Но верный товарищ Перельмутр уволенного в беде не оставил: взял на нештатную работу. Тут приехал в Ленинград крупный чин из столицы — Михаил Иосифович Литвин. Объяснил уволенным беспартийным сотрудникам, что они «могут в силу изменившихся условий вернуться на работу в УГБ».
Обрадовался Изя, настрочил рапорт на имя заместителя начальника УНКВД Шапиро-Дайховского: «прошу Вашего ходатайства о восстановлении меня в правах оперативного работника».
Пока читался рапорт — начальство поменялось: Ленинградское управление возглавил тот самый Литвин. Михаил Иосифович вместо рапорта подмахнул… постановление на арест Чоклина, которое услужливо принес на подпись верный товарищ Перельмутр. А допрашивал арестованного другой приятель — начальник отделения Аксельрод:
«Вопрос: Вам известно, за что вы арестованы?
Ответ: Да, мне следствием предъявлено обвинение в том, что я, являясь агентом иностранной разведки, вел шпионскую работу против СССР.
Вопрос: Вы признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении?
Ответ: Нет, здесь какое-то недоразумении. Я категорически заявляю, что являюсь советским патриотом и никогда никакой антисоветской работы не вел.
Вопрос: Никакого недоразумения нет, да и с «категорическими» заявлениями не спешите. Мы сейчас разберем ваш «советский патриотизм». Кто ваш отец?
Ответ: Мой отец служащий.
Вопрос: Это обще и неточно. Отвечайте конкретней и правдивей.
Ответ: Мой отец до 1920 г. был владельцем небольшой гостиницы, в 1920 г. он был осужден на три или пять лет за соучастие в взяточничестве и в 1928 г., был под следствием по обвинению в должностных преступлениях…
Вопрос: Где находится ваш брат Григорий?
Ответ: Мой брат Григорий находится на излечении в Одесском доме умалишенных.
Вопрос: На почве чего он заболел?
Ответ: Он — жертва интервенции.
Вопрос: В чем это выразилось?
Ответ: В 1918 или 1919 г. брат Григорий был в Крыму мобилизован в белую армию генерала Врангеля, в рядах которой он прослужил полтора года. На почве пережитых ужасов, в процессе этой службы он сошел с ума.
Вопрос: Следовательно, ваш брат Григорий, «жертва интервенции», был попросту врангелевским белогвардейцем?
Ответ: Да, это так. Однако я хочу подчеркнуть, что лично моя политическая биография совершенно безупречна.
Вопрос: Ваша хамелеоновская «безупречность» будет разоблачена. Следствию известно, что в своей биографии вы скрыли от органов НКВД факт своей шулерской деятельности.
Ответ: Да, это я признаю. До 1920 г я систематически занимался шулерством в картежной игре и на эти средства существовал, однако все остальное в сообщенной мною автобиографии полностью соответствует действительности…
Вопрос: Для каких целей вы вводили органы НКВД в заблуждение?
Ответ: Я это делал из карьеристских целей.
Вопрос: Неправда. Вы систематически обманывали наши органы не из карьеристских, а из антисоветских враждебных побуждений.
Ответ: Я прошу следствие мне верить, что разоблаченные вами факты обмана мною органов НКВД диктовались только моим личным карьеризмом, а не антисоветской враждебностью.
Вопрос: В Харькове вы когда-либо работали?
Ответ: Нет.
Вопрос: На каком основании вы в своих автобиографических документах пишете, что с ноября 1921 г. и по июль 1922 г. вы якобы работали в Харькове в ИНО ВУЧК?
Ответ: В 1921 г. ко мне в Одессу приехал из Харькова работник ИНО для переговоров о посылке меня за рубеж. На этом основании я ошибочно считал себя секретным уполномоченным. Сейчас мне ясно, что в такой формулировке я о себе не имел права писать.
Вопрос: Не в формулировке дело, а в сущности вашего систематического обмана в антисоветских целях органов Наркомвнудела. В Киеве вы когда-либо работали?
Ответ: Нет.
Вопрос: Почему же в своих автобиографических документах пишете, что с июня 1922 г. по март 1923 г. вы якобы работали в Киеве в ИНО ПП ОГПУ?
Ответ: В 1922 г. ко мне в Одессу приезжал из Киева работник ИНО для переговоров об организации систематических перебросок людей в Румынию, поэтому я написал, что являлся начальником переправ румграницы ИНО ПП ОГПУ — Киев.
Вопрос: Но ведь вы-то начальником переправ не были, в Киеве не работали, да и ПП ОГПУ было в то время не в Киеве, а в Харькове.
Ответ: Да, я, конечно, так писать о себе не имел права.
Вопрос: Значит, это ложь, обман?
Ответ: Да…
Вопрос: Обвиняемый Чоклин, легенда о вашем «советском патриотизме» разоблачена. Дайте следствию показания по существу предъявленного вам обвинения.
Ответ: Агентом иностранной разведки я никогда не был».(2).
