— Ну, что? — засмеялся Клушин, поглядывая на Шнуркова. — Конь на дыбки, а мы: извольте…
— Да-а, — вздохнул Тимофей. — Ничего не поделаешь, это машина… К дыбкам не привычная. Но честь Ивану отдали.
— Да ведь и Валентина тоже из нашего коллектива, — заметил Ермолаич. — И ей салют положен.
— Пли! — обрадованно выкрикнул Тимофей.
Ещё один залп нарушил степную тишину.
Охотники приехали на звероферму на двух бричках. Как было принято, в гривы лошадей вплели голубые и алые ленты, под дугой подвесили медные колокольцы. С шумом и смехом промысловики въехали в широко распахнутые ворота. На крыльце их встретили Иван с Валентиной. Оба по-праздничному одеты. Иван — в темносинем шерстяном костюме, в белой с расшитым воротником косоворотке, в петлице — подснежник. Валентина в белом шёлковом платье. С губ не сходит довольная улыбка. У крыльца полукругом девушки — работницы зверофермы, в праздничных сарафанах, на головах венки, сплетённые из подснежников, кукушкиных слёзок и медуницы. Анна Переверзева, зоотехник, высокая и статная, во всей фигуре которой ещё остались следы девичьей красоты, выступила вперёд и нараспев проговорила:
— Милости просим, гости дорогие!..
Охотники соскочили с бричек. Афанасии Васильевич подошёл к молодым, а за ним Тимофей Шнурков, держа на вытянутых руках красивую шкурку лисы, жёлтую с огненным отливом.
Пожимая руки Валентине Михайловне и Ивану, Жаворонков проговорил:
— По поручению нашего коллектива поздравляю молодых и желаю счастья. Мир да любовь!
— А это от нас главный подарок, — добавил Тимофей и набросил на плечи Валентины лисий мех. Лиса добыта нашим стахановцем Салимом Зайнутдиновым. Носите на здоровье, Валентина Михайловна! А остальные подарки позвольте сложить в избе…
Борис Клушин привычно накинул ремень от баяна на плечо и тронул лады. Грянул туш. Девушки образовали стенку, вдоль которой пошли в дом промысловики, неся в руках подарки, и задорно запели свадебную песню:
Нe по саду-садику,
Зелёному винограднику
Катались два яблочка…
Два, садовых и медовых.
Два, наливчатых и рассыпчатых.
Как во первом яблочке Иван Петрович,
Во втором яблочке Валентина Михайловна..
Михаил Степанович — отец невесты, недавно демобилизовавшийся из армии, и Анна Переверзева ввели молодых в дом и посадили на видное место за столом. За ними со смехом и шутками вбежали девушки.
В двух комнатах на столах, покрытых скатертями, закуски, вина.
— Прошу к столу, гости дорогие, пригласил Михаил Степанович. — Чем богаты, тем и рады.
— Не прибедняйся, Михаил Степанович, заметил Ермолаич. — Дочь — умница, жених — работящий. Двенадцать тысяч за сезон заработал. Чем не богаты!
— Да это я так, по старинке, — засмущался Михаил Степанович.
Гости задвигали стульями, подсаживаясь к столу. Тимофей прошёл поближе к молодым и сел рядом с Благининым.
— Не дожил, отец твой, Пётр Трифонович, до этого дня. Рад был бы старик, — сказал он, обращаясь к Ивану, — Теперь я посажённым отцом буду.
— А ты никак, Тимофей Никанорыч, уже заранее хватанул? — заметил Жаворонков, присаживаясь рядом.
Шнурков сощурился.
— Кто праздничку рад, тот накануне пьян. А почему?..
Для ясности я вам расскажу одну присказку, — ответил Тимофей и, не дожидаясь согласия, продолжил: Спугнули охотники зимой медведя из берлоги. Вылез Мишка, похудевший, голодный, пошёл по лесу искать, чем бы поживиться. Ходил-ходил, ничего не нашёл. Отправился на озеро и там на льду нашёл куропатку. Замёрзла, бедная, нахохлилась и сидит. Медведь её в лапы. А куропатка этак ему ласково: «Ну как ты, Миша, есть меня будешь такую: холодную, замёрзшую. Ты отпусти-ка на лёд, я потанцую и отогреюсь. Тебе горяченькую приятно будет меня скушать». «И то верно», — думает Мишка и отпускает. Та прыгает по льду, ганцы изображая, а медведь ходит вокруг да спрашивает: «Скоро?» «Скоро», — отвечает. Прыгала, прыгала куропатка, отогрелась. Р-р-раз! — и улетела. Мишка почесал в затылке, стукнул со злости себя лапой по голове и выругался: «Ну, на кой чёрт медведю нужны были танцы?!» Иван Петрович тоже всё ходил вокруг невесты, боясь объясниться. Я тогда ещё и не знал, кто она. Потеряет, думаю, девку, как тот медведь куропатку, упустит. Предупреждал его. Ан, нет, смотрю, удержал. Вот и хватанул с радости рюмашечку, не дождавшись свадьбы.
Когда все расселись, Михаил Степанович поднялся, расправил плечи и, приглаживая рукой редкие волосы, кашлянул для порядка:
— Ну, что ж, гости дорогие, выпьем за молодых. Пусть живут в радости и дружбе!
Гости под перезвон рюмок заговорили.
— И чтоб охотничьей гордости не теряли!
— И детишек бы полон дом имели!
— Горько!.. — вдруг выкрикнул Тимофей и запричитал: — Ой, горько!.. ой, горько!..
