Вдруг он подумал о смерти.
— Проснитесь! — крикнул он ей, резко поворачиваясь на скамейке.
Миссис Треверс вздрогнула, брызги воды хлестнули ей в глаза и каплями потекли по щекам. Она чувствовала их на губах, теплые и горько-соленые, как слезы. Шипящая волна подбросила лодку вверх, за ней последовала другая и еще другая, и лодка, все время поворачиваясь, заскользила под ветром по ровной поверхности.
— Миновали риф, — облегченно проговорил Лингард.
— А разве нам грозила опасность? — шепотом спросила миссис Треверс.
— Ветер утих, и нас отнесло очень близко к утесам, — объяснил Лингард, — Мне пришлось вас разбудить. Вам было бы не совсем удобно проснуться в воде.
Значит, она спала! Ей не верилось, что она могла смежить глаза в этой маленькой лодке, в таком неспокойном море, в такую опасную минуту.
Сидевший рядом с ней человек наклонился вперед, протянул руку, и лодка, под порывом набежавшего ветра, пошла гладко и ровно. Прямо перед ними зловеще высилась неподвижная черная масса. Она обратила на нее внимание Лингарда.
— Посмотрите на это ужасное облако!
— Это облако — берег, и через минуту мы уже войдем во внутреннюю бухту, — сказал спокойно Лингард. Миссис Треверс стала смотреть.
Итак, это была земля! Земля эта казалась миссис Треверс еще менее ощутимой, чем облако; зловещей, неподвижной тенью она лежала над беспокойным морем, укрывая в своем лоне мятущихся людей, которые представлялись ей не более реальными, чем фантастические тени.
Более всего поразило миссис Треверс в Иоргенсоне его странное, как бы отрешенное от земли выражение. Он так долго находился вне жизни, что его высокое костлявое тело, неторопливые механические движения, застывшее лицо и ничего не выражающие глаза дышали непобедимым равнодушием ко всем возможным неожиданностям этого мира. Это подобие человека, как бы воскрешенного властным заклятием, прошло по палубе словно мертвого корабля и с неземным равнодушием повернуло к ней пару впавших неживых глаз. Еще никто никогда не смотрел на миссис Треверс с таким странным, абсолютным безразличием. Но он не вызвал в ней неприятного чувства. В свете раннего утра, облаченный в безукоризненно чистое платье, под которым как будто не было человеческого тела, свежевыбритый (впавшие и бесцветные щеки Иоргенсона всегда лоснились, точно он брился каждые два часа), он казался таким незапятнанным, словно это был чистый дух, избавленный от грязнящих соприкосновений с материальным миром. Он смущал, но не вызывал отвращения. С приехавшими он не поздоровался.
— Вы устроили на борту шхуны настоящую лестницу, — обратился к нему Лингард. — Нам было очень удобно всходить по ней, но не думаете ли вы, что в случае нападения…
— Я думал…
Не было ничего бесстрастнее голоса капитана Г. К. Иоргенсона, бывшего командира барка «Дикая Роза», с той поры, как он переплыл обратно Воды Забвения и снова вступил в мир людей.
— Я думал… но так как я не рассчитываю заводить здесь неприятности…
— Ах, не рассчитываете заводить неприятности… — перебил Лингард.
— Нет. Я считаю их бесполезными. А вы, Король Том?
— Может быть, мне и придется завести их.
— Значит, вы сюда приехали на этой вашей шлюпчонке, чтобы заварить тут кашу, так, что ли?
— Что с вами? Разве вы меня не знаете, Иоргенсон?
— Я думал, что знаю. Но разве я мог подумать, что такой человек, как вы, отправится в военную экспедицию вместе с женщиной?
— Эта леди — миссис Треверс, — сказал Лингард, — жена одного из тех злополучных джентльменов, которых вчера захватил Даман… А это — Иоргенсон, тот мой приятель, о котором я вам говорил, миссис Треверс.
Миссис Треверс слабо улыбнулась. Ее глаза блуждали кругом, и непривычность обстановки, жадное любопытство, внутренняя борьба придавали ее лицу такое выражение, точно она недавно появилась на свет и наивно изумлялась неожиданностям бытия. Между этими двумя мужчинами она казалась неопытной и юной. Лингард смотрел на нее с той бессознательной смесью нежности и удивления, с которой некоторые мужчины глядят на молодых девушек. В его позе совершенно не чувствовался завоеватель царств. Иоргенсон по-прежнему хранил свой отрешенный вид и как будто ничего не видел и не слышал. Но, по-видимому, он каким-то образом был в курсе событий этого мира, ибо совершенно естественным тоном спросил:
— Как она оттуда выбралась?
— Леди не была на отмели, — коротко объяснил Лингард.
— На какой отмели? — рассеянно произнес Иоргенсон. — А яхта разграблена, Том?
— Ничего подобного, — ответил Лингард.
— Много убитых? — спросил Иоргенсон.
— Я говорю вам, что ничего подобного, — нетерпеливо сказал Лингард.
— Ах, вот как! Битвы, значит, не было? — проговорил Иоргенсон без малейшего признака оживления.
— Нет.
— А ведь вы любите сражаться, Том.
— Выслушайте меня, Иоргенсон. Все сложилось так, что прежде, чем дошло до боя, воевать было уже слишком поздно.
Лингард обернулся к миссис Треверс, оглядывавшейся вокруг со слабой улыбкой.
