— В этот день в овраге Безымянном наши пулеметчики уложили около двухсот врагов, а пэтээровцы подожгли два танка. В целом полк истребил до шестисот фашистов, уничтожил шесть танков и два бронетранспортера, — сообщил командир 7-й роты Юрченко.
Рассказ продолжил Гущин:
— Полк понес большие потери и вынужден был отойти на вторую позицию. Здесь особенно стало заметно, как поредели наши боевые ряды, как ослабли мы. А поддержки ждать было неоткуда, так как другие наши полки находились в таком же положении, как и мы. Не было надежды и на приличное пополнение. Оставалось одно: стоять насмерть, держаться до последнего. Политработники обошли все траншеи, окопы, встретились, можно сказать, с каждым бойцом. Надо было воодушевить людей на подвиг. Бойцы поняли, каждый стал драться с удесятеренной энергией. Особенно отличился взвод полковой разведки под командованием лейтенанта Сорокина. Ночами воины ходили на разведку, а днем находились на самых ответственных участках обороны, отражая по нескольку атак пехоты и танков. Это были сталинградцы: и сам командир взвода, и боец Вячеслав Белов, и сержант Иван Глазков, и другие. Под стать им были сибиряки Алексей Бурба, Михаил Бабанских, сержант Алексей Донченко, дальневосточник Владимир Ругаль.
— К концу дня 29 сентября ценою больших потерь фашистам удалось оттеснить наши 1-й и 3-й батальоны на самый обрыв Волги. С тех пор мы и находимся в таком дурацком положении: с одной стороны, кажется, висим на обрыве, с другой — сидим, как в яме. Мы просматриваем и простреливаем перед собою местами не более 30–40 метров. Гитлеровцы же из этого проклятого дома не дают нам поднять головы и держат под обстрелом Волгу. Захватить этот дом — наша задача номер один, — как бы подвел итог разговора командир 2-го батальона.
— Спасибо за рассказ, товарищи. А теперь нам пора расходиться по своим местам.
Знакомясь с расположением дома, с планами предыдущих штурмов, я все больше и больше начинал понимать причины их неудач и загорался огромным желанием во что бы то ни стало найти ключ к решению этой сложнейшей задачи.
Идея захвата дома в те дни волновала, конечно, не одного меня, а всех в полку. В течение суток можно было услышать десятки различных вариантов боя не только от офицеров, но и от солдат. Однако все они, в том числе и идея подкопа и взрыва дома, никак не подходили.
Однажды я обходил позиции полка и поздно вечером усталый возвратился на КП. Вошел в штабной блиндаж, а навстречу — Панихин.
— Вот хорошо, что ты пришел. Только что звонил «хозяин» — командир дивизии. Интересовался, что у нас делается по подготовке штурма Г-образного дома. Торопил с предложениями. Докладывай, что нового тебе удалось узнать или придумать за эти сутки?
— Пока ничего, товарищ подполковник…
— Гм… Маловато…
Но тут позвонили из батальона: немцы стали проявлять подозрительную активность по оврагу и в Г-образном доме.
Оборвав разговор, мы разошлись по участкам, заранее распределенным между нами на случай опасности. Поднимаясь на пригорок, начальник артиллерии полка спросил:
— Ты хорошо уже изучил нашу оборону?
— Да как тебе сказать?.. Облазил все окопы, осмотрел минные поля…
— А в «гнезде аиста» был?
— В каком еще «гнезде»?
— В заводской трубе на наблюдательном пункте артиллеристов.
— А что там?
— Оттуда виден весь мир. Рекомендую побывать там обязательно.
На бруствере траншеи, прямо у нас над головами, рванула мина, за ней — другая. Рой осколков пропел разными голосами. Посыпались куски мерзлой земли. Зашумело и зазвенело в ушах.
— Ты жив? — спросил я Мачуляна, прочищая пальцем ухо.
— Жив. Мне теперь туда, — он указал на черневший развилок в ходе сообщения.
— Будь здоров, Василий Игнатович.
— Желаю удачи. В «гнезде» побывай обязательно, не пожалеешь.
— Что здесь происходит? — спросил я капитана Кулаева, добравшись до его блиндажа.
— Человека задержали, товарищ майор. Он то, наверное, и взбудоражил немцев. Обойдется. Постреляют и перестанут.
Задержанный оказался рослым парнем в лохмотьях, обросший бородой и худой до невозможности. Я спросил:
— Кто вы?
— Рядовой из 10-й дивизии войск НКВД, товарищ майор. Застопорили нас фашисты в центре города еще в сентябре, и с тех пор пробираюсь оттуда. В конце этого оврага живет старуха с дочерью. Так они-то, спасибо им, и помогли мне добраться сюда…
Этот человек рассказал нам, что перед подходом немцев к Сталинграду он бывал в Г-образном доме. Что каждый этаж дома разделен по всей длине коридором и под всем зданием есть подвальное помещение. Эти сведения оказались очень ценными при составлении нового плана штурма.
Утром, петляя по извилистым траншеям, я за несколько минут добрался до трубы, спустился в подземный дымоход-боров и, пройдя по нему метров двенадцать, оказался внутри трубы. Здесь тускло мерцали коптилки, и их тощий оранжевый свет, дрожа, золотил стены и лица бойцов — это были наши разведчики, связисты, наблюдатели, артиллеристы не только нашего полка, но и других частей дивизии.
Беседуя с гвардейцами, осведомился:
— Какая высота этого сооружения?
— Более тридцати метров.
— Как поднимаетесь к амбразуре?
— А вон по тем скобам…
Я осмотрел стену, она была совершенно чистая, так как труба еще не эксплуатировалась. Стальные скобы, вделанные в нее, убегали вверх, в черную бездну. Не раздумывая, я снял шинель и, уцепившись за скобу, хотел подниматься. Но чья-то сильная рука опустилась мне на плечо.
— Подождите, товарищ гвардии майор, — сказал боец с артиллерийской эмблемой на петлицах.
— В чем дело?
— А вы уверены в своих силах?
— На турнике-то хорошо подтягиваетесь? — спросил еще кто-то.
На миг меня охватило чувство какой-то глупой амбиции, и я резко сказал:
— Хорошо, посмотрите! — и тут же, ухватившись за скобу, раз семь-восемь подтянулся на руках.
— Ну, ладно, теперь передохните малость, товарищ майор, и попробуйте подняться. Только смотрите, если почувствуете головокружение или слабость — остановитесь, передохните и спускайтесь вниз.
Ох, как они были правы. В этом я убедился, когда добрался до половины трубы и там, ухватившись за одну из скоб, вдруг почувствовал, что она качнулась, и мне показалось, будто я полетел вниз. До сих пор не могу понять, как я не сорвался. Придя в себя, полез выше (самолюбие не позволило сдаться) и минуты через полторы оказался на прочном помосте среди двух наблюдателей.
Отдышавшись, я глянул в пробоину трубы. Предо мной открылась панорама города, над которым словно только что бушевал страшной силы тайфун. Всюду, насколько хватал взор, простирались серые, желтые, обугленные развалины строений, среди которых, как святой среди грешников, стоял совершенно целый Дом сержанта Павлова. Сохранился он, видимо, потому, что вклинивался в оборону немцев, и они боялись бомбить его, чтобы не поразить осколками своих.
От Дома Павлова, ближе к Волге, виднелась разбитая паровая мельница. Рядом с ней, словно огарок свечи, торчал остаток ее кирпичной трубы. А еще ближе ко мне, от берега реки на запад, черными лентами тянулись овраги Крутой и Безымянный. За ними серой горой поднимались руины Г-образного дома. Присматриваясь к нему, я заметил, что от него через всю улицу, в направлении здания 38-й школы, тянулась траншея. Она разветвлялась на два рукава — один из них шел на юг, другой — на запад.
Где-то в центре города и на его окраинах изредка мелькали автомашины, мелкие группы людей и одиночные пешеходы.
В пробоину хлынула резкая струя холодного воздуха, завывание приближающегося снаряда и взрыв — все это отозвалось страшным стоном на дне ствола трубы. Прислушиваясь, я глянул в верхнее отверстие трубы. Там виднелся кусок осеннего неба, по нему плыли густые облака. Но мне показалось, что они стоят на месте, а наше гнездо медленно летит к земле. Я глянул на наблюдателей. Их лица были совершенно спокойны.
— Часто бывает так?
— Как? — переспросил меня артиллерист помоложе.
— Да вот, такая музыка.
— А мы не замечаем ее.
«Привыкли или, может, нервы у вас стальные», — подумал я, и мне стало неловко за самого себя. Потом я еще раз оглядел Г-образный дом, пожелал наблюдателям успеха, стал спускаться вниз.
— Ну и как вам понравилась панорама? — спросили меня внизу.
— Другого такого места для НП не найти на территории нашего полка, да и, пожалуй, всей дивизии. Правда, место очень опасное, но игра стоит свеч. Кому это в голову пришло использовать эту трубу под НП?
— Кому?.. А вот этому герою, — сказал разведчик Анышкин, указав на юнца.
— Гвардии рядовой разведчик Вячеслав Белов, — козырнув, представился тот.
В то время Вячеславу было всего 15 лет. Родился он, в Сталинграде, учился в школе. Когда фашисты подошли к городу, эвакуировался за Волгу. Там, в одном из поселков, случайно встретил товарища своего старшего брата — лейтенанта Сорокина, которому было поручено комплектовать взвод разведчиков. Трое суток парнишка ходил по пятам Сорокина, со слезами на глазах донимая его своими просьбами взять в разведчики.
Наконец тот сказал:
— Ладно, поговорю с начальством.
Вскоре он объявил:
— Ну, Славка, идем получать обмундирование.
Вскоре взвод лейтенанта Сорокина влился в состав 34-го стрелкового полка, и Вячеслав Белов стал гвардии рядовым разведчиком. 16 сентября он принял боевое крещение.
В тот день Белов находился на НП. К нему подошел Сорокин.
— Ну, что тут видно? — спросил он и в бинокль стал рассматривать город.
— Ничего особенного, — ответил Белов.
— Ничего, говоришь? На-ка, посмотри получше, — лейтенант дал Славке бинокль. Славка посмотрел в него и увидел многое из того, чего не видел обычно. Чугунный мост через овраг Крутой был словно рядом. По мосту проскочил грузовик с фашистскими автоматчиками, промелькнуло несколько пешеходов.
«Вот, гады, хозяйничают, как у себя дома. А ведь по этому мосту мы ходили на Мамаев курган за цветами», — подумал он и почувствовал щемящую боль в сердце. Ему стало обидно за все: за мост, за Мамаев курган, за родной дом, который был рядом, за город. У Славки сверкнули алмазные искорки в глазах, он громко шмыгнул носом.