Новые войска с воодушевлением рыли окопы. Провианта хватало, и некоторые солдаты начали отмечать свой патриотизм вином. Ришелье предупредил, что ни один солдат, замеченный в пьянстве, не попадет на передовые позиции. Это предупреждение за одну ночь отрезвило большинство из них: Ги никогда не видел, чтобы солдаты так стремились оказаться среди тех, кого убьют первыми.
Для штаба маршал выбрал здание внутри внешнего кольца укреплений. Повар был на высоте, вечера проходили весело, для развлечения нашли даже бильярдный стол. Однако Ги предпочитал уединяться и читать после ужина. Он хорошо поладил с заместителями маршала, сыном и зятем Ришелье, но у него не сложились отношения кое с кем из молодых горячих солдат, набранных Ришелье. Не будь он сам так несчастен, Ги в первом же бою отдал бы им распоряжения и посмотрел бы, как они погибнут, но сейчас ему было не до этого.
Ночи стали для него почти невыносимы. Было тепло, и через открытые окна он хорошо слышал шумное веселье внизу. Из своего окна Ги видел спускавшуюся вниз скалу, а за ней бескрайнее море, откуда постоянно дул солоноватый бриз каждую ночь, когда порывы ветра, казалось, доносили до него имя Шарлотты. Ги представлял себе ее родину, куда она уже никогда не вернется.
Многим хотелось, чтобы Ги спустился вниз, и однажды вечером молодой граф де Верне зашел к нему поболтать. Увидев аккуратно сложенные книги Ги, граф заметил:
— Думаю, Фридрих Прусский читает такие же книги. У него в королевских покоях стоит кровать с пологом, на ней лежат его книги, а сам он, как настоящий спартанец, спит на соломенном тюфяке на полу.
— Это интересный монарх: его примеру стоит следовать, — вежливо откликнулся Ги. — Когда этот монарх просыпается, молодые подчиненные заходят к нему выпить кофе. Он выбирает одного из них, проводит с ним часок на матраце, а остальных просит удалиться.
Щеки графа вспыхнули, он что-то пробормотал и вышел. Услышав через несколько минут взрыв хохота, Ги догадался, что их разговор пересказали Ришелье.
Ги был капитаном кавалерии, но осада требовала иной стратегии. Он проводил значительное время на передовых укреплениях, руководя саперами, которые рыли подземный ход к стенам крепости. Эта работа оказалась нелегкой, ибо земля была нашпигована камнями вперемешку с песком. Командиром первого взвода Ги назначил бывшего могильщика из Прованса и не ошибся в выборе. До сих пор не погиб ни один солдат, хотя канониры из замка стреляли метко. Город Сен-Филипп, откуда вывезли большую часть жителей, простирался до самых стен замка, однако попытка сделать подкоп у основания крепости не осталась бы незамеченной: англичане не теряли бдительности.
Ги попросил разрешения вести подкоп ночью силами одного взвода, а днем передавать роту под командование его заместителей, чтобы развеять убийственную тоску, донимавшую его с наступлением темноты. Но герцог отверг это предложение. Поэтому Ги удвоил свои усилия. Теперь солдаты делали вид, будто заняты на одном участке линии, тогда как на другом продолжалась тайная работа.
Чтобы не перемещаться верхом в пределах досягаемости выстрела со стен крепости, Ги работал вместе с другими. Все следили, чтобы Ги не подвергал себя опасности, беспрекословно выполняя его приказы соблюдать осторожность. Сам он не придавал этому особого значения. На Менорке Ги окреп, похудел и однажды иронически заметил, что подтверждает все прогнозы своего врача. Ги загорел на ярком солнце, и его покрытые мозолями руки стали такими же сильными, как у его солдат.
То, на что он напрашивался, в конце концов произошло, хотя в этом не было вины канонира, пристроившегося на крепостной стене. Случилось это однажды вечером, когда Ги возвращался к своему жилищу. Часовой, которому он приказал стоять в кустарнике недалеко от замка, закричал, но его заглушил треск выстрелов. Смеркалось, и группа англичан совершила смелую вылазку через потайной ход в крепостной стене, собираясь предпринять набег. Ги громко отдал распоряжения и галопом понесся в сторону от входа в самый большой туннель. Второй взвод выскочил из окопов позади него, и Ги заметил красные мундиры среди деревьев, затем возле него прозвучал взрыв, он свалился с лошади и погрузился в блаженное забытье.
Пока Жервеза не было в Ла-Фертэ, Айша занялась хозяйством, ибо экономка уехала в столицу вместе с ее мужем. Когда он вернулся, она размышляла, как поступить, бросая игральные кости, подаренные ей Флорусом. Такая азартная игра создавала иллюзию, будто Айша сама принимает решения. Каждое утро и каждый день она бросала кости на стол в своей спальне и следовала их указаниям. Так Айша определяла, когда ей есть, и в зависимости от выпавших чисел обедала либо с Жервезом в столовой, либо просила принести поднос в свою комнату. Так она ограничивала себя в пище. Жервез, понимая, что она избегает встречаться с ним, не возражал. Он стал называть ее «моей сумасшедшей женой», и Айша догадывалась, что он не так далек от истины.
В последнее время она все чаще вспоминала прошлое. Например, как Жозеф убеждал ее узнать, кто ее отец. Она считала, что он был прав. Теперь судьбу Айши определило ее прошлое, как бы она ни пыталась уйти от него. В сущности, прошлое загнало Айшу в ту же ловушку, которую ей расставил Жервез. Вскоре она встретится с хозяином не победительницей, как задумала, а как часть его самого, как его плоть и кровь.
