Я сохранил ее фото, которое напечатали в газетах на следующий день после того, как ее нашли. Так, на память. Оно ничего для меня не значит. Я могу выбросить его в любой момент, если захочу. Просто я не видел раньше этой ее фотографии. У нее на ней такой вид, словно она молится. Интересно, о чем она думала, когда ее снимали. Хороший получился портрет, похожий. Она и правда была такая.
Спокойная.
Тихая.
Я обналичил ее чеки в разных банках по всему городу. Все в один день, прежде чем ее банк заблокирует ее счет. Часть денег сразу взял наличными, часть положил на депозитный счет и, как только перевод был подтвержден, снял деньги. Она попала в больницу, но не умерла, поэтому у банков не было причин отклонять переводы. А я предусмотрительно датировал все чеки задним числом. Один чек она подписала, так что мне было нетрудно подделать ее подпись на остальных. Да и в этом ее ящике было полно денег. К концу недели я разбогател на несколько тысяч фунтов.
У меня нет поводов унывать. Только дождь все не прекращается.
Особенно по ночам, когда я снова остаюсь один, когда я снова одинок, а на небе ни облачка.
И в глубине души у меня такое ощущение, что я больше никогда не увижу солнца.
Глава 31 × Сеффи
— Сеффи, когда мы об этом поговорим?
— О чем? — спросила я Мэгги.
Она хмуро посмотрела на меня:
— Сеффи, в этом письме сплошное вранье. Каллум тебя любил. Да ты и без меня это знаешь.
— Так что, это не Каллум написал?
— Почерк и правда похож на его, — неохотно согласилась Мэгги. — Но если это действительно писал он, значит, его заставили или у него была какая-то другая причина, просто мы еще не понимаем какая.
Я посмотрела на Мэгги, склонив голову к плечу. Она сама-то верит во всю эту ерунду? Заставили?! Еще чего.
— Сеффи, Каллум любил тебя. Ты должна в это поверить, даже если не веришь больше ни во что на свете, — не сдавалась Мэгги.
Но я ее едва слушала. Теперь, когда она знает, что между нами с Каллумом ничего не было, кроме сплошного вранья, может, она иначе относится к тому, что мы живем у нее.
— Вы, наверное, хотите, чтобы мы с Роуз от вас съехали. Я могу перебраться к маме, — добавила я, чтобы у Мэгги не складывалось впечатления, будто она выставляет нас на улицу.
— Нет, конечно, — сказала Мэгги. — Это твой дом, живи здесь сколько хочешь.
Я пожала плечами, уговаривая себя, что вообще-то мне все равно.
— Сеффи, ты любила моего сына?
— Конечно любила. Иначе я не позволила бы ему прикоснуться ко мне.
Эти слова вырвались у меня не из головы, а из сердца, и едва я их произнесла, как выругалась про себя. Щеки у меня полыхали. Я отвернулась от Мэгги — не хотела смотреть на нее, выдав такую тайну.
— Тогда почему ты так рвешься поверить, что он и правда думал так, как написал в письме? — спросила Мэгги.
Рвусь поверить? Все, что я знала, все, что жило в моей душе, вынуждало меня молиться, чтобы оказалось, что он этого не писал, — но молитва не помогала.
— Потому что Каллум его написал, — ответила я, совершенно измученная. Как же она не понимает? — Каллум написал это оскорбительное, полное ненависти письмо и сделал это нарочно. Неужели вы можете честно, положа руку на сердце, сказать, что он имел в виду что-то другое?
Мэгги открыла рот, чтобы возразить.
— Вы не знаете, о чем он думал, когда это писал, — перебила ее я. — Он был в тюрьме, ждал казни. Естественно, что он винил во всем меня. Вот и возненавидел.
— Каллум никогда бы так не поступил, — сказала Мэгги. — Ты привыкла сама себя винить во всем, что произошло с моим сыном, и поэтому не можешь поверить, что все остальные так не считают.
— Иногда… иногда я думаю, что поняла письмо неправильно. Что Каллум и правда… любил меня. А потом перечитываю письмо…
— Тогда прекрати перечитывать, порви треклятую бумажку, — пустилась уговаривать меня Мэгги. — Или дай мне, я сама порву.
Бессмысленный получался разговор.
— Мне пора кормить Роуз, — сказала я и встала.
Я и правда не хотела больше ничего слышать. И не собиралась спорить с Мэгги. Да и вообще надо было беречь голос перед вечерним выступлением. Шагая наверх, я силой воли заставляла себя сосредоточиться на выступлении и больше ни на чем. А это, признаться, не лучшее средство поднять настроение. До выступления оставалось всего часа два, а я так разнервничалась, что меня уже физически тошнило. Все, теперь не отвертишься. Придется стоять и петь в клубе, битком набитом незнакомыми людьми. Конечно, никто из них меня не знает, так что, если я облажаюсь, мне больше никогда не придется с ними встречаться. Странно, но, если бы у меня был выбор — петь перед толпой враждебных незнакомцев или в очередной раз перечитывать письмо Каллума, — я знаю, что бы я предпочла. Я успела пробыть в своей комнате меньше минуты, когда Мэгги постучала в дверь. Я со вздохом открыла.
— Давай я приготовлю тебе что-нибудь поесть перед выходом, — предложила Мэгги.
Я мотнула головой. Мы обе понимали, что она постучалась не поэтому.
