Мы, командиры, всегда оставались верны Фойхтингеру, отстаивали его, когда наши товарищи из других танковых дивизий ворчали по поводу стиля его руководства и образа его жизни. Однако даже мне теперь казалось, что это уж слишком.
Я никогда не забывал о «de mortuis nil nisi bene» («о мертвых либо хорошо, либо ничего») древних римлян, но, думая о наших отважных солдатах, сражавшихся со столь великой храбростью и самопожертвованием, о тысячах погибших и раненых, все же и я не могу не упрекнуть Фойхтингера.
В конце января 1945 г., когда закончился период ожесточенных боев, генерал Фойхтингер попрощался с нами, своими командирами. С невозмутимым видом он поблагодарил нас за службу.
В марте Фойхтингер предстал перед судом военного трибунала. Однако приговор смягчили «по приказу свыше», и под давлением обстоятельств он не был приведен в исполнение. Об обстоятельствах процесса над Фойхтингером я услышал уже много времени спустя, после своего возвращения из плена.
После освобождения из американского плена он перебивался то на одной, то на другой работе, пока не умер в конце пятидесятых, незадолго до начала нового разбирательства.
Сражение за Хаттен и Риттерсхоффен
В начале января 1945 г. в Вогезах лежал глубокий снег. В низинах между Виссембургом и Хагенау и в долине Рейна глубина покрова превышала четверть метра. Гражданское население было напугано тем, что война вновь прокатится по их жилищам. Во многих домах селян не было воды – трубы замерзли.
Виссембург – небольшой городок на севере Эльзаса у границы с Пфальцем. На склонах холмов вокруг Ландау, Арвайлера и Бергцаберна произрастает виноград, из которого делается знаменитый Пфельцер – Пфальцское вино. Недалеко к востоку протекает Рейн, на противоположной стороне которого расположены Баден-Баден и Шварцвальд.
Между восточными склонами Вогезов и Рейном лежит широкая низменность, простирающаяся на юг до самого Страсбурга.
Наш район сосредоточения находился к северу от Виссембурга. К месту назначения мы вышли после тяжелого марша по обледеневшим дорогам ночью с 5 на 6 января.
Планировалось, что в следующую ночь у нас в тылу дислоцируется 25-я танково-гренадерская дивизия, которая до того не смогла прорвать «линию Мажино» к западу от Вогезов. Задача состояла в совершении броска через «линию Мажино» в южном направлении возле восточных предгорий Вогезов силами двух боевых групп. Нам предстояло перекрыть все пути через них и перерезать линии неприятельских коммуникаций со Страсбургом.
Я затребовал карты с точным указанием расположения блиндажей и прочих фортификаций неприятельского укрепрайона. Карт не оказалось. Как выяснилось, таких карт не было даже в высшем эшелоне. Зато – видимо, желая подбодрить нас – нам сказали, что на «линии Мажино» почти нет противника, так что она не представляет собой серьезного препятствия.
Итак, 6 января мы выступили на юг «вслепую». Не успев выйти к блиндажам, мы столкнулись с ожесточенным противодействием и угодили под огонь американской артиллерии. После полудня обе боевые группы все же сумели потеснить противника, однако прорваться через заслоны «линии Мажино» нам не удалось.
Мы продолжали наступление и в ночь с 6 на 7 января. Над долиной Рейна лежал густой туман, видимость была не больше нескольких сотен метров. Вдруг мы напоролись на первый дот, из которого нас встретили яростным огнем. Головные цепи и сопровождающая SPW наткнулись на минное поле, артиллерийский обстрел усилился. Не приходилось сомневаться в том, что противник намерен удержать позиции по «линии Мажино» при любом раскладе и сохранить в неприкосновенности маршруты сообщения как со Страсбургом, так и с берегом Рейна. Сил нашей дивизии, численно не превышавшей в тот момент гренадерского полка, для того чтобы пробиться, не хватало.
От пленных, взятых нами на подступах к «линии Мажино», мы знали, с кем имеем дело: опытная 79-я пехотная дивизия, части 14-й бронетанковой и 42-й пехотной дивизий армии США, а также сильная артиллерия. С ними нам и пришлось сражаться на протяжении следующих 14 суток.
В группе армий, похоже, начали осознавать, что американцы намного сильнее, чем предполагалось.
8 января танкисты капитана Херра с гренадерами и саперами вновь двинулись на юг. Штурмовому отряду с 12 «пантерами» удалось вынудить к сдаче защитников одного из дотов, подбить три «шермана» и взять множество пленных. Одна «пантера» подорвалась на мине. Затем неприятель обрушил на захваченный нами дот такой мощный артиллерийский огонь, что Херр, потеряв 20 гренадеров и саперов, сидевших на броне его танков, был вынужден отойти.
Из группы армий поступили новые приказы: «Двое суток назад нам удалось создать береговой плацдарм (иначе предмостное укрепление) на левом берегу Рейна, южнее Хагенауского леса и к северу от Страсбурга. С этого плацдарма предстоит нанести удар в западном направлении с целью перерезать коммуникации противника к северу от Хагенауского леса. 25-я танково-гренадерская дивизия выступает на запад 9 января по северной опушке леса, прорывает «линию Мажино» и наступает к восточным склонам Вогезов. 21-я танковая дивизия действует у нее на правом фланге и, пробив бреши в обороне противника, также немедленно выдвигается на запад».
