В это время в расчете Стародубцева совершенно случайно находился кинооператор. Заметив приближавшийся танк и следовавших за ним до взвода автоматчиков, Стародубцев приник к пулемету. Не теряя удобного случая, Валентин поспешно вытянул кинокамеру из чехла, взял наступающего противника на «прицел» аппарата. Но что это? В аппарате проходит один, три, пять метров пленки… За стеной ревет мотор, громыхают гусеницы, дрожат стены… А Стародубцев все еще лежит, как застывший, не открывает огня…
Вот танк прет уже прямо на амбразуру. Как при съемке наездом, в кадре кинокамеры увеличился и расплылся его лобовой черный крест.
— Врешь, не раздавишь, сволочь! — крикнул Стародубцев и только теперь нажал на гашетку. Пулемет затарахтел во всю свою мощь.
Орлянкин продолжал снимать, и ему показалось, будто вдруг стала стрелять его камера, покрывая броню танка черными оспинами. Рядом с Валентином в стену ударила пуля и, скользнув рикошетом, задела ухо Желткова. Грянуло бронебойное ружье. Танк скрипнул и остановился. Стальное чудовище сделало несколько огневых плевков из орудия по дому и вдруг задымило, покатило вспять. Без прикрытия автоматчики не посмели броситься в атаку.
Пулеметчики оказали первую медицинскую помощь ефрейтору и предложили отправиться в медпункт полка.
— Да что вы, братцы, я совсем здоров, а что ухо пробило, так это вроде клейма, чтобы не потерялся, — пошутил Желтков и с огневой точки не ушел.
После боя, осматривая перекресток улиц через амбразуру, кинооператор насчитал десятка полтора трупов захватчиков. Они валялись не более чем в двадцати метрах от дома, и Валентину страшно захотелось снять их. В его воображении четко вырисовывались кадры, в которых просматривались бы не только трупы, но и следы гусениц, воронки, пробоины в стене от снарядов, стреляющие пулеметчики. И все это снять со стороны противника.
Кинооператор осмотрел помещение, увидел в стенке пробоину, в которую можно свободно пролезть, и решил…
— Глянь, что он, с ума сошел? — воскликнул Желтков, увидев кинооператора, подползающего к трупам.
— Товарищ кинооператор, вернитесь! Вернитесь, вас там убьют! — взволнованно взвыл Стародубцев.
Но Валентин молча полз, то по-пластунски, выставляя кинокамеру вперед себя, то на четвереньках, а когда достиг намеченного места, поднялся на колени, стал снимать. И тут произошло то, что и должно было произойти: гитлеровцы открыли по нему огонь из минометов.
Уцелев от первых взрывов мин, Валентин скатился в соседнюю воронку. Фашисты дали по нему еще несколько мин и перенесли огонь на пулеметчиков. Наши бойцы в свою очередь открыли огонь из пулеметов. Перестрелка возобновилась. Валентин откашлялся, отдышался и опять стал снимать.
Вскоре перестрелка прекратилась, но кинооператор какое-то время лежал в воронке, не подавая признаков жизни.
— Неужели погиб? — заволновался кто-то из красноармейцев.
— Жаль, такого парня потеряли, да еще и нагоняй получим за него, — огорченно сказал Мартынов.
— Да что ты, «потеряли», такие не погибают. Вон он из воронки рукой машет.
— Валентин Иванович, вы ранены? — окликнул Стародубцев.
— Нет, — глухо донеслось в ответ.
— Лежите там дотемна, не шевелитесь и не кричите.
Вечером ребята крепко пожурили кинооператора и в то же время сказали:
— А все-таки, наверное, так и надо снимать. Молодец, Валентин Иванович!
Когда рассказали об этом мне, я подумал: «Все это хорошо, правдиво, колоритно, как говорят кинематографисты. Просматривая эти сюжеты, кинозритель не только увидит войну, но и почувствует ее запах. Только поймет ли этот зритель, что, снимая боевые кадры, кинооператор рисковал своей жизнью больше, чем герои, которых он снимал».
После этого случая, гитлеровцы еще не раз штурмовали дом Стародубцева. Похоже было, что они проявляли к нему какой-то особый интерес. То ли потому, что он имел особое важное значение в нашей обороне (захватив его, можно было легче пойти к берегу), то ли им были известны боевые качества чапаевского пулеметчика, и они охотились за ним. Во всяком случае Харитонов приказал командиру пулеметного взвода гвардии лейтенанту Джеваге чаще бывать в доме НКВД.
Не забывал Джевага и про второй свой пулеметный расчет, который занимал оборону в здании военторга и площади 9-го Января (им командовал гвардии старший сержант Зуйков).
Однажды лейтенант спустился в подвал этого магазина и увидел на стенке велосипедную камеру. Он взял ее, повертел в руках, попробовал на крепость. Постоял, подумал и, разыскав оконную раму, натянул на нее резину, а потом к резине прикрепил шматок голенища. Получилась мощная рогатка. Лейтенант вложил в нее кусок кирпича и швырнул в сторону противника. «Далеко летит!» — отметил, усмехнувшись, Джевага и предложил бойцам бросить во врага вместо кирпича «лимонку». Но как быть с чекой? До броска ее вытаскивать опасно. Чуть промешкаешь с закладкой в рогатку, и граната ударит по своим. Поразмыслив, Джевага нашел способ выдергивания чеки гранаты в момент броска из рогатки. И вот граната, описывая высокую траекторию, летит к врагу и взрывается над его позицией, словно шрапнельный снаряд.