— Сеффи, пожалуйста, отдай мне письмо, — попросила Мэгги. — Чем дольше ты держишь его у себя, тем больше от него вреда. Еще решишь, что там правда напи- сана…
— Мэгги, я уже считаю, что там написана правда, — угрюмо ответила я. — Глупо с моей стороны было считать, будто правда какая-то другая.
— Неужели ты совсем не веришь в моего сына? — спросила Мэгги.
Я подумала.
— Я много во что верила. В семью. В то, что Бог не допустит смерти Каллума. В то, что Каллум меня любит. В любовь. Теперь я стала умнее. Я знаю, что верить ни во что нельзя.
Мы с Мэгги уставились друг на друга. Потом Мэгги развела руками и ушла.
Я закрыла за ней дверь.
Глава 32 ∘ Джуд
— Скучаешь?
Я поднял голову от кружки пива, над которой сидел уже битый час. Мне улыбалась девица — светло-русые косички до плеч, блекло-голубые глаза. На ней была темно-синяя футболка с белыми отпечатками двух ладоней на груди и джинсы. Шлюха? Похоже, но мало ли.
— Чего?
— Скучаешь?
Я машинально помотал головой — а потом кивнул.
— У тебя такой вид, будто на тебя обрушились горести всего мира, — сказала девица и села напротив.
Я пожал плечами, не понимая, зачем согласился, чтобы она подсела ко мне, когда хотел только одного — чтобы меня оставили в покое. Отхлебнул еще пива.
— Меня зовут Ева, — сообщила она.
— А меня… Джуд, — ответил я.
От того, что я не сразу назвался, она с сомнением усмехнулась.
— Очень приятно… Джуд, — официальным тоном произнесла она. По голосу я понял, что она ни на секунду не поверила, что меня правда так зовут. Обхохочешься. — Ну, кем работаешь… Джуд?
Она уже начала действовать мне на нервы.
— Маляр-декоратор.
— Да что ты! А ты на стройке работаешь или сам? Или как?
— Где будет заказ, там и работаю. — Я снова пожал плечами. — А ты?
— Я медсестра, — сказала Ева.
Тут я посмотрел на нее. Свежим взглядом. Не похожа на медсестру. Вообще ни на кого не похожа, если подумать.
— Слушай, может, хочешь куда-нибудь пойти? — спросил я.
— Прошу прощения?
— Уйти отсюда хочешь? Пойти еще куда-нибудь? Заняться чем-нибудь другим? — спросил я.
Откуда это у меня? Внезапный порыв выбраться из собственного тела, выбраться из собственной головы…
Пауза.
— Ладно, — сказала Ева, наскоро взвесив все за и против.
Я поставил теплое пиво и поднялся. Ева тоже поднялась. Я протянул ей руку. Примет? Вообще-то не обязана. Ева смотрела прямо на меня, шли секунды. Потом она взяла меня за руку.
— Знаешь какое-нибудь местечко, куда мы можем пойти? — спросил я.
Я знал, что мне нужно, и Ева годилась для этого так же, как любая другая женщина.
— Эй, придержи коней! — сказала Ева.
— Я хочу провести с тобой эту ночь, — сказал я. — Если тебе это не нравится, скажи сразу.
— А повежливее спросить не мог? — Ева надулась.
— У меня нет настроения в игры играть, — сказал я.
— Но ведь ты обо мне ничего не знаешь, — заявила Ева очень по-девичьи.
— А хотел бы узнать, — соврал я. — И мне сегодня очень нужно не быть одному.
— С подружкой поругался? Или что? — спросила Ева.
— Или что, — подтвердил я.
Ева посмотрела на меня долгим и пристальным взглядом. Сейчас я либо получу по морде, либо добьюсь своего.
— Покажи руки, — потребовала Ева.
Я нахмурился, но руки протянул. Она повернула их ладонями вверх и внимательно вгляделась.
— Ты что делаешь? — спросил я.
— Глаза и слова могут обмануть, а руки — никогда. Я умею гадать, — объяснила Ева.
Я едва не взвыл. Гороскопы, хиромантия, руны, вот это вот все — меня эта чушь не забирает совершенно. Обычно, если девушка начинает гнать эту пургу, я удираю куда глаза глядят. Одна из немногих общих черт, какие были у нас с Каллумом. Вот это поворот! Но потом я посмотрел на Еву и решил, что нечего привередничать.
— У тебя очень выраженная линия любви. Ты все чувствуешь очень глубоко. И любовь, и ненависть у тебя навсегда. Хорошие у тебя руки, сильные, — сообщила мне Ева.
Перед глазами мелькнул непрошеный, нежеланный образ Кары — как она закрывается от моих рук.
— Знаешь какое-нибудь местечко, куда мы можем пойти?
Мне приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы в голосе не проскользнуло раздражение. Идиотский разговор. У нас с Карой хотя бы случались настоящие диспуты, а не вот такая вот ерунда.
— Можем пойти ко мне, — прошептала Ева.
По морде я не получил. Добился своего.
Мы двинулись к ней, держась за руки.
— Жалко, что у тебя нет тачки, — сказала Ева. — У меня в этих туфлях ноги отваливаются.
— Зачем ты тогда их носишь? — спросил я.
— Красивые, — пояснила Ева.
Нет, ну как можно быть такой дурой?! Кара ни за что не стала бы носить неудобные туфли только потому, что они красивые! Правда, Кара была поумнее. Кара… Мои мысли приняли такое направление, что я вздрогнул.