Я немедленно доложил Роммелю по рации:
– Нами обнаружены генерал Рамке с его 700 человек и вооружением. Он находится на моем командном пункте.
Роммель ответил, что очень беспокоился о судьбе парашютистов и считал их часть уничтоженной. Мне было приказано доставить генерала к командующему и помочь парашютистам транспортом.
Никогда не забуду, какими измученными казались парни Рамке, когда мы увидели их в расположении нашего батальона. Они избавились от «всего лишнего», оставив при себе только воду и оружие, однако моральный дух находился на поразительной высоте.
Утром 8 ноября Роммель появился на моем командном пункте – восточнее границы между Египтом и Ливией – и ввел меня в курс происходящего. С 4 ноября армия «Африка» отступала к ливийской границе на всех участках фронта. Мы из последних сил сдерживали отчаянный натиск британцев. Горючее, которое разгружалось в Бенгази, поступало на фронт слишком поздно или вовсе не доходило до немецких танковых дивизий, в результате приходилось взрывать последние машины. На тот момент на ходу оставалось лишь четыре танка, так что основную нагрузку по отражению неприятеля несли 88-мм орудия.
Роммель рассказал о том, какой кошмар творится на шоссе вдоль побережья. Под ударами британских танков, под постоянными атаками авиации солдаты бросают пылающую технику и пытаются найти спасение в бегстве. Поскольку дорога блокирована, грузовики снабжения не в состоянии пробиться к местам назначения.
Роммель намеревался создать на перевалах Ливии заставы из офицеров и с их помощью провести через горы по возможности большую часть сил армии «Африка».
На лице Роммеля явственно читались следы глубокого разочарования.
– Из-за безумного приказа Гитлера мы потеряли сутки, упустили наиважнейший момент, понесли потери, которые нечем восполнить. Удержать Киренаику я не смогу, а потому с остатками Африканского корпуса, возглавляемыми полковником Байерляйном[75], я пройду через Южную Киренаику, прорвусь через нее, невзирая на песчаные бури, чтобы создать рубеж обороны у Мерса-эль-Брега (у самой границы Триполитании).
У меня есть сведения, – продолжал Роммель, – что британцы, силами разведывательных подразделений и бронемашин, стараются развить успех и произвести фланговый охват с юга всего Африканского корпуса. Их прорыв грозит нам гибелью. Поэтому я пошлю вам группу разведки Фосса – 580-й моторизованный разведывательный батальон майора Фосса и 33-й моторизованный разведывательный батальон майора Линау[76], – чтобы у вас хватило сил отразить любой маневр на окружение.
Казалось, Роммеля ничем не взять. Однако нельзя было не заметить, сколь сильно подорвало его силы отношение высшего руководства. Во что превратилась гордая армия «Африка» Роммеля? Как же тяжело ему было в считаные дни бросать все, что было им завоевано в отчаянных и ошеломляющих по смелости операциях.
Мы все чувствовали себя обязанными встать плечом к плечу с «нашим Роммелем».
Прибыли со своими батальонами майор Фосс и майор Линау. Под моим командованием была сформирована механизированная группа разведки армии «Африка». Фосс рассказал мне подробнее о том, какие ужасные сцены разворачиваются на побережье.
– Страшно было видеть, как итальянцы и наши солдаты гроздьями повисают на последних уцелевших машинах, – сказал Фосс. – Некоторые из оставшихся танков пришлось тянуть на буксире – горючее кончилось. Снабженцы практически не могли прорваться к нам через массы отступающих. Но самое кошмарное – наша беспомощность перед лицом КВВС, которые замостили дорогу заново, только не асфальтом, а бомбами. Они поливают колонны огнем не только днем, но и ночью.
Я разделил подконтрольную территорию на оперативные участки, чтобы вся она постоянно находилась под наблюдением наших трех батальонов.
На следующий день Гаузе прислал нам «Физелер Шторх», испытанную легкую машину, незаменимую для разведки и связи, особенно в нашей ситуации, поскольку «Гибли» нам пришлось вернуть итальянцам. Мой адъютант или я раз или даже дважды в день садились в самолет и облетали районы патрулирования, чтобы вовремя засечь противника. Так мы экономили горючее в баках нашей разведывательной техники.
5 ноября остатки некогда гордой армии «Африка» пересекли границу Ливии. В течение следующей недели, к 13 ноября, наши измученные и изрядно поредевшие части достигли Мерса-эль-Брега. Ценой ужасных потерь командующему удалось сохранить армию, пройдя 1000 километров; в 21-й танковой дивизии на ходу осталось четыре танка.
8 ноября из штаб-квартиры сообщили о высадке американцев в Марокко и в Алжире и о том, что создается угроза удара по армии «Африка» с двух сторон. Чтобы предотвратить это, 9 ноября части Люфтваффе высадились в городе Тунис и около него; 11-го к ним добавились парашютисты. Следом подтягивались немецкая 10-я танковая и одна итальянская дивизии. Была сформирована 5-я танковая армия.
