Молоденький участковый снял фуражку, аккуратно пригладил волосы, стеснительно улыбнулся, спросил:
— А туфли снимать?
Михаил развеселился.
— Снимай, снимай. Я тут проживаю на холостом положении, и полы мыть некому. Соседская косоглазая Надька прибегает по хозяйству помочь. Но у нее глаз косит не в ту сторону, где прибрать нужно, а в совсем другую. Вот и приходиться от такой помощницы всеми дозволенными средствами защищаться и уборку самому производить. И тебе, молодому и неопытному, даю бесплатный совет, если предложит тебе эта коварная косоглазая Надька помощь, сразу беги от нее, что есть мочи. А лучше на мотоциклете уезжай. Он у тебя громыхает, конечно, но если сразу на вторую включишь, Надька не догонит.
Участковый еще раз поправил волосы, отер пот со лба, попросил:
— Мне бы воды попить.
Темнюк внимательней взглянул на парня, ответил:
— Сейчас организуем. А ты садись на лавку, в ногах правды нет.
Принес воды. Парнишка жадно выпил, благодарно посмотрел.
— А ты чего такой взмыленный? — спросил Михаил.
Участковый опять стеснительно улыбнулся. Помолчал, подумал. Но, видимо, решив, что уже можно об этом сказать, ответил:
— У нас в округе рецидивист скрывался. С ранней весны мы его разыскивали. А сегодня взяли. На кордоне седьмом. Его в город отправили. У меня в отделении родственник работает, — он чуть замешкался, смущаясь, продолжил, — я твое дело изучал, мне по должности полагается. Я Ивана Сергеевича попросил, если новости будут, сообщить. Сегодня позвонил и сказал, что десять дней назад арестовали всю банду мошенников. Пятнадцатого суд будет. Тебя за давностью и недостаточностью улик в качестве свидетеля вызывать не будут. Но в добровольном порядке можешь дать против них показания, которые внесут в протокол и будут учтены при составлении приговора.
— Вон оно как, оказывается, — Михаил стал серьезным. Помолчал. — Ну, что тебе сказать. Спасибо за такую важную информацию. Не скрою, теперь стану спать спокойнее, зная, что эти господа в скором времени будут отсиживаться не в барах Греции, а в наших северных широтах.
Он представил себе этих людей, вспомнил, что пришлось испытать по их милости. Злости уже не было. Но настроение стало значительно лучше.
— Вот что, Павлик. Раз ты принес мне хорошую весть, так тебе со мной ее и обмывать, — он даже начал что-то насвистывать, доставая из холодильника закуску.
— Спасибо, только я не любитель, по правде сказать, — участковый поднялся, собираясь уходить.
— Обижаешь, Павлик. Я так понял, что рабочий день закончился. Рецидивиста ты поймал, деревня может спать спокойно. Враги мои понесут заслуженное наказание. Это такой повод, как говорится, сам Бог велит. Давай, умойся, там в сенях умывальник, и за стол. Я сейчас яишеньку с салом организую. И огурцы мне вчера дед Гришатка принес. Мы с тобой, парень, пир устроим.
Он обернулся на шум. В дверях стоял дед Гришатка, старый и щуплый, но бойкий еще старик. В руках держал корзинку с помидорами.
— Ты, дедуня, еще сто лет проживешь, только что тебя вспоминал, — поприветствовал его Михаил.
— И тебе здравствовать, Мишка. А это кто там на лавке сидит? Я как бегством от старухи своей спасался с запасами в руках, так в спешке очки на завалинке оставил, не узнаю.
— Участковый наш.
— Упаси Боже! Ты, Мишка, опять никак подрался или за субботнее дело он тебя раскрыл? А я тебе говорил, сходи сам, повинись! Наша милиция справедливая, строго не осудит.
— Ты, дед, видать, с утра уже успел приложиться, — прервал его Михаил, строя деду страшные глаза, — какая драка, какая суббота, во сне что ли увидал.
— Снов последние двадцать лет почти не вижу. А увижу, так утром и не вспомню. А теперь и вовсе не сплю. Старуха моя вот весь день жалуется, что тут болит, там болит. Целыми днями охи да ахи. Такая артистка. А ночью как завалится на перину, так до самого утра, как спортсмен ГТО, перворазрядник после соревнований, сладко спит да похрапывает, слюни от удовольствия в подушку пускает, что мочи моей нет наблюдать. Сам то я совсем уснуть не могу, бессонница старческая, видать. Выйду во двор, на лавочке посижу, деревню спящую послухаю, за звездами понаблюдаю. Я, Миша, когда молодым был, всерьез наукой астрономией заниматься решил, — рассказывал дед, неторопливо усаживаясь на лавку и примечая, что участковый настроен миролюбиво. — Очень нравилось мне за небесными светилами наблюдать.
— Да ну?
— Так и было. Недели две понаблюдал. А потом родитель мой взял с поленницы кол, позвал меня да спрашиват: «Чиво, говорит, сынок, теперича на небосводе нашем происходит? Какие там новости? Давай, расскажи, а я послухаю». Я замечаю кол, слегка мандражирую. Рука у родителя тяжелая. Однако вида не подаю, смело отвечаю, что на небе вскоре новость случиться может. По радио передают, комета как раз мимо нашего села пронесется в сторону экватора. А отец мой не только тяжелую руку имел, а ишо шутки всякие любил, юмор народный. И он на мое заявление отвечает: «Комета может пролететь? Это дело серьезное, даже опасное. Слыхал, что в соседнем районе хвостом кометы ленивого агронома прижгло по самое то. Как бы и тебя, сынок, не покалечило. Посему отправишься на все лето коров деревенских пасти за реку, я уж с председателем договорился. Там места много, от кометы легче уберечься будет». Я прошу: «Дай хоть в бане искупаться, поужинать, а завтра пойду». А он поленом мне по горбу. «Сейчас побежишь, рисковать твоей жизнью не будем». Да опять по хребту хрясь. Так и отбил тягу к астрономии.