Айша выросла вместе с Голо, а Люси и Марго видела издалека, не догадываясь о том, как все они близки по крови. Мадемуазель Антуанетта обучала Айшу, но та не предполагала, что ее воспитывает тетя. Когда Айша подражала манерам Антуанетты, пытаясь ввести в заблуждение парижских аристократов, ей и в голову не приходило, что заимствованные ею манеры типичны для всех Моргонов и, значит, для нее.
В те вечера, когда Айша не ужинала с Жервезом, она часто разворачивала договор, составленный им относительно «Каскадов», и перечитывала его. Под ним расписались они оба, и договор, заверенный нотариусом Осера, был столь же убедительным, как и любой другой документ такого рода. Жервез занялся делами: перевел на свой счет деньги Айши из банка Лабланша. Как его жена, Айша не могла воспрепятствовать этому, поскольку у нее не было семьи, которая вступилась бы за нее. Однако у Айши все еще оставалось состояние — драгоценности, и она не очень беспокоилась о том, как Жервез распорядится ее деньгами, пока соглашение оставалось в силе. Жервез решил взять под контроль владения Поля-Армана де Моргона, и Айша намеревалась быть рядом с ним, когда он добьется этого. Только ради этого она и жила — других причин не было.
В конце апреля Жервез сообщил жене, что они едут в Рошфор, а оттуда, если понадобится, еще дальше. Они укладывали вещи и отдавали распоряжения. Шато предполагалось закрыть, экономка и большинство слуг возвращались в Париж. Жервез собирался путешествовать с женой в сопровождении шестерых слуг: с кучером и лакеем Жервеза, с Ясмин и служанкой Айши. Предполагалось, что Флорус и конюх отправятся в путь в экипаже с багажом.
Жервез, как обычно, поедет верхом. Путешествие на запад оказалось приятным, поскольку стояла прекрасная погода и дороги были сухие. Во фруктовых садах расцвели деревья, во дворах ферм появился молодняк. На тополях вдоль дорог проклюнулись клейкие листочки.
Они собирались встретиться с хозяином. Тот приехал в Рошфор по делам, и они задумали нанести ему визит на постоялом дворе, где он постоянно останавливался. Жервез заранее предупредит Поля-Армана о визите, но сообщит об Айше лишь в тот момент, когда она под руку с ним войдет на постоялый двор. Айша убеждала Жервеза, что хозяин прогонит их, но тот не желал ее слушать. Принадлежа к другому миру, он не понимал, какая пропасть навсегда разделила на Мартинике рабов и плантатора. Муж утверждал, что Айша похожа на белую женщину, свободна и ведет себя как аристократка. Жервез считал вполне возможным, что Поль-Арман сделает ее своей наследницей — Айше эта мысль претила. Согласившись на эту встречу, она хотела увидеть, как пелена спадет с глаз ее мужа.
Только одно побуждало ее стремиться к этой встрече — она надеялась услышать от хозяина хоть что-то о Лори, хотя и боялась этого.
В Рошфоре, портовом городе, жизнь сосредоточилась на оживленных верфях, литейных заводах и фабриках. На улицах часто встречались воловьи упряжки, перевозившие лес и железо. А рядом было море. Увидев его, Айша расплакалась, забыв о том, что на нее смотрят Ясмин и служанка. Из доков пахло дегтем и только что распиленным деревом. Но над всем этим господствовал запах океана. Несколько трехмачтовых кораблей стояли на якорях. Айша никогда не видела столько кораблей вместе. Между их корпусами бились волны с белыми гребнями.
В отличие от хозяина, они не поселились возле гавани, а остановились в лучшей гостинице на главной улице Рошфора. От сознания того, что до моря рукой подать, у Айши немного полегчало на сердце.
На следующий день Айша встала рано и долго готовилась к предстоящей встрече. Она интуитивно догадывалась, что ее внешность, одежда и драгоценности надежно защитят ее от пренебрежения хозяина. Однако, посмотрев в зеркало, Айша пришла в отчаяние: она была такой же худой и усталой, как в тот вечер, когда угодила в притон мадам Парис. Айша шла с Жервезом, внешне сохраняя спокойствие. Дойдя до постоялого двора, Жервез велел сообщить о них Полю-Арману. Он сказал Айше:
— Если отец захочет поговорить с тобой наедине, я спущусь вниз и подожду тебя. Какие бы средства убеждения ты ни избрала, они принесут тебе столько же пользы, сколько и мне. Надеюсь, что ради нас обоих ты сделаешь все возможное.
Айша не ответила, но Жервез не настаивал на этом. Однако она почувствовала, что ее молчаливое пренебрежение смутило его. Они поднялись по лестнице.
Последний раз Айша видела хозяина в тот день, когда тот разрешил ей и Мерле выйти из столовой, заставив их часами стоять в углу. Затем велел Мервилю осмотреть их, словно они были предметами мебели. Айше больше всего запомнились его неумолимость и сила. Войдя в комнату вместе с Жервезом, она поразилась тому, как исказила все ее память. Поль-Арман был не так высок, как Жервез, а его волосы уже подернулись сединой. Его бледное и усталое лицо разительно изменилось, когда он увидел Айшу. Поль-Арман шагнул вперед и остановился: голубые глаза с удивлением и надеждой уставились на нее. Но это продолжалось не более мгновения. Едва он узнал Айшу, в его глазах появился столь знакомый ей жесткий блеск.