— Должно. Говорить с людьми он умеет, авторитет себе привык добывать в бою. Он-то и должен удержать новую ватагу от поспешного восстания. А надо будет… ну, если это действительно понадобится, — подчеркнул Лаврин, наклонившись к Сирко, — то и возглавит отряд вместо Коржуна. Запомни имя это казака: Семен Роднюк. Скоро получим от него первую весточку.
Сирко помолчал, посмотрел на открывающийся перед ним залитый лунным сиянием речной луг и почувствовал, что раздражение окончательно оставило его. Теперь он думал о том, что надо бы держать Лаврина поближе к себе да почаще советоваться с ним.
— Лук ты натягиваешь, как все, — сказал он Лаврину. — Однако стрелять норовишь дальше, чем способна долететь стрела.
— Так должны поступать все атаманы, которые поняли, что хватит разжигать мелкие восстания, надо готовиться к большой войне.
— Значит, и ты тоже понял это?
— Сколько ж нам ходить в холопах то у поляков, то у тевтонцев, то еще у кого-то? И еще, чтобы ты знал, полковник… Сегодня на рассвете из лагеря убежит один из пленных татар. Когда-то он уже бывал в нашем плену, потом почти год батрачил в Польше. Неплохо понимает по-нашему. Но самое важное то, что мазанка его стоит почти возле самого Перекопа. Именно там, у крымских ворот, нам и надо иметь своего татарина. Зовут его Кизим. Прозвище — Перекоп-Шайтан. Силы зверской и рубака отчаянный. Семь сабельных ран принял, а все-таки выжил.
— Ты бы лучше в Рим кого-нибудь послал, — мрачно пошутил Сирко. — Вдруг папа римский без нашего надзора останется.
— Туда бы Ивана Сулыму, — совершенно серьезно воспринял его предложение Лаврин.
— Почему вдруг Сулыму?
— Он — единственный из наших полковников-атаманов, кто уже побывал в Риме. А главное, единственный из украинцев, кто получил из рук папы золотую медаль с папским ликом, за победы над магометанами [35]. Кстати, в окружении папы его восприняли, как полководца, который в будущем способен возглавить европейские христианские силы, христианскую милицию, в борьбе против Османской империи. Если помните, пан полковник, ранее намечалось, что это воинство Христово должен был возглавить герой Хотинской битвы с турками гетман Петр Сагайдачный. Но гетман умер от ран, и теперь вот к папскому двору пришелся Сулыма, несмотря на то что веры он православной.
— И все же слишком быстро ты назвал имя Сулымы, сотник. Неужели и над тем, кого бы из наших казаков подсадить к Ватикану, тоже задумывался?
— А кто сказал, что мы не должны знать, в каких грехах исповедуются наши бывшие и будущие враги в своих мечетях и костелах?
20
Стало заметно холодать. Вместе с первыми, еще несмелыми, оранжево-черными проблесками зари откуда-то с карпатских предгорий подул влажный ветер, промозглое дыхание которого ощущалось и через ткань шатра. Князь натянул до подбородка теплое войлочное покрывало и, закрыв глаза, попытался уснуть. Это оказалось непросто. Даже через адскую усталость пробивались какие-то хаотические воспоминания: Стамбул, отец, Власта… Увы, и Власта — тоже.
С этим именем на устах, да еще с ироничной улыбкой, князь и уснул. Однако не прошло и получаса, как чуткий сон его был взорван скрипом колес.
— Князь! Я привез это, князь! — послышался голос Мамлюка. — Иди взгляни!
Гяур еще несколько секунд всматривался в вырисовывающуюся на фоне тускнеющей предутренней луны фигуру воина, затем резко откинул покрывало.
— Показывай, только не поднимай шума.
— Прости, князь, забыл. Но это в самом деле бог, а не кузнец. Как я сказал ему, так он и нарубил.
На повозках лежали небольшие квадраты решеток, сбитых из прочных дубовых и акациевых веток, утыканных гвоздями. А посреди каждой клетки этой решетки были привязаны веревками треугольные косяки.
— Значит, это они и есть?
— Они, — возбужденно проговорил Мамлюк. — Маловато, конечно. Но если разбросать их в траве впереди войска или у входа в табор из возов, два-три десятка коней искалечится на них — это точно. Вместе с ними покалечатся и татары. Бить их на этих косяках — что снопы молотить.
— Сколько ж их у тебя?
— Две повозки.
— Накрой и молчи. Никто, кроме твоей команды, пока не должен знать о наших приготовлениях.
— И не будет. Онемеем.
— Но это еще не все: видишь эти покрывала? — показал на куски войлока. — Возьми десяток своих кайсаков и быстро посшивайте их по два-три вместе. При этом попробивайте посредине небольшие дыры, чтобы можно было подпирать их кольями или даже копьями. Получится неплохой навес.
— И татарские стрелы, падающие с неба, будут застревать в них. Ну, мам-люки, ну, вояки, точно не пробьет! — пританцовывая, потирал руки сотник. — Вот увидишь, князь: они до сих пор воюют так: гурьбой, кто во что горазд. А сейчас воевать надо с крокодильей хитростью. Это я тебе говорю, сотник Рахманкули-Мамлюк.
— Поэтому не суетись, а тоже думай, — терпеливо выслушал его пустословие Гяур. — На борт каждой повозки, сверху, нужно прибить по жерди и набить на них гвозди, на которые можно было бы навешивать щиты. Обрати внимание: в наших щитах проделаны боковые прорези для копьев. Из-за них удобно отстреливаться из ружей и пистолетов, не подставляя себя под стрелы.
