К о з л о в с к и й. Была такая обстановка, что один трус мог увлечь за собой всех, и мне пришлось…
П а н и н. Ложь! У вас в роте не было такой обстановки. Вы должны знать, когда нужно расстрелять на месте, а когда судить.
К о з л о в с к и й. Товарищ Панин, да все равно же… (Тихо.) Между нами говоря, конец… Где тут суды разводить! И я погибну и вы!
П а н и н. Может быть, и вы погибнете и я, но это ни при чем. Пока здесь есть армия и есть закон. Ясно вам это?
К о з л о в с к и й. Ясно.
П а н и н. И бросьте мне эти разговоры: ах, была — не была, все равно пропадать. Это не храбрость — это разложение.
К о з л о в с к и й. Да я сам готов двадцать раз под пули!
П а н и н. Возможно, но мне до этого дела нет. Все! Идите!
Козловский выходит.
Ну как, Валечка, собрали?
В а л я. Сейчас. Раз-два — вот и все. Ой, ну скажите, товарищ Панин, ну где я раньше слышала его голос?
П а н и н. Да чей голос?
В а л я. Василенко.
П а н и н. Не знаю, Валечка, откуда ж мне знать? Поехали! Только давайте уговоримся: где приказал стоять, там и стойте. За мной не ездить.
В а л я. Есть за вами не ездить, товарищ комиссар!
П а н и н. А то я человек штатский, приказывать не умею, так я уж заранее на вас накричать решил. Чтоб с самого начала боялись.
Панин и Валя уходят.
Из соседней комнаты выходят С а ф о н о в и В а с и н.
С а ф о н о в. В третью роту? Ну что ж, иди. Только ты, Александр Васильевич, там не очень. Понятно?
В а с и н. Нет, непонятно. Я выполняю свой долг. А если… Что ж, другим потом легче вперед будет идти.
С а ф о н о в. Не хочу я этого от тебя слышать. Не другие, а мы еще с тобой вперед пойдем. Сталин что сказал? Сказал, что еще пойдем мы вперед. Пойдем, и все тут! (Задумчиво.) Сталин… Я, Александр Васильевич, тому иногда не верю, другому иногда не верю, а ему всегда и везде верю. Я его речь по радио когда слушал, у меня контузия еще не прошла, слова в ушах мешались, но и вместо них все равно для себя его слова слышал. «Стой, Сафонов, и ни шагу назад! Умри, а стой! Дерись, а стой! Десять ран прими, а стой!» — вот что я слышал, вот что он лично мне говорил.
В а с и н. Фантазер вы, Иван Никитич.
С а ф о н о в. Конечно, а как же? И ты тоже фантазер. Мы все, русские, фантазеры. От этого воюем смелей. Но смелость смелостью, а все-таки…
В а с и н. Ничего. Меня, милый, в ту германскую войну шесть раз дырявили, а в эту еще ни разу. Так что у меня еще все впереди!
С а ф о н о в. Вот это верно. Ты, Александр Васильевич…
Т е л е г р а ф и с т (из другой комнаты). Товарищ капитан, вторая рота на проводе.
С а ф о н о в. Иду.
Сафонов выходит. Входит К о з л о в с к и й.
К о з л о в с к и й. Здравствуйте, товарищ майор.
В а с и н. Здравствуйте, товарищ младший политрук.
К о з л о в с к и й. А где капитан?
В а с и н. Сейчас придет.
Пауза.
К о з л о в с к и й. Так где-то я вас все-таки видел, товарищ майор.
В а с и н. Я уже вам говорил! Не помню, чтобы я вас видел.
К о з л о в с к и й. Но, может быть, вы меня не видели, а я вас видел?
В а с и н. Может быть.
К о з л о в с к и й. Вы в Николаеве не жили?
В а с и н. Жил с двадцать третьего по двадцать девятый год.
К о з л о в с к и й. Может быть, я вас там видел?
В а с и н. Может быть, если вы там жили. Разрешите узнать, зачем явились?
К о з л о в с к и й. За боеприпасами. Но это ведь к капитану.
В а с и н. Нет, можете и ко мне. Винтовочных?
К о з л о в с к и й. Да.
В а с и н. Двести штук дам. (Пишет.) Получите у Семененко.
К о з л о в с к и й (беря бумажку). А подпись капитана не нужна?
В а с и н. Нет.
К о з л о в с к и й. Хотя ведь вы, в сущности, старший начальник.
В а с и н (сердито). Старший начальник? Капитан Сафонов — начальник гарнизона, а я — его начальник штаба; и это вам должно быть известно.
К о з л о в с к и й. Конечно, но я так сказал, потому что меня удивляет несоответствие знаков различия…
В а с и н (вставая). А меня удивляет несоответствие ваших знаков различия и ваших мыслей, товарищ младший политрук, и несоответствие количества сказанных вами слов с количеством дел, которые вы делаете. И несоответствие этого разговора с той обстановкой, какая у нас есть.
К о з л о в с к и й (присаживаясь). Ну что это вы, товарищ майор, я же не хотел… Что вы подумали?..
В а с и н. Встать, когда с вами разговаривает старший!
Козловский встает.
Можете идти. Вы свободны.
Входит С а ф о н о в.
С а ф о н о в. Что тут за шум? О чем спор идет?
В а с и н. Тут спора не может быть, товарищ капитан. Я сделал замечание младшему политруку, и все. Разрешите отправиться в третью роту?
С а ф о н о в. Да, да. Александр Васильевич, иди.
Васин выходит.
Ты что это со стариком вздоришь? Ты мне не смей.