Новость о высадке американцев очень встревожила нас, хотя от Туниса нас пока еще отделяло большое расстояние. Пошли слухи, будто бы французское оперативно-тактическое соединение выступило из Чада и двигается через пустыню в направлении Туниса, чтобы отрезать нас ударом с юга.
Через несколько дней из штаба Роммеля сообщили о том, что пришлют на усиление мне итальянский разведывательный бронебатальон «Ницца». Поначалу такая перспектива мало порадовала меня, поскольку я не приходил в восторг от качества вооружения итальянцев и от состояния их боевого духа. Однако они прибыли, как положено – полнокровное подразделение, грамотное руководство. Их командир, высокий светловолосый майор, отрапортовал о своем поступлении в мое распоряжение. Позднее он признался, что получил назначение «по причинам дисциплинарного характера» – попросту завел интрижку с представительницей королевской фамилии. Все офицеры и солдаты были исключительно с севера – из Пьемонта и Венеции. Гордые и смелые, они стремились доказать нам, что умеют сражаться.
– Могли бы наши дозоры действовать совместно с вашими? – спросили меня командир и его офицеры. – Это стало бы для нас самой лучшей школой.
Я осмотрел их бронемашины[77].
– Опять банки с сардинами, – ворчали наши люди, глазея на технику союзников. И верно, снаряжение не отвечало даже стандартам времен начала Польской кампании. Куда им до британских «хамберов», что могут они поделать против противотанковых пушек противника. Между тем итальянцы рвались в бой.
Впоследствии меня одолевали противоречивые чувства: восхищение граничило с жалостью, которую вызывали у меня эти отважные люди. Они теряли друзей, проливали кровь, но не сдавались, до конца оставаясь нашими добрыми друзьями.
Мы же, несомненно, часто несправедливо относились к нашим союзникам итальянцам. Называя их повсеместно «макаронниками», мы традиционно смотрели на них не как на помощь, а как на обузу. При этом мы как-то все время забывали о том, что их бронетехника не шла ни в какое сравнение с той, которой располагали мы и наши противники в Северной Африке.
Итальянцы отличаются жизнерадостностью и дружелюбием, они не такие, как мы, немцы. О них можно сказать, что они «работают, чтобы жить», тогда как мы в большей степени «живем, чтобы работать». Нельзя не признать, что итальянцы – выдающиеся саперы, мастера строить укрепления и дороги; ну и, конечно, они дали миру лучшую оперу и лучших исполнителей классической музыки. Наследие культуры древних римлян и теперь чувствуется в этом народе, оказывает влияние и на другие страны. Обаяние и живость, средиземноморский климат – все это неизменно восхищает гостей из других земель.
Все эти качества и особенности, разумеется, оказывают влияние на итальянского солдата. Он не способен принимать войну со смертельной серьезностью и не желает продолжать ее тогда, когда она становится безнадежной. Патетика Гитлера с его воззваниями вроде «пусть немецкие солдаты сражаются или умрут» совершенно чужда итальянцам.
Вот под таким углом и следует смотреть на боевые качества и боевой дух наших союзников. Тем более могли мы оценить вклад батальона «Ницца», офицеры и солдаты которого храбро сражались плечом к плечу с нами до конца – до горького конца.
Невозможность возмещать потери в вооружении, нехватка боеприпасов и горючего и прочие снабженческие проблемы катастрофическим образом сказывались на процессе отступления. Я уже не говорю о тех танках и прочей боевой технике, которую приходилось тащить на буксирах или взрывать, достаточно сказать, что порой случалось, что немецкий танковый корпус встречал атакующих британских танкистов или самолеты КВВС неподвижным из-за отсутствия бензина.
Наш разведывательный батальон был в огромном долгу перед начальником снабжения: ему то и дело удавалось добывать жизненно важное топливо и переправлять его к нам в пустыню маленькими колоннами. Только однажды такая колонна попала в переделку за линией фронта и была уничтожена британцами, о чем сообщил нам радист из сопровождавшей снабженцев бронемашины.
Для нас это обернулось введением рационирования воды: пол-литра в день на человека из расчета на десять дней. Пол-литра воды для питья, и никакой речи о мытье или бритье. Но ничего не поделаешь, приходилось экономить – без воды посреди пустыни нам было просто не выжить. Несмотря на все лишения, мы продержались эти десять дней.
Начиная с 6 ноября моя группа разведки, находившаяся тогда далеко в пустыне, действовала сначала из оазиса Джарабуб, расположенного примерно в 250 километрах к югу от побережья.
Каменная пустыня не была такой же ровной, как дальше на север, и это не позволяло проводить крупные военные операции. Чем дальше мы углублялись в южном направлении, тем более гористой становилась местность. Местами попадались словно облизанные ветром скалы – целые гряды скал, тянувшихся с севера на юг и превращавшиеся в препятствие, преодолеть которое было затруднительно. А еще южнее начиналась песчаная пустыня с ее высокими, непроходимыми барханами. Длинные морщины вади могли послужить укрытием на случай внезапной атаки.