
А на сцене звучат куплеты.
П е р в ы й а р т и с т (поет).
Марица, ближе!
Как трепещешь, вижу.
Как звучит это имя!
Музыка! Шимми!
А р т и с т к а (поет).
В это утро жизнь как праздник.
Надо веселиться!
Нет, не будем мы грустить,
Как вчера Марица!
Гей, Марица! Гей, Марица! Гей, Марица!
З а т е м н е н и е. Метроном.
В луче молодая Д е в у ш к а.
Д е в у ш к а.
В те дни исчез, отхлынул б ы т. И смело
в права свои вступило б ы т и е.
А я жила.
Изнемогало тело,
и то сияло, то бессильно тлело
сознание смятенное мое.
Сжималась жизнь во мне…
Совсем похоже,
Как древняя шагреневая кожа
с неистовой сжималась быстротою,
едва владелец — бедный раб ее —
любое, незапретное, простое