К о з л о в с к и й. Да я, Иван Никитич, с ним по-простецки, по-нашему, а он, в общем… интеллигенция.
С а ф о н о в. Что интеллигенция? Ты этого даже и слова-то не понимаешь. Что ты — некультурный сукин сын — так этим гордишься? А между прочим, если тебя, дурака, за пять лет в университете обтесать, так ты тоже будешь интеллигенция, вот и вся разница. А если не обтесать, так не будешь. Старика обижать никому не позволю! Ишь ты: «по-простецки», «по-нашему»… А он что же, не наш, что ли? Ты еще под столом ползал, когда он за то, что немцев бил, награды имел. Зачем пришел?
К о з л о в с к и й. За патронами. Да мало дал. Вот.
С а ф о н о в. И смотреть не хочу. Раз мой начальник штаба тебе столько дал — значит, столько мог. Ты мне тут этого не заводи: сначала к одному, потом к другому. Иди.
Козловский выходит. За дверью шум.
Г о л о с Г л о б ы. Да что ты меня не пускаешь? Вот тоже!
Входит Г л о б а в штатском. За ним к р а с н о а р м е е ц с винтовкой.
К р а с н о а р м е е ц. Товарищ капитан, к вам. Разрешите пустить?
С а ф о н о в. Ну конечно, пускай, ведь это же Глоба!
Г л о б а. Он самый.
С а ф о н о в. Ой, Глоба, да ты ли это?
Г л о б а. Я.
С а ф о н о в. Живой?
Г л о б а. Живой.
С а ф о н о в. А может, не ты? Может, дух твой?
Г л о б а. Ну, какой же там дух! На пять пудов разве дух бывает? И потом, я же фельдшер, а медицина духов не признает.
С а ф о н о в. Это верно. Убедил. Ну, садись. (Кричит.) Шура! Покушать дай. И воды там из бидончика стакан налей. Глоба пришел, ему порция причитается.
Ш у р а (показываясь в дверях, смотрит на Глобу). Здравствуйте.
Г л о б а. Здравствуй, Шура.
С а ф о н о в. Ну, что же ты, радуйся — живой пришел!
Г л о б а (махнув рукой). Они на меня не радуются. Они меня считают за нехорошего человека. Я им откровенностью своей не нравлюсь.
С а ф о н о в. Это кому же им-то?
Г л о б а. Вот Шуре хотя бы и вообще всем им, женщинам, сословию ихнему всему.
С а ф о н о в. Был?
Г л о б а. Да.
С а ф о н о в. Что же слышно?
Г л о б а. Слышно то, что наши наступать собираются.
С а ф о н о в. Да? Может, и нас отобьют, Глоба, а?
Г л о б а. Может быть.
С а ф о н о в (закрыв руками глаза). Эх, Глоба. Иногда так захочется и чтобы сам живой был, и чтобы другие, которые… тут кругом, чтобы все живые были. Так, говоришь, наступать будут?
Г л о б а. Возможно. Я у генерала был.
С а ф о н о в. Как ты доложил?
Г л о б а. Как приказано, чтобы выручали, сказал, но что если против плана это идет, то мы выручки не просим, сказал. Ну, и что все-таки жить нам, конечно, хочется — это тоже сказал.
С а ф о н о в. И это сказал?
Г л о б а. И это сказал. Да они сами, в общем, представляют себе это чувство.
С а ф о н о в. Что приказывают нам?
Г л о б а. Конечно, пакет с сургучом я нести не мог. Поскольку я шел как бегущий от красных бывший кулак, то мне, конечно, пакет с сургучом был ни к чему при разговоре с немцами. Но устный приказ дан такой: «Держись, держись и держись!» А что и как — это пришлю, говорит, на самолете известие.
С а ф о н о в. А тебе больше ничего?
Г л о б а. Ничего. Я думаю, Иван Никитич, как и что — это еще там, где выше, решают. Этот генерал нам с тобой мозги путать не хотел. Говорит: «Держись!» — и все.
С а ф о н о в. Тяжело добираться?
Г л о б а. Да ведь я такой человек — где как: где — смелостью, где — скромностью, а где просто на честное слово. Меня и то генерал отпускать не хотел, говорит: «Сиди тут, Глоба». А я говорю: «Характер мне не позволяет. Там, говорю, ребята будут страдать, ожидая известия вашего». Он говорит: «Я скоро пришлю». А я говорю: «Так то же на самолете, а я на своих двоих, это быстрее». Что тут слышно, Иван Никитич?
С а ф о н о в. Ну, что ж, как ты ушел, в ту ночь Крохалев от ран помер. Петров тоже. Сегодня утром Ильина убили. Так что я теперь и за командира и за комиссара. В общем, много кого уже нету. Ну ладно, это лишнее.
К р а с н о а р м е е ц (открывает дверь). Товарищ капитан, к вам тут гражданский один.
С а ф о н о в. Ну давай. (Глобе.) Я же начальник гарнизона, у меня тут все дела. Давай гражданского.
Входит с т а р и к.
С т а р и к. Просьба к вам, товарищ начальник.
С а ф о н о в. Просьба? (Морщится.) Эх, мне просьбы эти…
С т а р и к. И не за себя только, а еще за двух человек.
С а ф о н о в. Чего же вы от меня хотите? Нет у меня ничего, так что и просить у меня — это лишнее. Если насчет еды, то, сколько могу, даю. Всем поровну — как мне, так и вам.
С т а р и к. Нет, нам не то.
С а ф о н о в. Если насчет воды, то опять же — вода как мне, так и вам. Старый человек, уважаю тебя, но стакан на душу — это уж всем.