8 января из Германии поступило 20 штурмовых орудий; у капитана Херра все еще имелось 11 танков. В тот же день 25-я танково-гренадерская дивизия сосредоточилась на исходных двумя боевыми группами, наша дивизия – сразу к северу от нее так, чтобы мой полк взаимодействовал с 25-й танково-гренадерской.
Было очень холодно, шел снег. Время от времени из-за облаков выныривала луна. Затем мы увидели торчавшие из снега черные чудовища. Мы знали, что должны проложить себе коридоры через проволочные заграждения и минные поля. Для этих целей в нашем распоряжении имелось лишь несколько саперов и молодняк из пополнения – мальчишки 16 и 17 лет.
В ночь с 8 на 9 января головной штурмовой отряд из состава 25-й танково-гренадерской дивизии стал пробираться к первому доту. Молодые бесшумно поползли вперед и принялись пробираться через колючую проволоку. Как только выходила луна, все словно замерзали – ни одного движения. Ближе к четырем утра коридор был расчищен, до дота оставалось несколько сот метров. Шли перебежками. Американцы, судя по всему, спали. Орудийный ствол грозно торчал из амбразуры. Наши солдаты ползком обогнули дот. Бронированная дверь была закрыта, но, когда унтер-офицер ударил в нее прикладом, она медленно открылась.
Американцы оказались застигнутыми врасплох, и скоро с их сопротивлением было покончено. Шум услышали в других дотах и на промежуточных позициях. Закипел бой. Американская артиллерия накрыла дот огнем.
Тут в брешь при поддержке штурмовых орудий устремилась боевая группа 25-й танково-гренадерской дивизии.
Из-за мощного артиллерийского огня продвижение по прямой стало невозможным, и группа, повернув влево, пробилась с севера в небольшую деревушку под названием Хаттен.
Одновременно двинулась в бой и бронетанковая группа из состава моей дивизии, рассчитывая пройти мимо Хаттена. Несколько танков наскочили на мины. Атака увязла. Один из моих батальонов тоже вступил в Хаттен с севера и сменил там части 25-й танково-гренадерской. Американские пехотинцы яростно обороняли южную часть селения, они развернули контратаку, которую нам, однако, удалось отразить.
К вечеру 9 января оказалось возможным пробить лишь незначительную брешь во вражеской обороне. В группе армий и в корпусе настаивали на продолжении наступления. Они требовали развить прорыв через «линию Мажино» и создать условия для дальнейшего продвижения на запад.
В ночь с 9 на 10 января моя боевая группа силами 125-го полка атаковала дот, справа был сестринский 192-й полк.
Дивизия получила еще артиллерийский полк, так что теперь мы пользовались лучшей поддержкой.
Бронетанковая группа 25-й танково-гренадерской дивизии тщетно пыталась проложить себе путь в соседнюю деревню Риттерсхоффен. 10 января взять Риттерсхоффен приготовилась наша дивизия.
192-м полком вместо заболевшего полковника Рауха командовал офицер резерва майор Вилли Шпрей. Его атака на «линию Мажино» к северу от Хаттена тоже увязла 9 января перед дотами; численность активных штыков в ротах значительно сократилась. В качестве последнего резерва у него имелся еще саперный взвод, состоявший из одного фельдфебеля, унтер-офицера и 20 по большей части не имевших опыта солдат. Тем вечером майор Шпрей расположил свои противотанковые пушки и тяжелое вооружение прямо перед дотом.
Вот что рассказывал потом майор Шпрей: «С первым светом утра я поднял саперный взвод, пока тяжелое вооружение беспрестанным огнем поливало амбразуры дота. Мы пробрались через сугробы и через несколько минут приблизились к доту. Саперы принялись бросать в амбразуры гранаты, а остальные тем временем перерезали проволоку и обезвреживали мины. Когда мы бросились к тыловому выходу, дверь открылась, появился человек с белым флагом. Всего в плен сдались пять офицеров и 117 военнослужащих других званий. У четырех офицеров были серьезные травмы глаз, полученные от огня в смотровые щели. Ранеными занялся полковой врач, остальных отправили в тыл. Бункер оказался мощным опорным пунктом в сложной системе укреплений, так что я немедленно превратил его в свой командный пункт».
На следующий день во время атаки на высоты к северу от Риттерсхоффена майор Шпрей получил тяжелое ранение и был эвакуирован в госпиталь. 24 февраля «за проявленную личную храбрость» он получил Рыцарский крест.
10 января я двинул свой полк в атаку на Риттерсхоффен. Ночью нам удалось пробиться в деревню, но и здесь тоже, как и в Хаттене, противник удержался в домах и тотчас же перешел в контратаку силами танков и пехоты. Основной вес неприятельского натиска пришелся на мой 2-й батальон, позиции которого находились в центре населенного пункта у церкви.
Вот в этих двух селениях – в Хаттене и Риттерсхоффене – и разыгрались, наверное, наиболее ожесточенные бои из всех, которые велись на Западном фронте.