Нашей дивизии строго-настрого приказано не вступать в боевые действия с высаживающимся неприятелем до прояснения обстановки и распоряжений из группы армий «B». Роммель хочет, чтобы все части освоились на местности, в том числе и в ночное время, и чтобы регулярно проводились учения в обстановке, максимально приближенной к боевой. Надеюсь, мой дорогой Люк, вам будет хорошо у нас, я желаю вам удачи.
На протяжении мая Роммель несколько раз появлялся в дивизии, чтобы составить четкое представление о том, как идет подготовка и в каком состоянии боевой дух личного состава. В одно из посещений он высказался почти пророчески:
– Я знаю британцев по Франции в 1940 г. и по Северной Африке. Они высадятся как раз там, где мы меньше всего их ожидаем. Вполне возможно, именно здесь.
Чтобы как-то компенсировать недостаток укреплений на побережье, Роммель распорядился врыть дальше от берега надолбы и другие препятствия, получившие прозвище «спаржа Роммеля». Кроме того, всюду, где можно было ожидать высадки воздушных десантов, поставили минные поля.
Нас беспокоила в связи с этим необходимость обеспечить гражданскому населению возможность беспрепятственного передвижения. Нам пришлось оставить проходы в минных полях, чтобы крестьяне могли продолжать работать. Эвакуация не предусматривалась. Зачем? Мы ведь даже не знали, где следует ожидать высадки. Между тем Сопротивление, которое, конечно же, активно действовало в Нормандии, имело шансы поставить британцам точную информацию о нашей дислокации – сообщить, где стоят наши танки и артиллерия, указать расположения минных полей. Позднее у пленных мы находили карты с нашей подробной диспозицией.
Проходили недели. Для танковой дивизии, которая в кампаниях привыкла к маневру и быстрой смене событий, бездеятельность была утомительной и опасной. Бдительность быстро притуплялась, особенно после рюмочки-другой кальвадоса или кружки сидра – традиционных напитков в регионе. Имелась к тому же большая неуверенность в том, что высадка вообще затронет наш участок. Это не могло не расхолаживать.
Между тем я не сидел на месте ни дня, стараясь побывать в каждой части полка, получше познакомиться с офицерами и унтер-офицерами, показаться перед рядовыми, чтобы заронить в них веру в своего командира.
На совещаниях в штабе дивизии я встречался с другими командирами. Все они обладали большим боевым опытом и имели высокие награды.
В мае 1944 г. я вновь поехал в Париж. Фойхтингер хотел, чтобы я побывал в «Особом Парижском штабе» Беккера, побольше узнал о штурмовых орудиях и установках РС, которые он разработал, и поговорил бы с Беккером на тему тесного взаимодействия с нашими гренадерами.
Я предупредил о своем приезде Дагмар, она заготовила мне приятный сюрприз: Герберт фон Караян дирижировал Французским филармоническим оркестром, исполнявшим Пятую симфонию Бетховена. Поскольку Дагмар являлась близкой подругой жены Караяна, она легко достала билеты. На несколько часов прекрасная музыка заставила меня забыть о войне и тревожных мыслях о будущем. 30 мая Роммель в последний раз появился в нашей дивизии. Беккер продемонстрировал установки реактивных снарядов на берегу Нормандии, стреляя настоящими боеприпасами, что воодушевило Роммеля. На заключительном совещании с командирами частей нашей дивизии Роммель вновь подчеркнул необходимость оставаться предельно бдительными и закончил выступление словами:
– Не следует рассчитывать, что неприятель появится в хорошую погоду и непременно днем.
Генерал Маркс, командир 84-го армейского корпуса, в состав которого мы входили[94], выразился еще более определенно:
– Из того, что я знаю о британцах, могу сказать вам: в воскресенье, 4 июня, они помолятся, а в понедельник придут к нам.
Метеорологи из ВМФ, как и наши, армейские, подсчитали, что наиболее благоприятное время для высадки – 5 июня 1944 г., потом такой же момент наступит только 28 июня.
В первые дни июня деятельность британской воздушной разведки над побережьем Нормандии значительно активизировалась. Как узнали мы в штабе Роммеля, во Франции находилось только 130 истребителей «Мессершмитт». Острый момент приближался, а о переброске во Францию «1000 истребителей», обещанных Герингом, не было ни слуху ни духу. Все истребители вновь требовались для обороны неба над территорией рейха.
Тогда мы не знали, что Роммель, в соответствии с его собственным желанием, был приглашен на совещание к Гитлеру и 4 июня уехал в Германию. Не знали мы и того, что генерал Фойхтингер со своим первым офицером штаба отправился в Париж, в «Особый Парижский штаб». Потому в решающую ночь с 5 на 6 июня никого из них в штаб-квартирах не было.
Все, что у нас было, – судьбоносный роковой приказ не вступать в соприкосновение с противником до приказа из группы армий «B» (Роммеля) или главнокомандующего войсками на Западе (фон Рундштедта).
5 июня 1944 г. два танково-гренадерских полка стояли на оборудованных боевых позициях по обоим берегам реки Орн, к северу от Кана. Я дал 2-му батальону разрешение на выполнение предстоящей ночью учебного задания 5-й ротой лейтенанта Бранденбурга, которая для этого получила холостые патроны. Все шло в соответствии с планом, предполагавшим, что каждая из рот должна попрактиковаться в ведении боев в темное время суток.
Глава 15Начало вторжения союзников. 6 июня 1944 г
Вечер 5 июня 1944 г. выдался не из приятных. Нормандия показывала себя не с лучшей стороны – днями дождило и задували ветры.
Я сидел в скудно обставленном доме на краю селения Беллангревиль, что в нескольких километрах к западу от Вимона, маленького городка восточнее Кана, промышленного центра и речного порта Нормандии, передо мной лежали тексты приказов и инструкций, а также карты – все необходимое для подготовки полка к учениям. Мой адъютант, лейтенант Хельмут Либескинд, находился на командном пункте в селении. Скоро мне исполнялось тридцать три, я был майором, в конце июля ожидал повышения – сначала до подполковника, а еще через месяц-другой – до полковника. По моему представлению, быстрое продвижение.
Военно-морские метеорологи, которые ежедневно составляли прогнозы погоды и передавали их в дивизию, «дали добро» на отмену тревоги 5 и 6 июня. А потому мы не ожидали высадки: штормовое море, ветры и низкая облачность – все это заметно осложняло неприятелю проведение любых крупных операций с моря и с воздуха.
В тот вечер я, как и большинство моих солдат, думал о том, какая незавидная работенка нам досталась. Мы привыкли к подвижной войне, какую нам приходилось вести на других ТВД. Сидеть и ожидать вторжения было, несомненно, раздражающим занятием.
Вместе с тем, несмотря на вынужденную пассивность, личный состав сохранил высокий боевой дух, не в последнюю очередь потому, что Нормандия «развращала» нас, подкармливая маслом, сыром, «крэм-фреш» (сметаной) и мясом, а также сидром[95].
В тот дождливый вечер мы с адъютантом ждали доклада от 2-го батальона, заканчивавшего учения в ночное время. Данный батальон действовал в районе Троарна – Эсковиля, то есть в непосредственной близости от побережья, тогда как 1-й батальон, укомплектованный бронемашинами и другой полугусеничной техникой, занимал позиции глубже в тылу. Я на всякий случай отдал команды, предписывавшие батальонам и отдельным ротам, в случае союзнической высадки, атаковать неприятеля немедленно и действовать самостоятельно, причем делать это, невзирая на запрет не вступать в соприкосновение с противником до указаний Главного командования на Западе. Однако, ввиду полученного прогноза погоды, я не предполагал, что подобные действия могут потребоваться уже в эту ночь.
Около полуночи до меня донесся все нарастающий гул самолетов, проходивших у нас над головами. Я подумал, что противник вновь летит бомбить транспортные коммуникации у нас в тылу или же опять идет уничтожать города Германии. Казалось, машины идут очень низко. Может, из-за погоды? Я выглянул из окна и вытаращил глаза от увиденного – в небе висели осветительные ракеты. Тут как раз позвонил адъютант:
– Господин майор, парашютисты. На нашем участке приземляются планеры. Пытаюсь связаться со 2-м батальоном. Какие будут распоряжения?
Я без колебания отдал приказ:
– Поднять по тревоги все части, немедленно сообщить в штаб дивизии. 2-му батальону – вступать в боевые действия всюду, где потребуется. Постараться взять пленных и доставить ко мне.
Затем с адъютантом я отправился на командный пункт. 5-я рота 2-го батальона, отправленная на учения с холостыми патронами, еще не вернулась – опасное положение. Судя по первым донесениям, можно было сделать вывод о выброске британских парашютистов над Троарном. Командир 2-го батальона уже развернул контратаку всеми имевшимися в его распоряжении силами и сумел продвинуться до самого Троарна, куда отошли части 5-й роты.
Мы связались с командиром роты, который находился в подвале одного из домов:
– Бранденбург, держитесь. Батальон уже на подходе и вот-вот будет у вас.
– Хорошо-хорошо, – отозвался он. – У нас тут есть первый пленный, британский врач из 6-й воздушно-десантной дивизии.
– Пришлите его сюда, как только прояснится обстановка.
Тем временем мой адъютант позвонил в дивизию. Генерал Фойхтингер со своим начштаба еще не вернулись. Мы ввели к курс дела дежурного офицера, лейтенанта Мессмера, и попросили его, по возвращении командира, добиться для нас разрешения на сосредоточенную атаку.
Постепенно у нас сложилось некоторое представление об обстановке. Парашютисты, которые по ошибке приземлились в стороне от заданных районов высадки, попали к нам, когда мы развернули контратаку. Пленных привели ко мне. Прежде чем, в соответствии с приказом, отправить их под конвоем в дивизию, мы, «перекинувшись словечком» с ними, выяснили, что задача 6-й воздушно-десантной дивизии