Желание оказаться в небе было настолько сильным, что, не думая о непорядочности своего метода, она преградила доктору дорогу. Улыбаясь самой ехидной и противной из своих улыбок, негромко сказала ему в лицо:
— Ошибаетесь, Олег Константинович, есть о чем. Например, о той молодой, нет, я бы сказала, не очень молодой даме, которая приходит к вам сюда регулярно ближе к вечеру…
— Ты о ком? — он нервно дернул плечом.
— Мы с вами отлично понимаем, о ком идет речь. А вот ваша жена, видимо, пока не знает…
Танька цинично прищурила глаза.
— Может, и не узнает. А может, узнает… — она угрожающе, как ей показалось, повысила голос.
— Григорьева, — доктор устало потер переносицу, — ты что, действительно так сильно хочешь прыгать?
— Очень хочу, — враз осевшим голосом пискнула Танька.
— Ну, и прыгай. Только если ты там, в небе, в обморок упадешь, я никакой ответственности не несу.
— Я не упаду, обещаю!
Танька чмокнула доктора в щеку и побежала к инструктору.
Таня прыгала семь раз. И постоянно боялась той минуты, когда открывалась дверь самолета и нужно было к ней подойти, чтобы, сложив руки на груди, вывалиться из нее, как куль, в открытое небо. Это было страшно. Но в следующие минуты, когда обрывалась чека, раскрывался парашют и она парила над землей, покачиваясь на слабом ветерке, а земля приближалась — эти мгновения свободы и счастья стоили любых страхов.
Так считали подруги, гордые и счастливые, приезжая в общежитие и до ночи обсуждая все мелочи прыжков.
Потом была учеба, экзамены, практика… И пришло время, когда до распределения остался один месяц — февраль.
— Таня, осталось одно место в Свердловском лесном институте. Если все госэкзамены сдашь на отлично, дадим тебе направление. Через два года станешь дипломированным специалистом. Готовься, девочка, и сдай все экзамены на пятерки.
Классный руководитель поднялся из-за стола, считая вопрос решенным.
— Подождите, Александр Николаевич.
Тане, любимице педагога, нелегко было сказать эти слова. Она знала, как хорошо он к ней относится. Он сам был для нее отцом все эти четыре года учебы, и сейчас она чувствовала себя предательницей.
— Слушаю тебя, — он внимательно взглянул на растерянное лицо девушки.
— Я очень благодарна, что вы решили дать направление мне, но… Мы со Светой Дорошиной решили, что поедем работать вместе на БАМ.
Учитель удивленно поднял бровь, стараясь осмыслить ее слова. Сняв очки, медленно ответил:
— Это, конечно, неплохо, что вы с подругой хотите ехать вместе на молодежную стройку. Леса там достаточно, а рабочие руки нужны, но, Таня… Ты — умная девочка, тебе нужно получить хорошее образование и стать руководителем. Техникума мало. Такой шанс нельзя упускать. Я, честно признаться, не ожидал от тебя таких слов. Надеюсь, ты передумаешь.
— Я не передумаю, Александр Николаевич, — тихо сказала она, не смотря на него.
— Очень жаль, — сухо произнес учитель, — в любом случае, решать тебе.
Он надел очки и, не глядя на девушку, вышел из кабинета.
Вечером подруги, сидя как обычно вместе на кровати, долго шептались.
— Тань, вместе приедем на БАМ! Вот здорово будет!
— Да, — отвечала Таня, но что-то мешало радоваться. А ведь они уже давно решили, что поедут работать вместе на север.
Ночью представляла, как они станут работать, помогать друг другу и все у них будет получаться. Но картинка никак не хотела складываться.
— Я правильно сделала, что отказалась от института, — в который раз убеждала себя Танька, — ведь Светке институт не светит. А нам нельзя не вместе!
Уснула она лишь под утро.
За день до распределения, когда они обедали в студенческой столовой, ковыряя вилкой пюре, Света сказала, глядя в тарелку:
— Тань, знаешь, у меня не получится на БАМ. У мамы, оказывается, двоюродный брат работает деканом в институте в Оренбурге, и он мне поможет туда поступить. Он уже маме обещал… А ты, конечно, езжай, как мечтала, на север… Ты доедай, а я побегу, у меня дела есть.
Танька ошарашенно смотрела в спину убегающей Светки. Со столовой она уехала ночевать к городской приятельнице. Противно было находиться рядом со своей вчерашней подругой.
В день распределения в коридоре вывесили список рабочих мест. Таня подошла к стене.
Ханты-Мансийский нац. округ — 40 человек.
Хабаровский край — 65 человек.
Кемеровская обл. — 65 человек.
Туркмения — 2 человека.
Войдя в первой пятерке, она имела право выбора.
— Я выбираю Туркмению.
Члены распределительной комиссии озадаченно замолчали. За всю историю техникума в этом году впервые из Туркмении пришел запрос на молодых специалистов. Об этой республике здесь знали мало. Практически ничего. Директор, наморщив лоб, старался вспомнить хоть что-то. Наконец сказал:
— Григорьева, это ведь Средняя Азия. Там, я слышал, до сих пор басмачи существуют.
— А мне приятельница говорила, что у них там по семь жен бывает, — встряла заведующая.
Все смотрели на Таню. Григорьева дерзко вскинула голову.
— Ну и что, зато там персики растут!
Выйдя из кабинета, она, ни с кем не общаясь, снова уехала в город к приятельнице, с какой-то отчаянной горечью подумала: «Вот и все, судьба моя решена».
Когда Таня вернулась из города в общежитие, ее встретила зареванная подруга и сообщила, что взяла направление на север и они поедут вместе.
