— Давайте я вас хоть чаем напою. Вы ведь тоже мокрый.
— Да, мокрый. Поэтому чай пить не буду, поеду домой. Всего вам доброго.
— И вам. Еще раз спасибо.
— Не за что.
Выходя из калитки и окинув глазом ее маленькое хозяйство, заметил:
— Это хорошо, что у вас отопление есть. Не во всех домах оно имеется. А вот двор у вас без присмотра. Собаку нужно.
— Нужно, — согласилась она, — у меня была собака, овчарка. Пятнадцать лет с нами прожила. В прошлом году умерла, — она вздохнула, — так я к ней привязана была, что другую и не приму наверно. Говорят, когда собака умирает она забирает с собою кусочек вашей души. Ступайте, а то я держу вас под дождем своими разговорами.
Он пошел к машине, она вернулась в дом.
Два месяца спустя
— Мишка, язви тебя в потроха, чавой-то с телевизором случилося, иди глянь.
— Ты, дедуня, если не разбираешься в аппаратуре, не суйся к ней.
— Не суйся… Токо громкость прибавить чуток захотел, ан глядь, рамка энта вышла. Ну ее, эту новую аппаратуру. Тридцать три кнопки на этим пульту, а зачем они? Боисся и нажать. Помню, раньше был у меня черно-белый «Рекорд». Так там, знамо, все понятно, лишних кнопок не было. Включение и звук. И голову не надо ломать. А эти навороченные, развороченные, один туман в голове создают, тьфу на их.
— Туман у тебя в голове создают алкогольные градусы, — отвечал Михаил, настраивая телевизор.
— Да ни в жись! Сухо в горле, Миша. Забижаешь ты меня.
— А шкалик пустой под крыльцом? Ворона подбросила?
— Может, ворона, может, ишшо кто, — слегка раздражаясь, буркнул дед, — и што ты, Мишка, в последняя время все ко мне цыпляисся? И надысь не посидели хорошенька, и теперь вот каверзные вопросы мне задаешь, — дед обидчиво посипел носом, продолжил, — эта ишшо болезня из тебя не вышла и злобствует внутрях, заставляет тебя на людей накидываться. Но, Мишка, по своему опыту житейскому скажу тебе, что крисис уже миновал. Вон и шоки порозовели, и мешки под глазами поубавились. Значит, теперь нужно здоровье, как говорится, застограмить подчистую.
Дед рассеяно наблюдал, как Михаил собирает на стол. Увидев бутылку, радостно заулыбался.
— Вот этак правильно, Миша. Посидим, поговорим, новости послухаем. А ты мне скажи, голубь мой, бабка моя вроде видала, как ты свою кралю из города напрочь прогнал. А она вроде истерику тебе закатила.
— Дед, ты телевизор смотреть будешь или у меня интервью брать, а бабка твоя редактировать.
— Вот опять ты, Миша, злобствуешь. Не охота тебе сказывать про свои интимные проблемы, ну и ладно. А веешь, не чужие мы люди, мог бы и сказать мне чего. А я, глядишь, какой совет тебе дам. Все же я постарше тебя буду, поопытнее…
— Проблем у меня в интимной жизни нет, а ты, опытный, стакан ровнее держи, не выливай на стол содержимое.
— Ох, расплескал маленько! Давай, парень, за тебя. Здоровья тебе доброго, да в жизни личной удачи, — дед всхлипнул, — ох, Мишка, вот Бог не дал нам с бабкой своих детей, дык хорошо, что ты, кровинушка, есть у нас. И душа наша с бабкой все же переживает за тебя. Ведь немолодой ты, а все кобенишся, не остепенишся, бабу в дом не приведешь. Утром бабка говорит мне: «Иди поговори и скажи Михаилу, что Нюрка Егорьева рада будет и без свадьбы к тебе в дом зайти». А Нюрка девка работящая, ухватистая. Взял бы да обженился, а Мишь? Может, ишшо внучат бы нам с бабкой нарожал бы!
Михаил молча жевал соленый огурец.
Приехав из Березовки, он не попал сразу домой, а целый день проканителился, поэтому к вечеру, с трудом дойдя до постели, слег с простудой. Медсестра Егорьева усердно делала ему уколы. Через три дня он поднялся, но, как на грех, при переезде реки вброд заглохла машина, пришлось выбираться на берег в ледяной воде, и он опять слег уже на целый месяц.
Теперь, еще чувствуя слабость в теле, но уже понимая, что болезнь отступила, он блаженно щурился в теплой комнате, вполуха слушал деда и думал, как хорошо жить, когда ты не болеешь.
— Мишка, чавой-то в окне увидал?
— Ничего, — Михаил оборотился к деду.
— Гутарю тебе, собака соседская ощенилась. Надысь иду мимо, а Митрич меня зазывает, не нужно ли тебе, ко мне значит обращается, дед, породистого щенка, чистокровный восточноеврапеец. Совсем дешево отдаю, за две тышшы.
— А чего ж это так дешевишь? — я у него интересуюсь. — Мне то, Мишка, собака на кой ляд. Всю жизню прожил без породистой. Моська вон по двору найдает и ладна. Бабка ей плеснет в миску баланды, та и давольна, дело свое сполняет сполна; бегает вдоль двора да тявкает. Больше с нее ничего и не требуется. Здесь меня любопытство и одолело. Это как же так, что такое случилось, что этот жмот породистых щенков дешево отдать желает. Вот я у его это и воспрошаю.
— И чо? — что-то промелькнуло в голове Михаила при упоминании породистой собаки.