Эти слова напомнили Благинину те горькие минуты (а их было немало!), которые он пережил со дня неожиданной встречи с Валентиной: мелкие чувства ревности, потери возможного счастья, униженного самим своего достоинства. Как хорошо, что всё это осталось позади! Как хорошо, что они теперь с Валентиной навсегда вместе, и это традиционное «Горько!» зачёркивает все прошлые сомнения и открывает новые страницы ещё неизведанной, но, несомненно, большой настоящей жизни.
— Целуйтесь! — подтолкнула Ивана Анна Переверзева.
Иван, смущаясь, обнял Валентину, — у ней зарумянились щёки.
— Не робей! — подбодрил молодых Михаил Степанович.
— Ну что ж, коли народ требует… — тихо сказал Благинин и, ещё более смущаясь, поцеловал Валентину.
После второй рюмки между гостями пошёл хмельной говорок. Из общего гомона выделялись отрывочные фразы:
— Давай, Тимофей, ещё чокнемся. Крепче ноги будут, а то и не спляшем.
— Э-э, ещё и вприсядку тряхнём.
— Как работаем, так и гуляем, всегда с задором!
— Охотники — народ боевой!..
— В степи вспоены, в степи вскормлены. Простор любим.
— А у меня двойная радость, — говорил Михаилу Степановичу Жаворонков. Семья прибавилась. Аннушка сына родила.
— Пушник будет?
— Может быть.
— Выпьем по такому поводу.
— За всех пушников!
— Завидую я вам, молодым, — выкладывал свои мыс ли дед Нестер собравшейся вокруг него молодёжи. — Хорошая жизнь у вас, не такая, как у нас была. Куда мы, туда и нужда с нами, неразлучная наша сестренница Промышляешь-промышляешь, а в кармане вечно дыра, зато скупщики богатели. Вот и искали все охотники голубого зайца. Слух такой ходил между нами: живёт в степи голубой заяц, кто добудет его, тому во всём удача будет. Покойничек Иннокентий Демьяныч Икорушкин натолкнулся как-то на него, целую неделю по колкам гонял, измучился, исхудал, не выдержал и прибег к нам на стан Помогайте, говорит, не могу голубого зайца загнать. Мы на лыжи да за ним. Убили всё-таки этого зайца. И что вы думаете?.. Никакой он не голубой, а видно где-то лес горел, он и опалился. А Иннокентий и подумал, что что тот заяц, что удачу с собой носит. Так никто его и не добыл. Тяжело жилось, вот и выдумывали всякое…
Настя Прохорова, примостившись на кушетке, звонким голосом запела:
Лучше нету того цвету.
Когда яблоня цветёт…
Девушки дружно подхватили:
Лучше нету той минуты,
Когда милая идёт.
Мужские голоса взяли верх:
Как увижу, как услышу,
Всё во мне заговорит;
Вся душа моя пылает.
Вся душа во мне горит…
Ещё не успели смолкнуть последние слова песни, как Борис Клушин, растянув до отказа меха баяна, с высокой ноты взял сибирскую плясовую: «Подгорную».
С грохотом сдвигаются столы, образуется круг, и зверовод Паша Маслова, маленькая, курносая, начинает выбивать каблучками лакированных туфель дробь, подпевая
Где-то, где-то заиграли,
Где-то затальянили.
Нам ребята не по нраву,
Только место заняли..
Тимофей опрокинул в рот рюмку водки и ворвался в круг прошёлся, притопывая, под запевку:
Земляничка — ягодка.
Мне не двадцать два годка,
Мне всего семнадцать лет,
А от девчат проходу нет.
Девчата засмеялись, а Тимофей, не обращая на это внимания, прихлопывая ладошками по коленям, заметался, закрутился по кругу в такт баяну. Зинаида Власьевна, повар зверокухни, толстая и грузная, не утерпела и пошла за Тимофеем, отстукивая каблучками. Шнурков свистнул, подпрыгнул кверху, широко расставив в сторону ноги, и, едва коснувшись носками пола, заходил вокруг неё вприсядку.
Стонут под тяжестью пляшущих половицы, гремят на столе опорожнённые бутылки, перезваниваясь с рюмками.
Благинин смотрит на веселящихся людей, и ему самому хочется пойти в пляс, да считает неудобным оставить Валентину одну. Вдруг кто-то крикнул:
— Жениха и невесту на круг!
Иван с Валентиной вышли из-за стола, взялись за руки и под звуки баяна, выводящего «Выйду ль, выйду ль я на реченьку», медленно заскользили по кругу. В этот миг Ивану казалось, что они плывут в неведомую, но счастливую даль…
Глава двадцать третья
Сентябрь. Открытие нового охотничьего сезона. После четырёхмесячного перерыва снова собрались промысловики в избушку, выходящую своими светлыми окнами на камышовую отногу глубоководного озера Карагол. Снова традиционный костёр, свежая уха, приготовленная дедом Нестером, новые охотничьи рассказы Тимофея Шнуркова Новый план, новые обязательства! Теперь уже быстринцы решили соревноваться за два сезонных задания. Промысел Благинина в минувшем году показал, что такое обязательство реально, тем более, что весенняя работа по переселению ондатры дала свои результаты. Заведующий участком Благинин не выезжал с Карагола и летом, наблюдая за зверьками, подсчитывая их запасы, и составленные им после этого графики облова угодий говорят сами за себя. Ондатра прижилась на новых водоёмах и дала хорошее потомство.