— Прости меня, Танька! Где тебя носило?! Знаешь, как за тебя волновалась! Но теперь вместе, да?!
— Я в Туркмению взяла направление…
— Да как же так?!
Подруги побежали все исправлять. Но документы уже разошлись по адресатам. Светлане предстояло работать на крайнем Севере, а Тане — на юге Советского Союза.
Через пять дней выпускники получили на руки направления. Никто из них не ожидал, что расставание будет таким тяжелым. Тане, как старосте группы, часто приходилось бывать в кабинете директора. И в этот раз, заглянув туда по делам, она увидела директора, который курил у окна.
— Здравствуйте, Петр Сергеевич, можно? Я за зачетками.
Он кивнул. Потушил сигарету.
— Иди, Григорьева, посиди со мной пять минут.
Девушка подошла, осторожно присела на край кожаного дивана. Помолчали.
— Как настроение, Таня?
Они посмотрели друг на друга. Она, стараясь справиться с волнением, теребила стопку зачетных книжек, молчала, опустив голову. Петр Сергеевич вытащил из пачки следующую сигарету, подержав, положил обратно. Посмотрел в окно, негромко сказал:
— Каждый год я прощаюсь с выпускниками. Много их было… Кто-то исчезал из поля зрения, кто-то до сих пор навещает родной техникум, кто-то и сам здесь уже работает. Да, много было выпускных групп. А вот такой дружной и сплоченной, как ваша, не было. Наверное, уже и не будет никогда…
Танька подняла на него глаза, полные слез, всхлипнула.
— Ну, ступай, — он вздохнул и отвернулся.
Таня, боясь разреветься, поспешно пошла к двери. У порога обернулась, тихо, на вздохе сказала:
— А мы? А нам как? Техникум. Друзей. Вас, учителей. Как забыть-то?…
Вышла, плотно закрыв дверь. Боясь уронить зачетки из дрожащих рук, присела в коридоре на подоконник и тихо заплакала.
Мимо пробегал Саня Голубь, любимец всей группы, веселый и открытый парень. Увидев Таню в слезах, удивленно открыл рот.
— Григорьева! Ты чего тут приткнулась? Ты плачешь, что ли? Танька, что случилось?!
— Ничего.
— Нет, правда?
Она вытерла ладонью мокрые глаза.
— Просто так поплакать нельзя уже?
— Он присел рядом, обнял за плечи и силком положил ее голову себе на плечо.
— Ну, тогда поплачь, поплачь, дочь моя. Положи мне на плечо головушку твою забубенную и плачь на здоровье.
— С чего это у меня головушка забубенная? — она слабо ему улыбнулась.
— Да так, — он вдруг серьезно добавил, — я, Танька, тоже плакать буду, когда мы разъезжаться начнем. Как-то не предусмотрели мы этот момент. А может, Танюха, распишемся с тобой и здесь останемся?! — он прищурил глаза, — правда, на мой вкус, худовата ты. Но, ничего. В столовке нашей цены умеренные, а капуста отменная. Я из армии вернусь, а ты меня уже толстухой встречать будешь. Как тебе такой расклад?
Танька поправила волосы, собрала зачетки, сунула их в руки парню.
— На, иди уже, жених, неси в группу, мне еще в профком нужно зайти.
— Значит, категоричный отказ? — он поднялся, — смотри, не пожалей потом, я мужик надежный.
— Я подумаю, — она грустно улыбнулась, — у меня еще два дня в запасе есть.
— Ну, думай. А то Дорошина давно уже мне глазки строит, — он небрежно кивнул и пошел в группу.
А она все смотрела вслед ему и думала: «Почему так больно их всех терять? Все равно вместе уже никогда не соберемся. Я знаю, это одни разговоры. Разъедемся и уже не будет времени на встречи. Чувствую, что никогда уже их не увижу. Все, все! Не буду про это думать, сейчас опять заплачу».
Но не думать не могла, и весь день проходила в слезах и печали.
Через годы, вспоминая эти минуты, поняла, что прощалась тогда, наивная и доверчивая Танька, с юностью и самым прекрасным временем своей жизни.
4
Белоруссия, село Закуток 1978 год
— Глянь-ка, Мишка Темнюк марширует.
— То-то я примечаю, Настена уж в который раз к колодцу подходит, да воды набрать не торопиться. Это ведь она его поджидает.
— Бесстыжая какая, прости Господи. Сама ведь со вторым уже на сносях, а все туда же. Старая любовь, видать, не забывается.
— Погоди, Андрей из рейса вернется, уж он ей мозги вправит.
— За кого переживаете, бабоньки?
— Ой, Матвеевна, доброго тебе утречка. И не услышали, как подошла. Да так, стоим вот, калякаем. Сыночком твоим полюбовались. Орел настоящий. Вылитый батька, царствие небесное Степе твоему. Был бы жив, порадовался бы на сына.
— Ведь, не в обиду тебе будет сказано, Мишка-то у тебя озорным рос да отчаянным. В селе первым задирой был, а вот гляди, как в армии поменялся. Совсем другой человек. Пацаном ушел, да мужиком вернулся. Теперь хозяин у тебя в доме настоящий есть. Жалко вот молодуха не дождалась. Теперь вон локти кусает, караулит его. А только чего караулить? Теперь ты чужая жена. Сынок твой пусть любую кралю выбирает. От него ни одна не откажется. Давеча бабы говорили, что слыхали, будто Кудимова Вера сына твоего нахваливала. Да еще сказала, что дочка ее институт закончила. И прямо так и сказала, что красивая бы пара получилась.