— Отлично! — обрадовались наблюдавшие за действиями командира пулеметчики.
С этих пор они каждую ночь беспокоили противника взрывами «лимонок». Гитлеровцы проводили ночь без сна и тупели, теряли боеспособность.
Хорошо использовал Василий Джевага и снайперскую винтовку. Более тридцати гитлеровцев уложил он из нее за время обороны Сталинграда.
…В начале ноября, ранним утром, гитлеровцы вдруг стали обстреливать из тяжелых орудий дом Стародубцева. Первые снаряды легли вокруг дома, не причинив вреда.
— Плохо что-то они сегодня стреляют, — заметил боец Савельев.
— А тебе, наверное, скучно, если они не попадают в наш дом? — улыбнулся Обухов.
— Приготовиться к бою! — подал команду лейтенант.
Стародубцев открыл амбразуру, стал осматривать сектор обстрела. Ни пехоты, ни танков противника не увидел. У самого дома проходила траншея. Сержант осмотрел ее и только хотел закрыть амбразуру, как в траншее разорвался снаряд. Взрывная волна отбросила Стародубцева в сторону и осколками кирпича размозжила ему лицо и голову. Так не стало нашего чапаевца. Одновременно сильно контузило лейтенанта Джевагу и исковеркало станковый пулемет.
За стеной появились фашисты. Оставшиеся в живых пулеметчики стали бросать гранаты. Обухов кинулся к ручному пулемету, предусмотрительно принесенному командиром взвода. Атака гитлеровцев была отбита.
БОЙ В ВОЗДУХЕ
Большая группа немецких бомбардировщиков появилась над нами во второй половине того же дня. Гвардейцы стреляли по ним из пулеметов, а Гугля — из противотанкового ружья, пристроенного на колесе для стрельбы по воздушным целям.
Пролетев над нами, «юнкерсы», как обычно, стали разворачиваться над Волгой. Из-за тучки показались три наших истребителя. Достаточно было «якам» дать одну-две очереди из пулеметов, как бомбардировщики стали бесцельно сбрасывать бомбы в Волгу и удирать.
На реке поднялись белые султаны.
— Что они делают, подлецы! — сокрушался пожилой гвардеец.
— Не видишь, что-ли? Бросают бомбы в воду, — отозвался другой.
— Без тебя вижу, что бросают, знаешь, сколько рыбы погубят?
Вокруг раздался смех и сражу же оборвался. В воздухе появились «мессеры». Их было вдвое больше, чем наших истребителей.
Два «мессера» отбили одного «яка» и увлекли его на запад. Бой развернулся над городом на такой высоте, что трудно было различить, какой из самолетов наш, какой вражеский. Мы ахнули, увидев, как один из них развалился на две части и между ними показался раскрытый парашют. Одна часть самолета сразу отвесно полетела вниз и взорвалась почти у самой земли. Другая — долго описывала спирали над железнодорожным вокзалом.
Оставшиеся два истребителя продолжали вести бой, и мы поняли, что наш летчик сбил фашиста. Западный ветерок гнал его парашют к Волге.
— Смотрите, что делает проклятый фриц. Зажег парашют, чтобы не попасть в плен, — крикнул кто-то, увидев под куполом парашюта дым. Но дым скоро рассеялся и парашютист приземлился где-то севернее штаба дивизии.
Позже выяснилось, что немец вовсе не собирался разбиваться. Он просто сжег свою планшетку с документами.
Оставшиеся «мессер» и «як» продолжали сражаться уже над Волгой. Выжимая полную мощность из моторов, противники шли друг против друга в лобовую атаку, однако в последнюю секунду у фашиста не выдержали нервы. Он перед самым носом «яка» отвернул, да было поздно: наш истребитель ударил его снизу, и обе машины упали в реку, подняв высокие столбы воды.
Два других наших истребителя сбили еще одного «мессера». Воздушный бой закончился победой советских летчиков.
Несколькими днями позже произошел еще один удивительный, можно сказать уникальный, случай. Стоял по-осеннему прекрасный день. Фашисты досыта набесновались и к полудню успокоились. Пользуясь этим, несколько наших бойцов собралось у какой-то развалины над обрывом покурить.
Неожиданно с вражеской позиции ударили зенитки, затарахтели пулеметы, а в воздухе послышался нарастающий гул моторов. Смотрим: пять «илов», очевидно, идут с боевого задания.
Над линией фронта один из них, как подстреленная птица, вдруг качнулся из стороны в сторону, резко сбавил скорость, стал отставать от строя. За ним потянулся длинный шлейф густого черного дыма.
Через несколько секунд «ил» пролетел над нами. Еще момент, и он мог бы опуститься на том берегу, но его охватило пламя. Клюнув носом, штурмовик пошел в пике. Кто-то не выдержал, крикнул:
— Что же не прыгает летчик? Ведь самолет сейчас взорвется или упадет в воду…
— Наверное, он уже отпрыгался, — грустно возразил ему другой боец.
И здесь от «ила» отделилась черная точка, полетела вниз. Почти над самой водой раскрылся парашют. А самолет, достигнув того берега, врезался в землю, с грохотом взорвался.
Летчик гвоздем вошел в воду. Опустившийся купол парашюта накрыл его. Мы оцепенели. Но через несколько секунд до нас донеслось: