Мы взвесили все доводы «за» и «против», всесторонне обсудили предложение гвардейцев, готовых стоять насмерть. Обсудили и приняли его.
Приступив к закладке взрывчатки, мы по частям вывели штурмовую группу за пределы дома, на исходное положение. Объяснили воинам, что взрыв послужит сигналом для возобновления штурма.
Оставшиеся в доме герои меняли позиции, стреляли, бросали гранаты, и фашисты даже не подумали о том, что их всего трое. А саперы тем временем делали свое дело. Когда же задымил бикфордов шнур и голубой дымок, извиваясь змейкой, пополз к заряду, смельчаки укрылись кто где мог. К счастью, все они остались живы.
Ровно в четыре часа второго декабря над Г-образным домом раздался взрыв. Мой блиндаж качнуло так, что со стен посыпалась земля. И тут же понеслось:
— У-рр-а-а-а!..
Атака возобновилась.
Взрыв оказался удачным. Этажи и потолочные перекрытия подвала по обе стороны бомбовой воронки обрушились и соединились с полом, погребли под собой сотни фашистских вояк.
Подобрав обезумевших от взрыва солдат, гитлеровцы начали отходить. Они цеплялись за каждую груду кирпича, яростно отстреливались и бросали гранаты.
Охваченный героическим порывом, Сидельников вырвался вперед.
— За мной, товарищи! — крикнул он.
Перед ним разорвалась граната. Осколком ударило в живот. Офицер на какое-то время потерял сознание. А когда пришел в себя, бой уже гудел далеко от него. Сидельников прислушался и улыбнулся, радуясь тому, что ничто не могло остановить его воинов. Презирая смерть, они в кромешной темноте громили врага, продвигаясь вперед. Ими умело руководил лейтенант Исаев.
Около восьми часов Исаев позвонил:
— Группа полностью очистила от гитлеровцев восточное крыло дома. Готовимся к штурму северного крыла.
Я доложил об этом командиру полка. Он отдал распоряжение Мудряку, и тот ввел в дом часть своего батальона и там закрепился. Ближе к дому подтянул свою батарею 76-миллиметровых пушек и старший лейтенант Г. Т. Педорич.
Исаев тем временем произвел разведку и сообщил:
— Крупная авиабомба ударила в стык крыльев дома, завалила все проходы. А главное, немцы с трех сторон обстреливают это нагромождение. Пробраться через него невозможно.
— Что же вы предлагаете? — спросил я лейтенанта.
— Не знаю, что делать, товарищ майор. Видимо, нужно ждать ночи, чтобы под прикрытием темноты попытаться перемахнуть через завал…
— Что же вы думаете, фашисты до ночи будут сидеть сложа руки? Да они за это время закрепятся и встретят вас так, что и отползти не успеете… Нет, такой вариант не подходит.
— Это верно, — согласился Исаев и предложил — А что, если попробовать выскочить в углу дома в окно и с улицы проникнуть в дверь подвального помещения того крыла? Расстояние там от окна до входа метров пятнадцать будет.
— Правильно. А если перед броском метнуть в подвал еще парочку гранат, может, что и выйдет. Готовьтесь, а я подумаю, чем вам помочь.
Прежде чем послать людей на такое рискованное дело, я проинформировал об этом Панихина. Заручившись его согласием, передал распоряжение комбатам — открыть огонь из станковых пулеметов по всем амбразурам, окнам и подвальным выходам северного крыла, чтобы «ослепить» фашистов.
Начали работать наши пулеметы. Лейтенант Исаев, помощник командира взвода пешей разведки гвардии старшина Владимир Ругаль — бывший шахтер из Приморскоро края, сибиряки рядовые Алексей Бурба и Михаил Бабаевский забросали гранатами выход подвального помещения и, обстреливая его из автоматов на ходу, ворвались в подвал и завязали там гранатный бой. За ними бросились остальные гвардейцы.
Напуганные возможной изоляцией своих и пленением, фашисты стали поспешно отходить в конец северного крыла дома, а оттуда по траншее через улицу в 38-ю школу.
Бой закончился. Ровно в двенадцать часов по всему Г-образному дому прогремело громкое «ура», раздались дружные залпы. Это герои штурма салютовали в честь своей победы. Я доложил Панихину об окончательном очищении всего дома от врага.
— Сердечно поздравляю тебя и всех гвардейцев с замечательной победой! — кричал в микрофон Дмитрий Иванович и тут же отдал распоряжение Мудряку ввести в дом остатки своего батальона.
Через несколько минут ко мне в блиндаж пожаловал начальник штаба дивизии гвардии полковник Тихон Владимирович Бельский. Он подошел к амбразуре блиндажа и принялся рассматривать дом. А потом пристально взглянул в мое усталое и уже изрядно обросшее лицо, сказал:
— Что-то никого не видно в доме. Как убедиться в том, что он полностью находится в наших руках?
— Для этого лучше всего, товарищ полковник, пройти в дом, но это небезопасно. Фашисты все еще продолжают держать подходы к нему под сильным минометным обстрелом…
Тихон Владимирович задумался. А я тут же нашел выход: взял телефонную трубку и, когда услышал голос Мудряка, попросил его выслать на все этажи дома солдат, чтобы они помахали нам из окон и проломов шапками.
Так и было сделано. Доказательство оказалось убедительным. Полковник крепко пожал мне руку и поздравил с победой.
— Честно говоря, в штабе дивизии к сообщению полка о взятии дома отнеслись с недоверием.
Я молча пожал плечами.
— Ну, добро, — сказал Бельский и направился к выходу.
Я вышел проводить его. И мы еще долго разговаривали под крутым обрывом, наблюдая за открывшимся движением автомашин и обозов через Волгу.
Прощаясь со мной, начальник штаба сказал:
— Теперь ваша задача превратить этот дом в неприступную крепость.
— Постараемся, товарищ полковник. Мы уже начали это делать.
Вторую половину дня мы были заняты перестройкой обороны полка и подсчетом трофеев. Они оказались для уличных боев довольно солидными: два противотанковых орудия, шесть ротных минометов, двенадцать пулеметов, более пятидесяти винтовок и автоматов, два склада — вещевой и боеприпасов, два вражеских боевых знамени. Все это и более пятидесяти никелированных кроватей, обособленная кухня и столовая на такое же количество офицерского состава, находившиеся в подвальном помещении северного крыла, указывали на то, что здесь располагался довольно крупный фашистский гарнизон, поддерживаемый частями из других кварталов.
Сколько там было уничтожено живой силы, сказать трудно. Ведь основная часть гитлеровцев была привалена в подвале в результате взрыва, на этажах многие разорваны в клочья. Остальных — убитых и раненых — противник успел эвакуировать в 38-ю школу по траншее, которая была сплошь залита кровью.
Успешное завершение штурма явилось большим праздником полка. Из всех частей дивизии летели поздравления — и по телефону, и письменно. Самым дорогим для меня было поздравление командира дивизии. Он вызвал меня к себе и, как опытный полководец, лично испытавший горечь и радость в смертельных схватках с врагом, поблагодарил за смелую инициативу и вручил первую боевую награду — орден Красной Звезды, к которой я был представлен еще будучи комиссаром минометного дивизиона.
В то время орден Красной Звезды считался высокой боевой наградой. И я его был удостоен за бои весной 1942 года. Мы тогда отступали с тяжелыми боями от Харькова. Где-то под Кантемировкой обстановка сложилась для нашей тринадцатой так, что минометный дивизион оказался отрезанным от нее. К тому же, как на грех, сильно заболел командир дивизиона Георгий Чичинадзе. Пришлось мне, комиссару, принимать командование и прорываться из вражеского окружения. 16 суток пробивались мы к Дону. На семнадцатые переправились через реку на подручных средствах. Почти весь личный состав, двенадцать 120-миллиметровых минометов и 176 лошадей были сохранены и приняли участие в дальнейших боях.
Штурм Г-образного дома, как писал потом в своей книге «На последнем рубеже» А. Родимцев, по определению командующего 62-й армией В. И. Чуйкова, явился лучшим образцом решения сложнейших тактических задач в уличных боях. Он так и подчеркнул, что «эта операция вошла в арсенал 62-й армии как одна из выдающихся».
Захват дома позволил полку за счет ликвидации клина по оврагу Крутому сократить свою линию обороны почти вдвое, а сам дом превратить в серьезный опорный пункт, оснащенный противотанковыми орудиями и станковыми пулеметами, где вся система огня строилась с учетом накопленного опыта в уличных боях.
На всех этажах этого огромного объекта мы установили всего два станковых пулемета и пять-шесть снайперских постов. Остальное оружие было перенесено в подвальные помещения.
В подвалах пробивали стены железобетонных фундаментов, рыли тоннели, в конце которых делали вертикальные выходы. Точка выхода определялась краем нагромождения кирпича от разрушенных стен. Это нагромождение было хорошей маскировкой и не закрывало впереди лежащего пространства.
Построенная таким образом оборона показала свои преимущества уже на второй день. Немцы, подтянув артиллерию, танки и автоматчиков, попытались возвратить дом. Весь огонь, все свое внимание они сосредоточили на наших огневых точках, расположенных на этажах. Вскоре, считая их подавленными, гитлеровцы смело бросили танки и пехоту к стенам дома.
Вот здесь-то, в прямом смысле этого слова, перед фашистами из-под земли ударили наши орудия и противотанковые ружья. Кинжальный пулеметный огонь встретил пехоту.
Шесть тяжелых атак отразил в тот день батальон Мудряка, а сержант адыгеец Меджид Тлий подбил из 45-миллиметрового орудия два танка.
Долго еще неистовствовали гитлеровцы. Но мы, отражая их атаки, продолжали закрепляться, совершенствовали подходы к дому от реки.
Вскоре к нам повалили гости. У нас часто стали бывать командиры и солдаты не только нашей, но и других дивизий.
Капитан Мудряк, закрепившийся со своим батальоном в доме, был хорошим начальником гарнизона — этого крупнейшего опорного пункта — и отличным экскурсоводом. А посетителей с каждым днем становилось все больше и больше.
Первыми пришли товарищи из пулеметного батальона. Это — комбат Плетухин, ставший к этому времени майором, Шарафутдинов и Люда Гумилина. Обойдя со мной дом, они горячо поздравили нас с боевым успехом.