— Душещипательная история, — согласился Михаил, ставя на стол стаканы, — давайте теперь по стопке тяпнем за все то хорошее.
Выпили. Яичница приятно скворчала. Огурцы хрустели на зубах. Дед Гришатка, улыбаясь Павлику, опять обратился к Михаилу:
— А я, Мишка, не сразу к тебе в сени вошел. Ишо за углом малость постоял.
— А чего так?
— Мотоциклет увидал участковый в дворе твоем. Прямо захолонуло у меня внутрях все. Ну, думаю, гусь тот проклятый боком нам и выходит. И двух дней не прошло, а уже Мишку арестовывать приехали. Слухаю, тихо все. А главное, самой потерпевшей не наблюдается. Нет, кумекаю. Не та баба Кузьминична, чтобы в стороне остаться. А коли не орет, не наблюдается ее здесь, значит, смело и взойти можно.
Дед еще раз приятно улыбнулся участковому, который с немым вопросом посмотрел на Михаила. Тот с великой досадой сказал деду:
— Ты, дедуня, еще стопку выпьешь, все военные секреты маршала Рокоссовского расскажешь. Что ты, в самом деле, язык за зубами не держишь. С потрохами обоих сдаешь! Пей молча.
Он обернулся к Павлику. Объяснил:
— Соседский гусь во двор зашел, собака его поранила. Вот мы с дедом его и зарезали.
Дед обиженно посопел.
— Ты, Мишка, коли сам молчуном стал, дак другим рот не затыкай. Гусь тот, язви его под дыхало, кроме горестей, мне ничего не принес. Я опосля весь день с толчка не слазил. Ноги прямо тряслись к вечеру. Столько времени пришлось в позе неудобной сидеть. Не к столу будет помянуто. А сейчас вот такой приятный человек в гости заехал, а ты мне прямо рот открыть не даешь. Налей-ка лучше еще по рюмочке, чтобы в горле не просохло.
Миша налил. Выпили. Засиделись за полночь. Михаил, проводив гостей, подумал: «Стало ли мне теперь легче, когда эти паразиты не на свободе? Честно признался — и легче и проще».
Участковый Павлик иногда заходил к нему. Они хорошо понимали друг друга. Михаила удивляло, что в его новом приятеле, таком еще молодом, можно сказать неоперившимся, так много житейской мудрости. Павлик умел слушать, весело смеяться и не любил говорить о себе.
— Ты прям Соломон какой-то, — однажды заметил Темнюк, — тебе, парень, только жены не хватает, уж больно ты неприглаженный.
Павлик застенчиво улыбнулся, простодушно отозвался:
— Я не против жениться. Только мне хочется не ошибиться, свое найти, не чужое…
— Свое найти, говоришь, — повторил Темнюк и чуть поморщился, вспомнив буфетчицу Лизу, с которой состоял в последнее время в близких отношениях.
Павлик убедил его подать документы на заочный. Михаил поступил в строительный институт. Аккуратно посещал сессии. Добросовестно готовился к экзаменам. Начал отстраивать свой дом. Он вдруг ощутил, как к нему вернулась та радость и любовь к жизни, которую сам в себе придавливал последнее время.
В июле получил диплом.
— Теперь, Михаил Степанович, ты у нас дипломированный прораб, — тепло поздравил его председатель, — только как бы того, не случилось чего, ведь не обмытый начальник, сам понимаешь… Давай-ка, Мишка, в эту субботу, махнем на кордон Евсеевский. Я все необходимое прихвачу. Так, понимаешь, устал от этой рутины. Вчера комиссию проводил, зашел в кабинет, а у меня руки трясутся. Домой вернулся, так теща на пороге, как фейсконтроль, тумбочкой стоит. Так муторно стало. Думаю, что я мужик или баба, не могу от всей этой паутины денек другой отдохнуть? Ты как на это смотришь?
— Положительно смотрю, Сергеевич, — ответил Михаил, — не возражаешь, если Павлика пригласим? Он звонил позавчера из района, майора получил. Его в опергруппу переводят, в Минск. Все заодно и обмоем.
— Договорились, — председатель пожал руку, попрощался, торопливо вернулся к машине и укатил.
Михаил покурил на пороге дома. «Жалко, что Павлик уезжает, мне будет его не хватать», — подумал печально.
В субботу они втроем и с шофером Алексеем приехали на кордон к знакомому леснику Егору, где замечательно, по-мужски отдохнули. Майор Павлик остался таким же скромным, умным парнем; шофер Алексей так глупо и смешно подшучивал над серьезным Егором, что после купания в лесном озере и наваристой ухи с водкой, все просто катались по траве от смеха. Отдых получился на славу. Вернувшись домой, они все жалели, что так быстро прошли выходные.
В понедельник утром Михаил увидел у себя во дворе машину Павлика. Вспомнил слова майора на кордоне, что подарит ему свою «Ниву». Тогда подумал, что выпил парень лишнего. Оказалось, не трепался. Позвонил приятелю, поблагодарил. От приглашения обмыть подарок Павлик отказался, как всегда просто и честно объяснив, что сейчас на службе горячая пора и раньше сентября приехать не сможет.