Изя прекрасно понимал, что если «сознается» в шпионаже, то его расстреляют. Потому и стоял на своем до конца. Долго с ним возились — чуть не целый год. Наконец, обвинили в том, что «он в 1921 г. нелегально перешел госграницу из Румынии в СССР и сообщил органам б. ОГПУ ряд вымышленных фактов о военно-морском флоте Румынии, а также систематическом обмане органов ОГПУ-НКВД (куда обвиняемый Чоклин в 1924 г. проник на службу), в приписывании себе вымышленных революционных заслуг и сокрытии своего и своих родственников антисоветского прошлого»(3).
Особое совещание при НКВД СССР постановило заключить его в концлагерь на три года, поскольку он — шулер и социально опасный элемент…
Эх, не в той стране взялся играть в азартные игры Изя Чоклин: в конце концов его карта тоже оказалась битой.
ЭНТУЗИАСТ
Нам ли стоять на месте?
В своих дерзаниях всегда мы правы.
Хоть и утонул Чапай в бурливой Урал-реке, застигнутый Казацкой пулей, хоть и изрубили на куски его штабных во Лбищенске, а слава про 25 стрелковую дивизию все же была неувядаемой: вставали новые бойцы под легендарные знамена. Молодой комиссар хлебопекарен Туркестанского фронта Наум Голуб тоже запросился к чапаевцам: покидали они страшные уральские степи, шли с белополяками сражаться.
Весной 1920 года маршал Пилсудский возмечтал о границах древней Речи Посполитой: Антанта ему оружие подбросила, Петлюра в союзники записался. А большевикам подмоги ждать неоткуда — одна надежда на русских, каковых только вчера натравливали друг на друга. И возопили они:
«Стань на стражу, русский народ!.. Русский народ, прошли те времена, когда ты был чужим в своем собственном отечестве. Теперь ты хозяин в своем собственном доме, и всякий ущерб государственному интересу больно задевает тебя самого… Народ, спасай свое отечество, которому угрожает коварный и беспощадный враг! Сотри его с лица земли! И тогда ты вернешься к мирному труду!»
Это когда для нас Россия чужой была? На Куликовом поле, под Полтавой, при Бородино? Неправда. Однако так уж повелось в последнее время у нашего ненашего правительства: как враг у ворот, так стань на стражу народ, а как мир да благодать, так пинков не сосчитать: мы-де и темные, и ленивые, и вкалывать задаром на чужого дядю не хотим. Ладно, все впереди.
Красная конница сокрушила войска Пилсудского: не выручили ни инструктора французские, ни пулеметы английские, ни обучка на немецкий манер. Из Житомира польский гарнизон едва-едва ноги унес. Под Киевом развернулся бой: Науму Голубу пришлось нюхнуть пороху, хоть и числился начальником экспедиции при политотделе Чапаевской дивизии — тыловиком то бишь. А захватили эшелоны вражеские — там и кони холеные, и обмундирование добротное, и оружие иностранное, маслом смазанное. Драпал Пилсудский прытко.
Голуб после Киевской баталии тяжко заболел. Отлежавшись в 838 полевом запасном госпитале, подался новую власть в украинских селах устанавливать: драл на майданах глотку, из бедняков советы сколачивал. И чудилось: большевик он несгибаемый, железный — куда партия пошлет, туда и пойдет.
Его потом куда только ни посылали. Демобилизовался из Красной Армии — тут же Саратовский губком ВКП(б) направил в тракторный отряд комиссарить, затем — страховыми кассами заведовать, затем — на текстильно-ткацую фабрику директорствовать. С любым поручением справлялся, нигде загвоздки не было.
А в 1930 году поехал на раскулачку в тот самый Пугачевский район, откуда двинулась когда-то на колчаковцев буйная ватага, предводительствуемая Чапаем. И шманал бывший чапаевец по избам, и объявлял принародно мужиков-трудолюбцев «внутренними врагами», и сажал ревущих баб с детишками на подводы — отправлял на край земли, на верную смерть от стыни и бескормицы.
Неужто ни разу не екнуло сердце? Неужто не вспомнилась родная халупа на окраине Вилейки, жалкие отцовы копейки, ночевки на казенной скамейке? Сам ведь писал в автобиографии про нищую юность свою: «скитался я долгое время, ночуя на скамьях в садах и скверах г. Вильно. Единственным питанием было фунт черного хлеба и соленый огурец»(1).
А может, смотрел вослед печальному крестьянскому поезду и злорадствовал: вот я страдал при царизме три месяца, теперь и вы пострадайте. По крайней мере, эту раскулачку считал своей особой заслугой, хвастался: «под моим руководством было раскулачено и выслано в далекие края несколько сот кулацких семейств»(2).
Характерно: что ни делал Голуб в своей жизни, делал с какой-то одержимостью и уверенностью непоколебимой: всегда он прав, все ему позволяется, потому что нынче его власть пришла, его время настало, перед ним столбовая дорога раскинулась.
В Саратовский университет поступил — учился напористо: денно и нощно долбил «Технологию дерева» и «ленинизм в связи с историей ВКП(б)». Готовился стать лесным инженером.
Что ж, «топорная» наука ему после учебы пригодилась: вместо ленинградского завода «Пионер» распределили Наума Абрамовича Голуба в органы госбезопасности, а там тогда таким принципом руководствовались: «лес рубят — щепки летят». