– В бой вступили также и штурмовые орудия Беккера. С правого фланга они подбивали любой танк, делавший попытку обойти селение.
Молодой капитан подошел ко мне. Я поздравил его.
– Взвод из моей штабной роты прибудет сюда с минуты на минуту, чтобы охранять вас на случай неожиданной атаки противника. Повторяю приказ: будете держать позиции до тех пор, пока возможно, противодействуя любому продвижению неприятельских танков. Когда же положение станет критическим, уничтожайте орудия и вместе с гренадерами отходите на мой командный пункт.
С этим я покинул расположение батареи, сыгравшей столь решительную роль 18 июля.
Вернувшись на командный пункт, я связался с Фойхтингером. Я доложил обстановку такой, какой она представлялась мне по состоянию на полдень 18 июля, и закончил:
– Господин генерал, я считаю, что все британское наступление захлебнулось благодаря действиям моей боевой группы, а также не в последнюю очередь за счет вклада батареи 8,8-см орудий Люфтваффе, обнаруженной мной в Каньи и задействованной для борьбы с наземными целями. Между тем я вижу большую угрозу моему правому флангу. Если британцы подтянут пехоту, положение моего довольно тонкого рубежа обороны станет опасным. Пока все в порядке, однако на протяжении второй половины дня необходимо перебросить сюда резервы.
– Мои поздравления с успешной обороной, Люк. У меня для вас хорошие новости: 1-я танковая дивизия СС получила приказ выступить к нам на усиление из района Фалеза, особенно на высоты Бургебю. 12-я танковая дивизия СС тоже будет поддерживать нас на правом, то есть на вашем, фланге, чтобы предотвратить прорыв противника на юго-восток. 1-я дивизия СС прибудет сегодня ближе к вечеру, 12-я дивизия СС – не раньше середины завтрашнего дня. Мы должны продержаться до их прихода.
Ближе к вечеру Фойхтингер вновь вышел на связь:
– Прибыли первые части 1-й дивизии СС. Вместе с ними мы подбили множество танков. Учитывая ваш вклад, британцы потеряли, должно быть, по меньшей мере 200 танков. Я уверен, что вы удержитесь на правом фланге. Передайте мою признательность Курцу – командиру 2-го батальона.
Во второй половине дня я наконец смог переодеться и почувствовал себя лучше. Из батальона «тигров» прислали сообщение о том, что у них на ходу не менее десяти машин, готовых перейти в атаку на левый фланг неприятеля.
Лейтенант (в ту пору) барон фон Розен, командир роты PzKpfw VI («Тигр»), рассказывает следующее: «Мы еще не знали таких бомбардировок и обстрелов, как те, которым подверглись ранним утром 18 июля. Несмотря на то что мы прятались в окопах под своими танками, потерь у нас было много. Некоторые из 60-тонных машин валялись вверх гусеницами в бомбовых воронках диаметром 10 метров. Они взлетали в небо, точно рассыпавшаяся колода карт. Двое у меня в роте покончили с собой – не смогли выдержать психологического воздействия. Серьезно пострадали все 14 моих «тигров». Все были покрыты землей и пылью, пушки – выведены из строя, системы охлаждения двигателей не работали. Только в начале второй половины дня некоторые из «тигров» удалось вернуть в строй. С ними мне предстояло атаковать в западном направлении во фланг британскому бронированному потоку».
Из захваченных карт и оперативных планов нам стало известно, что гвардейцы намеревались наступать на юго-восточном направлении, 7-я бронетанковая дивизия – на центральном и южном направлении, а головная 11-я бронетанковая дивизия – на юго-западном.
Тогда как гвардейцы – для них это был первый бой – шли вперед осторожно ощупью, то и дело откатываясь с большими для себя потерями, 7-я бронетанковая дивизия пока еще даже не появилась. Только ближе к вечеру 18 июля она смогла протиснуться через несколько проходов в минных полях[113].
Британское наступление 18 июля застопорилось. Они продвинулись незначительно, а о том, чтобы вклиниться в наши позиции или прорвать их, не могло быть и речи. Между тем мы были уверены, что британцы готовятся продолжить наступление на следующий день. Вопрос заключался в том, сможем ли мы с нашими потрепанными частями продержаться.
Утро 19 июля началось на удивление тихо. В процессе отдельных попыток танковых прорывов мы вновь уничтожили немало британских машин. Но потом, в начале второй половины дня, Монти послал в бой все три бронетанковые дивизии при поддержке пехоты и артиллерии, которые действовали на сей раз все вместе слаженно.
Неопытные гвардейцы вели себя очень робко, что может быть понятно, но мы, к своему изумлению, обнаружили, что аналогично поступает и 7-я бронетанковая дивизия. Однако делала она это по прямо противоположной причине – из-за наличия у нее большого опыта. Мы сумели отразить все атаки на правом крыле и в ходе боев там нанести тяжелый урон двум британским дивизиям. Особенно мы были обязаны этим мастерским действиям 2-го батальона под началом майора Курца, равно как танково-разведывательному батальону и штурмовым орудиям Беккера.
Из разведывательного батальона прислали офицера связи.
