Никогда не забуду, как это произошло. Кен на коленях, смиряющийся, готовый на все… To, как терся щекой о пах Мастера, прикрыв глаза, сводило с ума.
Кровь ударила в голову. Стало жарко. Сердце стучало, как бешеное, а в груди полыхал пожар.
— Зачем ты это сделал? Знаешь ведь что я не наследница, что Глава твоего клана отказался от меня еще до моего рождения.
— Это не так, — ответ прозвучал едва слышно.
И на смену тихой тоске пришла ярость. Миг, и я стою на коленях напротив саро. Волосы оказались слишком короткими, чтобы вздернуть его голову, но, словно поняв мое желание, Кен сам поднял взгляд.
— А как? Дедушка вспомнил, что у него есть внучка, только когда о ней заявил Второй Клан? Не захотел отдавать козырь в чужие руки? Это я понимаю. Не пойму только одного: почему он не убил меня также как убил моих родителей. Решил использовать?
В темных глазах плескалась боль. Но мне было плевать.
Хотят подчинения? Знаю, что наследница должна оставаться непорочной. Женщина саро обязана поддерживать высочайшие стандарты и тупые обычаи Клана.
Дудки! Я уже заглядывала лицо смерти, и плевать, что случиться дальше. Может быть, отомстить не получиться, но попортить жизнь снобам я смогу. Тем более что для этого нужно только следовать собственным желаниям.
Тугой узел внизу живота пульсировал тянущей болью. Лгать самой себе я не собиралась: я хотела не просто мужчину, а конкретного, вот этого гада, испортившего всю мою жизнь.
Так почему нельзя просто взять желаемое? Похоть — не любовь. Получить свое и выбросить, как использованную салфетку. А заодно насолить деду, который вдруг решил вспомнить, что у него есть внучка.
— Раздевайся.
Отани не удивился. Лишь привстал на коленях, чтобы стянуть куртку и рубашку. Как всегда — белую.
И снова голова закружилась от контраста со смуглой кожей. Проклятый Би! Он научил меня не стыдиться взглядов, заставил понять саму себя, а еще привил вкус к прекрасному, эстет чертов!
— Хозяин еще жив? — у Клана, что у Первого, что у Второго хватило бы сил разделать того в фарш за неуважение в женщине саро.
Кен только кивнул в ответ. Он старался смотреть под ноги, но взгляд то и дело взлетал вверх, к моему лицу, и тогда в глубине зрачков что-то вспыхивало.
Крылья тонкого носа трепетали, заставляя Кена казаться живым. Руки, перевитые толстыми венами, коснулись ремня.
Звякает расстегнутая пряжка, и я приказываю: — Стой!
Кен замирает. Все также, на коленях — кажется, он всегда в этой позе. И мне это нравится.
Касаюсь высокого лба, спускаюсь по переносице, обвожу четко очерченные губы. Чуть надавливаю…
Рот послушно открывается, язык мягко касается пальца.
Кен смотрит прямо, в упор. В глазах — вопрос.
Да, мне нравится. И его покорность, и это взгляд — потому что Отани не сдался. Он ведет свою игру, но уступать я не намерена.
Вторая рука скользит по шее, плечу, груди. Мышцы напрягаются, когда пальцы пробегают по животу и ниже, к пока не расстегнутой пуговице.
Джинсовая ткань такая грубая! Контраст с гладкой, теплой кожей доставляет особое удовольствие. Сдвигаю ладонь ниже, чуть сжимаю набухший холм…
Кен напряжен. Его язык старательно ласкает мои пальцы, во рту влажно и жарко. Не выдерживаю, наклоняюсь к самому уху, шепчу:
— Ты помнишь, что было на аукционе?
Чуть вздрагивают ресницы. Медленный кивок. И взгляд, полный ожидания.
— Тебе понравилось?
Кен напрягается, застывает, даже язык замирает.
— А мне — очень.
— Я рад, — для того, чтобы сказать это, Кен на мгновение выпускает изо рта мой палец.
А я продолжаю:
— Знаешь, о чем я жалела тогда, и жалею сейчас?
Отстраняюсь. Хочу видеть его лицо, когда он услышит. И договариваю:
— Что я не мужчина. У меня нет члена. И я не могу трахнуть тебя в рот. В твой горячий, влажный, красивый рот…
68
Почему мне кажется, что под ногами туго натянутая над пропастью струна? И в руках острые ножи, которыми нужно жонглировать. И…
В темном взгляде больше нет ожидания или напряжения. Теперь в нем — жажда. И опасность.
Кен срывается с места, и через мгновение я лежу на кровати с бесстыдно раздвинутыми ногами. Трусики остались где-то там, на полу…Даже не помню, когда он сорвал их.
Кен нависает, запах имбиря слишком сильный, слишком будоражит нервы, адреналин бурлит в крови… Этот раунд за Отани, но игра не закончена.
— Не можете трахнуть в рот, — в глазах — безумие. — Но кто мешает вам в него кончить?
Он впивается между ног. Горячий, сильный. Язык скользит вверх-вниз, ныряет вглубь и вырывается наружу, чтобы заставить застонать от наслаждения.
Не поддаюсь. Толкаюсь навстречу губам, заставляю прижиматься сильнее… Язык движется все быстрее, но главный здесь не он.
Жаркий, жадный рот впивается в плоть, горячие волны бегут по венам, тело выгибается, когда меня накрывает с головой…
Водоворот успокаивается. Комната слегка кружится перед глазами, а Кен, приподнявшись на локтях, смотрит выжидательно.
Он был снизу. Но почему не проходит чувство, что подчинили меня?
Мысли метались, как канарейки, напуганные прыжком кошки. Отани и не подумал отстраниться, а пнуть его значило признать поражение.
Пришлось просто выскользнуть и отбежать от кровати. Как можно дальше.
В голове ударами крови в ушах билось непонимание. Что мне теперь делать?
Взгляд зацепился за планшет.
Вот оно, мое спасение!
На загоревшемся экране — кусок новеллы Ларса: смятые машины, люди-тени, пронзенная мечом я…
— Твоих рук дело?
Вместо ответа, Кен берет со стола упаковку влажных салфеток и опускается на колени. Холодные прикосновения неприятны, но и стоять мокрой — не дело. Пусть. И я чуть раздвинула ноги, позволяя.
— Он увидел то, что мы оставили в том месте. — Кен сосредоточенно протирает бедра, лоно, аккуратно откладывая в сторону использованные салфетки. — Я обязательно выясню, кто дал Ларсу фото, и зачем.
— Будь так добр, — прятаться за деловым разговором, оказывается, так удобно! А Кен, закончив, осторожно поправил на моих плечах бившийся халат, заново завязал пояс.
Аккуратные, невесомые прикосновения. И очень привычные, словно Кену не впервые вот так… заботиться.
— Ты часто это делаешь? — спрашиваю совсем не то, что хотела.
— Что именно?
— Ну… приводишь девушек в порядок после секса?
Что я несу? И откуда смущение? Казалось, оно осталось в борделе господина Би.
— Я был личным помощником Главы. Помочь женщине повелителя входит в круг обязанностей.
— А своей женщине?
Его руки на мгновение замирают, а после как ни в чем не бывало продолжают поправлять одежду:
— Вы не моя женщина.
— Но и не Главы. И не наследница, чего бы ты там не говорил.
Кен отступает. В глазах, там, где только что полыхала буря страсти — пустота.
— У меня перед госпожой долг крови. Я буду делать все, что она захочет.
— Даже так? — смотреть в темные глаза очень тяжело. Но я выдерживаю эту пытку.
— Все, что не идет вразрез с интересами моего Клана.
— Ступай, — силы закончились.
Кен поклонился и, подхватив рубашку, направился к двери. А я упала на кровать — смятую, еще не остывшую после секса.
— Что это было? — все, что смогла простонать в подушку.
Связного ответа я не нашла.
Я проиграла. Проиграла, несмотря на то, что победитель признавал мою власть. Вот как такое возможно?
Хотелось плакать. Уткнуться в подушку и реветь в голос. Останавливало присутствие охраны за стеной — вдруг услышат? Хватит с меня унижений!
И этот чертов Кен Отани, глаза бы на него не смотрели. Может, ну его, этого деда? Полоснуть ножом по горлу убийцы и будь что будет?
Мысли прервал короткий стук. Кен вернулся, даже не спросив разрешения войти.
— Ларса сейчас проверяют. А это, — мне на колени легла бумажная тетрадь, явно вручную прошитая суровой ниткой, — доказательство того, что вы все-таки наследница.
Реестр! Кен принес мне семейный реестр Главы первого Клана!
— Он тебя не убьет?
Вместо ответа Отани открыл толстую тетрадь где-то посередине. На последней исписанной странице аккуратным почерком было выведено мое имя:
— Глава признал вас. Госпожа внесена в Реестр. Правда… — Кен замялся, — это сделано тайно.
— Почему?
Избавиться от подозрений не так-то просто, особенно когда все, кого ты считаешь союзником, норовят подставить подножку.
— Второй Клан давно пытается занять наше место. Глава старается помешать, но с каждым днем это все труднее…
— И поэтому убил мою мать? За то, что посмела полюбить?
Отани опустил взгляд:
— Эта боль никогда вас не покинет. Но что мне сделать, чтобы вы перестали злиться на Главу? Молю, обратите гнев на меня…
— Самоубейся, — кажется, я уже говорила что-то подобное.
— Когда все закончится, я с радостью выполню ваше приказание. А сейчас переоденьтесь — вас перевезут в другое место, здесь стало опасно.
Спорить смысла не было. Я молча достала из шкафа джинсы и футболку, но Кен указал на кимоно.
— Издеваешься?
Место ответа Кен разложил наряд на кровати:
— Я помогу.
Мне очень захотелось запустить в него чем-то тяжелым. Но мысль о том, месть близка — а на это указывал семейный реестр, заставила передумать.
Кимоно так кимоно. В конце-концов, теперь я второй человек в клане, а значит, подобраться к Главе станет легче.
— Помогай! Часа я с этими завязками в жизни не справлюсь! И, кстати, почему кимоно такое официальное?
— Прежде чем признать вас официально, Глава хочет лично убедиться, что его внучка достойна титула.
Вот это поворот! Выхода два: или немедленно трахнуть Кена по-настоящему, чтобы порушить все матримониальные планы деда, или… подчиниться и подобраться к нему поближе.
Вопрос, что эффективнее?
69
И все-таки бросаться в омут интриг вот так, без подготовки было страшно. Одно дело помечтать, воплотить — совсем другое.