— Этот Митрич собачонок своих и по шесть тышш продавал, да покупателей нема. Кто в деревне собак покупает. В кажном дворе свой Шарик бегает. А щенки подросли, их там восемь. Вот этот скупердяй и скинул цену. А опосля говорит:
— Бери, дед, даром хоть одного, трудно собаке восьмерых кормить.
Я отвечаю:
— Да на кой мне твой щенок, его, поди, кормами с магазина кормить полагается, а я этот корм сам себе позволить не могу. Вот такой разговор вышел.
Михаил внимательно слушал.
— Когда, говоришь, видел его.
— Да, надысь, третьего дня и видел.
— И прямо даром тебе отдавал?
— Даром, Миша, даром! Вот ведь умора! Митрич и даром! — дед поперхнулся смешком, — где это видано!
— Вставай дед, айда до Митрича дойдем. Мне он не подарит, мы с ним как в прошлый год сцепились, до сих пор в контре, а ты скажешь, что себе возьмешь.
— Дык не надо мне.
— Идем, тебе говорю.
— Чего ты вдруг встрепенулся? Давай на дорожку по маленькой, раз на дело идем.
— А тебе то щенок зачем?
— Не мне это.
— Кому же?
— Хорошим людям. Вставай и пошли.
Через час дед с Михаилом принесли в дом симпатичного щенка с желтыми ушами и смышлеными глазками. Щенок сразу принялся деловито обнюхивать углы, смешно вперевалку бегать по террасе.
— Красавец! — оценил дед, наливая на посошок. А ты, Мишка, скрытный какой. Кому отдашь?
Михаил, чуть улыбаясь, глянул на собеседника.
— Этот щенок, дед, большую услугу оказать мне может в жизни. На Новый год в Березовку хочу съездить, вы с бабкой тут за домом приглядите.
— К кому это надумал ты, Мишка, в Березовку? Ты, парень, какой-то туман наводишь.
— Все узнаешь, дед, в свое время. Я ведь и сам мало еще что знаю да понимаю, но вовремя этот щенок у нас оказался. А теперь, дед, обувайся, тулуп свой надевай и домой топай, бабка ждет. Проводить тебя или сам дойдешь?
— Дойду, милай, ноги хучь как у пеликана, но до дому донесут.
Михаил проводил деда, постелил собаке в уголке одеяло, налил молока, достал из шифоньера сверток. Вытащил рубашку, подаренную Таней. Она действительно была яркой, летней и морской. Мужчина, мельком глянув, осторожно повесил ее на спинку стула, посмотрел на собачку, удовлетворенно кивнул, оделся и вышел в гараж, принялся ковыряться в машине.
20
Березовка. 2008 год
Таня никак не ожидала, что эти три первых ее месяца на белорусской земле окажутся такими трудными. Справляться с хозяйством оказалось совсем не просто. Дом, справный с виду, нуждался в хорошем ремонте. Крыша текла. Окно в маленькой комнате продувалось. Полы в сенцах совсем прогнили. В магазине продавали только самое необходимое. Андрейка лежал больной, а она не могла купить для него лекарств. Помогла соседка. Она пришла на третий день. Таня поставила таз под льющую с потолка воду и обреченно наблюдала, как струя становится все больше. Таисия Петровна позвала местного, и парнишка за полчаса устранил это бедствие.
Лекарства тоже принесла пожилая женщина.
— Я ведь тоже приезжая, — рассказывала она. В тридцать лет приехала сюда из Астрахани, да так и осталась. В школе учительницей тридцать лет проработала. Нелегко было первые годы. Но не уехала. Земля эта не отпускала. Жить нужно там, где душе спокойно.
«Как она правильно говорит», — думала Таня, подливая гостье горячего чая и успокаиваясь душой.
— И ты справишься. Плохо, что хозяина нет. В деревне без мужика тяжело. Но, не горюй, люди здесь отзывчивые. Через три дома от правления Сердюки живут, два брата с детьми. Сходи, договорись, они хорошие мастера, делают недорого и на совесть. Зиму перезимуешь, а весной такая благодать начнется, что забудешь про обратный путь.
— У меня обратного пути нет, — возразила Таня, — понимала, когда сюда ехала, что будет нелегко.
— И все-таки отчаянная ты женщина, — чуть усмехнулась соседка, — вот так сорваться с насиженного угла, детей бросить да приехать в чужую сторону, это веские причины быть должны…
— Должны быть, — эхом отозвалась Таня, мысленно в одно мгновение перелистнув свою прежнюю жизнь.
Таисия Петровна внимательно глянула на Таню, ободряюще улыбнулась.
— Ну и ладно. Захотела и приехала! Мы, русские бабы, такие, сначала терпим, а потом как разойдемся, что сами себе диву даемся! Ты не стесняйся, обращайся по-соседски. Я тоже одна. Вот вместе и будем зимовать. А куда поехать, так мой «Москвич» на ходу, подвезу.
— Спасибо, Таисия Петровна. Ваша помощь мне действительно нужна будет…
И Таня рассказала, что хочет усыновить Андрейку. Через неделю приехала подруга. Они отыскали лесничество деда Сергея. Но тот уже год, как умер. Мальчик перенес это известие довольно спокойно. К тому времени Таня уже поговорила с ним и Андрейка дал согласие на усыновление. Два месяца Таня собирала необходимые документы. Спасибо соседке, действительно помогла. Там, где Таня понапрасну обивала пороги, Таисия Петровна одним телефонным звонком решала проблему. Когда она узнала, что Таня пишет рассказы, потребовала прочитать ей их.