— Когда я вечером говорил с вами с лодки, было уже слишком поздно. В сущности, для битвы вообще не было случая. Я все рассказал вам о себе, миссис Треверс, и вы знаете, что я говорю правду. Ах, если бы вы были одна на яхте!
— Да, — отозвалась миссис Треверс. — Но я была не одна.
Лингард опустил голову. В искрящейся свежести утра уже чуялась надвигающаяся дневная жара. Улыбка исчезла с губ Эдиты Треверс, и глаза ее остановились на склоненной голове Лингарда. Если бы Иоргенсон взглянул на нее, он прочел бы в ее глазах не любопытствующее, а несколько загадочное выражение. Но Иоргенсон не смотрел ни на что. Точно откликаясь откуда-то из глубины своего мертвого прошлого, он спросил:
— Что там осталось, Том? И что вообще там делается?
— Яхта сидит на мели, бриг мой стоит на якоре, а на отмели расположилась сотня илланунских разбойников с тремя вождями и двумя прау. Может быть, впрочем, Даман направился теперь на яхту.
— Нет, — уверенно произнес Иоргенсон.
— Значит, он приехал сюда и самолично привез пленников, — воскликнул Лингард.
— Высадился при свете факелов, — отчетливо произнесла тень капитана Иоргенсона, бывшего командира барка «Дикая Роза». Он указал рукой на другой берег лагуны, и миссис Треверс повернула голову в этом направлении.
Там все было светлым и пустынным.
Глаза, блуждавшие по блестящей, темной водной скатерти и по берегу белой бухты, не замечали никакого признака жизни. Человеческие жилища были затеряны в тени плодовых деревьев и замаскированы хлебными полями и банановыми плантациями. У берега виднелись очертания двух огороженных бревнами фортов, между которыми, на широкой открытой площадке, темнела коричневая крыша огромного длинного здания, точно подвешенного в воздухе. На здании развевался большой четырехугольный флаг. Что-то сверкало белым пламенем: это был резной коралловый конек на крыше мечети, отражавший лучи солнца. Над крышами домов, наполовину скрытыми зеленью, над искрящимися полями и темными пальмовыми рощами веяли белые и красные флажки. Такой вид могло иметь поселение, разукрашенное и потом брошенное своими обитателями. Лингард указал на ограду с правой стороны.
— Вон там находится ваш супруг, — сказал он миссис Треверс.
— А кто другой? — раздался за их спиной голос Иоргенсона. Он тоже смотрел в эту сторону своими странными невидящими глазами.
— Испанский джентльмен, кажется, так, миссис Треверс? — полувопросом ответил Лингард.
— Трудно поверить, что там кто-нибудь есть, — заметила миссис Треверс.
— Вдо видели их обоих, Иоргенсон? — спросил Лингард.
— Не мог различить никого. Слишком далеко. Слишком темно.
На самом деле, за час до рассвета, Иоргенсон не видел ничего, кроме далекого пламени факелов, а громкие крики возбужденной толпы доносились до него лишь слабым беспорядочным гулом. Вскоре огни тронулись процессией через рощицу в огороженные бревнами палисады. Далекие огни растянулись в рассеивающейся тьме, и гул невидимой толпы сразу смолк, точно унесенный тенями ночи. А когда забрезжил рассвет, Иоргенсон увидел только одинокий берег и призрачные очертания привычных деревьев и человеческих хижин. И потом он наблюдал, как под яркими красками рассвета поселок, вставленный в темную рамку леса, отливал разнообразными оттенками.
Миссис Треверс, прислонившись к перилам шхуны, стояла как статуя. Лицо ее потеряло всю свою подвижность, и щеки были мертвенно белы, как будто вся кровь отхлынула из тела к сердцу и осталась там. Даже губы потеряли свой естественный цвет. Лингард грубо схватил ее за руку.
— Не надо, миссис Треверс. Зачем так пугаться? Если вы не верите мне, послушайте, что говорит Иоргенсон.
— Да, спросите меня, — пробормотал Иоргенсон в седые усы.
— Говорите прямо, Иоргенсон. Как вы думаете, живы эти джентльмены?
— Конечно, — отрезал Иоргенсон разочарованно, словно он ожидал гораздо более трудного вопроса.
— Подвергается их жизнь неминуемой опасности?
— Конечно, нет, — сказал Иоргенсон.
Лингард отвернулся от своего оракула.
— Вы слышали, что он сказал, миссис Треверс. Вы можете верить каждому его слову. В этом поселке, — продолжал он, указывая на немую пустыню лагуны, — нет ни одной мысли, ни одного намерения, которых бы этот человек не знал, как свои собственные.
— Я знаю. Спросите меня, — машинально пробормотал Иоргенсон.
Миссис Треверс не сказала ничего, но сделала легкое движение; ее неподвижная фигура зашаталась. Лингард крепко ухватил ее за талию. Она, по-видимому, не заметила этого, пока не повернула головы и не увидела, что лицо Лингарда находится совсем близко от нее. Его встревоженные глаза смотрели на нее так пристально, что она закрыла веки, точно женщина, падающая в обморок.
Она почувствовала, что рука Лингарда еще крепче охватила ее. Когда она открыла глаза, на лице ее показалась краска. На его тревожный взор она ответила таким спокойным и в то же время, сама того не зная, таким оживленным взглядом, что в свете его все прошлое Лингарда как бы сразу ушло в тень.