С Каллумом.
И он целовал меня.
Ласкал меня.
Вот он уже на мне.
Вот он во мне.
«Я люблю тебя, Сеффи», — шепчет он, прикасаясь губами к моим губам.
Мне не хватает дыхания, я слишком охвачена эмоциями, чтобы ответить. Я вцепляюсь в него, стискиваю в объятиях, я так его люблю, что вот-вот умру от этого. Слышит ли он мои обрывочные мысли? Или просто читает в глазах, что я думаю? Один его взгляд — и я растворяюсь. Одно его прикосновение — и я пропадаю в нем. Унеси меня прочь. Твои руки такие горячие — каждая ласка обжигает. Только не переставай ласкать меня. Не переставай любить.
Ох, Каллум, я так тебя люблю. Что же ты со мной делаешь… Кровь моя полыхает. Каждый поцелуй, каждое касание отнимают у меня кусочек сердца, клочок души. Больше нет ни меня, ни тебя. Только мы — едины. Я возвращаю твой поцелуй, наши губы прижимаются друг к другу все плотнее, плотнее, и вот нам уже нечем дышать, и я уже не знаю, где кончаюсь я и где начинаешься ты. Мы растворились в мечте, мы возносимся все выше и выше — и вот касаемся неба. Стучим в небесные врата.
Каллум, я люблю тебя… Каллум, я люблю…
Каллум, любовь моя.
Я открыла глаза и поняла, что я наполовину в настоящем, наполовину в прошлом. Руки вынырнули из остывшей воды и схватились за бортики ванны.
Ох, Каллум, любовь моя…
Мое тело трепетало от наслаждения — я каждой клеткой вспомнила Каллума, вспомнила его всего. И с каждым содроганием прошлое меркло, а настоящее заявляло свои права на меня. Когда трепет кончился и началась дрожь, я села и спрятала лицо в ладони — по щекам ручьями текли слезы, и их было не остановить. Реальный мир завалил меня обломками, и я снова вспомнила, насколько отчаянно я одинока. Это одиночество сведет меня с ума, если не убьет еще раньше.
Я выбралась из прохладной воды, натянула халат. Не знаю, сколько просидела на краешке ванны, глядя в линолеум. Встала, только когда закололо в затекших ногах. Выдернула пробку, помыла ванну и вернулась в комнату. Она была освещена единственной лампой на столике у кровати. Заглянула в кроватку Роуз, посмотрела, как она спит, запретила себе брать ее на руки или гладить по щеке, как ни велик был соблазн. Вытерлась, надела хлопковую пижаму и забралась под одеяло.
Я чувствовала, что не засну, хотя очень устала. Мысли в голове так и метались. Я поймала себя на том, как жалею, что нет такого лекарства или снадобья, которое заставит меня забыть об отце Роуз хотя бы на время, чтобы немного отдохнуть. Потом я сдалась, села и стала думать, что теперь делать. Хотела немного почитать, но была не в том настроении. Я не знала, куда себя девать. Мозг словно тонул в патоке. Я хотела с кем-нибудь поговорить, а было не с кем. Мэгги была у себя, наверное, спала. А звонить так поздно Минерве или маме я не могла. Но мне надо было с кем-то поговорить. С кем угодно. Я в отчаянии схватила с пола записную книжку и зашарила вокруг в поисках ручки или карандаша. Нашла ручку в кармане куртки в шкафу и вернулась в постель. А теперь что? Я хотела что-нибудь написать, но не представляла себе, что именно. Какую-нибудь чистую фантазию. Что-нибудь, что отвлечет меня от того, что написано в письме Каллума. Что-нибудь, что заставит меня перестать мечтать о том, чтобы в мире не осталось больше слов.
Не думай, сказала я себе. Бери и пиши.
Так я и поступила. Я написала: «Нет слов» — и подчеркнула двойной чертой. А потом стала писать сердцем, не давая голове подвергать меня цензуре. Позволила словам течь вольно и свободно. Чистая фантазия.
Нет слов
Мы счастливы были вместе.
Но это не так сейчас.
Едва ты разжал объятья,
Мой свет навсегда погас.
На радуге мы танцевали,
И тьма уходила вспять,
Теперь ты больше не рядом,
И нечего мне сказать.
Про взгляд — я в нем тону —
Нет слов.
Про ночь — всего одну —
Нет слов.
Былого не вернуть,
Нет слов.
Прощай — и дальше в путь,
Нет слов.
Пусть ты не говорил «навеки»,
Не ждала я такой пустоты.
Я глаза закрываю, и снова
Ночь над миром, а рядом — ты.
Ты был, есть и будешь вечно
Тем единственным. Ты — любовь.
Ты меня запрятал в ладони,
Как могу я влюбиться вновь?
Черна судьба моя,
Нет слов.
Ведь я теперь — ничья,
Нет слов.
Лишь прошлое — мой дом,
Нет слов.
И я останусь в нем,
Нет слов.
Ты слышишь, как рыдает сердце?
Ты знаешь, что оно в огне?
Лишь ночь, лишь поцелуй. Мне мало,
Ты больше посулил мне,
Ты больше обещал мне,
Ты больше нагадал мне.
И вот я одна осталась.