– Господин майор, я должен доложить, что своими действиями и контратаками мы вновь и вновь вынуждаем противника отходить. В какой-то момент у нас в тылу даже оказался перевязочный пункт британцев. Час назад появился британский танк с белым флагом – противник доставил нам некоторых из наших раненых. Мы поблагодарили британцев.
Вот подлинное благородство!
Из дивизии и от двух батарей Беккера, действовавших теперь на моем левом фланге, мы узнали, что около четырех часов 11-я бронетанковая дивизия силами пехоты, танков и тяжелой артиллерии развернула атаку на две деревни на северной окраине высот Бургебю, где оборону держали части 1-й танковой дивизии СС.
Вскоре после этого пришло сообщение от командиров штурмовых орудий: «Оба населенных пункта захвачены неприятелем, но его дальнейшее продвижение остановлено. Две наши батареи с боями, но без потерь вышли на высоты, продвигаясь иногда параллельно британцам».
Обстановка становилась критической, однако британское наступление не продолжилось и снова застопорилось. Просто поразительно, почему атакующие на моем участке действовали столь нерешительно. Шок, вызванный 8,8-см противотанковыми пушками, несколько «тигров» и штурмовые орудия Беккера – все это сразило британцев. Между тем нам приходилось держать фронт на востоке всего с 400 гренадерами. Решительной атаки мы с таким количеством людей выдержать просто бы не смогли.
Наконец около пяти часов прибыли первые части 12-й танковой дивизии СС. Со мной на связь вышел офицер штаба:
– Дивизии досталось на марше. То и дело нам приходилось останавливаться и искать убежища под ударами британских истребителей. Основная часть дивизии подтянется сюда ночью. Как дела у вас?
Я ввел его в курс дела и узнал, что его дивизии предстоит сменить мою боевую группу. Вскоре после этого пришел приказ из нашей дивизии: «В течение ночи боевой группе фон Люка выйти из боевого соприкосновения с противником и передать участок 12-й дивизии СС. Вам предстоит занять оборонительные позиции в обеих частях Троарна на восточном берегу разлившейся реки Див. Боевая группа Рауха также выводится из боя и дислоцируется восточнее Дива».
Передача позиций прошла без сложностей. Меня радовала надежда дать наконец измученным и измотанным боями солдатам возможность немного отдохнуть. По состоянию на поздний вечер 19 июля становилось возможным подвести итоги и подсчитать, что удалось и чего не удалось сделать британцам: маленький береговой плацдарм расширился до 9 километров, был полностью занят Кан. Однако осуществить прорыв в направлении Фалеза не получилось. Монти впоследствии утверждал, что таких задач и не ставилось, что операция «Гудвуд» проводилась с целью связать боем немецкие танковые дивизии и таким образом облегчить американцам запланированный прорыв на западе.
Помимо меня есть и другие люди, которые сомневаются в правдивости данной версии, и вот по каким причинам: (1) пленные канадцы показали, что незадолго до наступления Монти обратился к ним со следующими словами: «На Фалез, ребята! Будем наступать на Париж»; (2) у любого, кто знал Монти – знал его самолюбие – и дал себе труд проанализировать его операции в Северной Африке, не возникнет сомнений, что он рассчитывал на нечто большее, чем «связать боем немецкие танковые дивизии» и «расширить береговой плацдарм».
Так или иначе, операция «Гудвуд» обошлась британцам примерно в 450 танков[114]. Она была отлично подготовлена и являлась верхом мастерства служб тыла. А нам все же удалось предотвратить прорыв неприятеля.
Только теперь мы узнали, что за день до начала операции «Гудвуд» – то есть до старта наступления – фельдмаршал Эрвин Роммель получил тяжелые ранения, когда истребитель-бомбардировщик обстрелял его машину. Мы не могли поверить в это, для нас Роммель всегда казался неуязвимым.
Тем не менее глубокоэшелонированная оборона, организованная Роммелем, выстояла под ударами дивизий Монтгомери. 15 и 17 июля Роммель как раз проверял состояние дел на участке нашего корпуса. Наверное, не будет преувеличением сказать, что Роммель преградил своему извечному противнику путь в Париж – последняя его удача как военного.
В ночь с 19 на 20 июля зарядили проливные дожди, затруднившие нам передачу позиций. Никогда не забуду наш ночной марш на север и запах разлагающихся в полях тел. 20 июля, однако, прошли еще более сильные грозы, превратившие все вокруг в болота. Британским военно-воздушным силам пришлось остаться на земле.
Поздним вечером 20 июля мы узнали – сначала из листовок, сброшенных британцами, а потом из радиосообщений – о покушении на Гитлера. Те, кто постарше, испытывали смешанные чувства, молодых же охватила ярость: «Это удар в спину нам тут на фронте!»
Я же вспомнил разговоры с Роммелем в Северной Африке в 1943 г. и во Франции в 1944 г. «Попытка уничтожить Гитлера физически может породить легенду об «ударе в спину». Как только второй фронт будет открыт и конец станет очевидным, мы должны заставить его отречься от власти, чтобы избежать дальнейших потерь и сконцентрировать все силы на войне на Востоке».