— Вот видишь! — простодушно воскликнул сотник, словно это не князь поучал его, а он князя. — Еще одна крокодилья хитрость! А значит, еще несколько жизней казачьих спасем. Ну, князь! Ну, мам-люки!
А через час драгуны выступили в путь. Разослав в разные стороны группы своей «легкой кавалерии», составленной из мамлюков, Гяур не оставил обоз под прикрытием одной полусотни, как это делалось обычно, а повел его вместе с полком.
Верстах в двадцати от Конецполя их настиг адъютант наказного польного гетмана [36] — полковника коронного войска Кшиштинского.
— Велено передать, что орда перешла реку Савранку и нацелилась на Ямполь, — тяжело отдышался поручик, который казался таким же взмыленным, как и его конь. — Лазутчики выяснили, что она движется тремя отрядами, но все они держатся на удивление близко друг от друга. Значит, их интересует не столько грабеж сел, сколько сам Ямполь. Кроме того, из-за Днестра донесли, что по тому берегу приближается отряд турецкой конницы. Всего сотни три, но все же…
— То есть мы обязаны оказаться южнее Ямполя раньше, чем туда подступят татары. И на нас, должно быть, нацелены их правое крыло и центральный отряд, — высказал Гяур то, чем не сумел или не захотел завершить свое донесение уставший поручик.
— Именно так, господин полковник. Но где сейчас находится ваш полк?
— Он здесь. Разве не видно? Впереди только дозорные десятки.
— Полк идет вместе с обозом?! — изумился поручик.
— Это легкий обоз, и продвигаемся мы довольно быстро.
— Но зачем вам такой огромный обоз! — еще больше изумился адъютант, увидев, как по равнине, прямо по полю, движется три ряда повозок, с набитыми на них, словно на арбы, жердями из молодых акаций. — У вас столько подвод, что их хватило бы для целой армии.
— Чтобы было на чем увозить захваченную у татар добычу, — жестко отрубил Гяур. — Вы хотите еще о чем-либо спросить, господин поручик?
21
Первым с татарами столкнулся дозор из двадцати воинов, которым командовал сам Мамлюк. Как только на его пути появлялось какое-нибудь дерево, Мамлюк немедленно приказывал одному из своих разведчиков влезать на него и осматривать окрестности, зная, что с его высоты драгун заметит татарина раньше, чем тот его — с высоты своего коня.
Так оно и произошло. Выявив татарский разъезд из полусотни всадников, Мамлюк немедленно разбил отряд на две группы. Одной приказал затаиться в глубоком овраге, а сам, с другой, спешенной, залег на возвышенности, в небольшом терновнике. А посредине, на дороге, уложил своего коня с накрепко связанными крест-накрест передними и задними ногами.
Вынырнув из низины, татары с удивлением увидели брыкающуюся лошадь с перевязанной мордой и, настороженно осматриваясь, остановились. В ту же минуту драгуны Мамлюка с двух сторон ударили по ним из ружей и пистолетов. Решив, что они попали в серьезную засаду, оставшиеся в живых татары развернули коней и унеслись прочь, даже не решаясь на ходу обстреливать засевших.
Помня строгий приказ Гяура подбирать все татарские луки и колчаны, драгуны тотчас же собрали все, что им досталось, и умчались к стоящим в двух верстах от засады остальным воинам сотни.
Не прошло и получаса, как один из четверых постоянных, «кроновых», как называл их Мамлюк, дозорных, снова доложил, что теперь уже приближается до двух сотен татар.
Это тоже еще были не основные силы, а лишь дозорный отряд. Но и ему нужно было дать бой. Добравшись до места прошлой засады, татары, словно лисы, обшарили терновник, все окрестные балки и лишь тогда двинулись дальше.
Проскакав между грядой холмов, ордынцы увидели прямо перед собой широкую, простилавшуюся далеко вправо и влево, долину, посредине которой стояло несколько повозок, горели три костра и мирно паслись кони. Чуть дальше, вроде бы и охватывая какую-то часть равнины, и даже создавая видимость лагеря, но все же небрежно, вкось и вкривь, стояли еще два десятка повозок, между которыми несколько польских солдат прятались под навесами от палящего солнца.
Приметили крымчаки и разъезд драгун. Спешенные, солдаты стояли спинами к ним, о чем-то мирно беседуя, и, очевидно, не заметили их. Остальная же масса еще только собиралась создавать лагерь, наверное, готовясь здесь же и переночевать. Вон еще две повозки спускаются с горы, присоединяясь к табору.
Решив, что их не заметили, татарские разведчики подались назад, к своим. Теперь нужно было поскорее привести весь отряд и с ходу ударить по полякам, пока те не успели создать укрепленный лагерь.
Не прошло и часа, как весь чамбул уже рассыпался по гряде. Вырвавшись на равнину, командир чамбула увидел ту же картину, которую нарисовали ему дозорные. Но даже сами дозорные не обратили внимания на то, что четыре повозки, стоявшие как бы вне лагеря, уже соединены в четырехугольник, образуя маленький форт на колесах. Да и поставлены они теперь значительно ближе к основному лагерю. И что в самом лагере повозки расставлены менее хаотично. И что людей, сидящих у костров за малым лагерем, стало вдвое меньше, а костров теперь десять, они большие и составляют как