Зачем мне эта беда?
В мечтах я с тобою рядом,
Мы вместе навсегда.
В реальности — мы в разлуке,
Пошел обратный отсчет,
Нет слов объяснить все это,
Лишь память душу грызет.
Да, я б тебя забыла —
Нет слов.
Но где на это силы?
Нет слов.
Ты очень нужен мне,
Нет слов.
Зачем душа в огне?
Нет слов.
Нет слов, лишь неслышный шепот,
Лишь пропасти острый край,
Нет слов для речей и песен,
Лишь только: любовь,
Прощай.
Я отложила записную книжку и выключила свет. Уставилась в чернильную темноту комнаты.
— Ты видишь меня, Каллум? — прошептала я. — Видишь, как ты разрушил мою жизнь? Интересно, чего тебе сейчас хочется — смеяться или плакать?
ЖЕЛТЫЙ
Глава 38 ∘ Мэгги
Дни наши полны взаимной вежливости и предупредительности. Мы разговариваем, но почти ничего друг другу не говорим. Вечера, как правило, проходят в молчании. Вот, например, вчера. Мы снова сидели рядышком и смотрели телевизор. Сеффи — в кресле, которое теперь присвоила. Я — на диване. Калли спала в кроватке в комнате Сеффи — золотая девочка. Так начался наш вечер в уютной домашней обстановке. Прошел час, но Сеффи почти ничего не сказала. Да и вообще она в последнее время почти ничего не говорит. А когда она только переехала ко мне, мы много разговаривали. Обсуждали телепередачи, кто что слышал, кто что видел, что сказали в новостях. А теперь мы только молчим. В конце концов я не выдержала.
— Сеффи, не надо верить в то, что было в письме…
— Я вам уже все сказала, — перебила Сеффи, даже не посмотрев на меня. — Не хочу об этом говорить.
— Я просто хотела…
Сеффи встала и направилась к двери.
— Ладно. Как хочешь. Я больше ни слова не скажу.
Сеффи посмотрела на меня, пытаясь оценить, сдержу ли я обещание. Видимо, решила, что сдержу, поскольку снова села. Так мы и сидели молча. И я не посмела сказать больше ни слова. Потому что боялась, что Сеффи выйдет не просто из комнаты, а из дома — и заберет с собой мою внучку. Я изо всех сил стараюсь не вмешиваться, не делать замечаний, но это сложно. Я не хочу выжить Сеффи из дома постоянными упреками, но иногда я смотрю на нее и готова поклясться, что мы обе чувствуем одно и то же, проходим через одно и то же, но ни у той, ни у другой не хватает храбрости прямо сказать об этом. Иногда я вижу, как глаза Сеффи затуманиваются. На миг, на несколько секунд — но этого достаточно. Я знаю, что она пытается примирить память о Каллуме со словами в его письме.
В этом треклятом письме.
Я ни на грош не верю, что Каллум написал все эти оскорбительные слова, полные ненависти, ни на грош. Каллум любил Сеффи. Вообще-то я не семи пядей во лбу, но это знаю точно. Он любил Сеффи точно так же, как мой муж Райан любил меня. Как Линетт любила Джеда. Так может любить и Джуд, только ему сначала надо очиститься ото всей ненависти, которая таится в нем. Наверное, это у нас, Макгрегоров, в крови — любить до конца и ненавидеть до конца. Никаких полутонов.
Кто бы что ни говорил, вроде моей сестры Шарлотты, нашей семье хотя бы в одном повезло. Мы очень любили друг друга, и этого у меня никто не отнимет. Мой муж Райан был готов на все ради детей. На все. Когда я думаю о своей семье, это заставляет меня понять, что в жизни очень мало постоянного. И неизменным в нашей жизни было только одно — любовь друг к другу. Когда воспоминания захлестывают меня и грозят потопить, я цепляюсь за эту мысль, чтобы остаться в живых и не сойти с ума.
Иногда я ловлю на себе взгляд Сеффи и вижу, какое озадаченное у нее лицо. Она отводит глаза, когда понимает, что я ее застукала, но это выражение у нее на лице бывало столько раз, что и не сосчитать. По-моему, ее бросает из крайности в крайность: она не до конца верит, что я ее не ненавижу, и никак не может понять, почему же я ее не ненавижу, если это не так? Надеюсь, она согласилась пожить у меня не ради покаяния и не в качестве срока в чистилище за какой-то воображаемый грех. Сеффи никак не может понять, сколько она для меня значит. Она дорога мне почти как родная дочь, почти как Линетт. Но я не могу ей сказать об этом. Она мне ни за что не поверит. Иногда я смотрю на нее, когда она ест или читает или когда клюет носом на диване, и перебираю в голове все то, что хотела бы ей сказать.
Например, как я люблю ее и как восхищаюсь ей за то, что она сделала в день, когда моего сына повесили. И как я люблю ее и как дорожу ею за то, что она родила мою внучку Калли-Роуз. Я понимаю, что она могла бы сделать аборт. Готова ручаться, что именно этого хотел ее мерзавец-отец. А могла отдать ребенка на усыновление. Но она этого не сделала. Интересно, она сама-то понимает, какая она сильная? Надеюсь, понимает — правда, надеюсь.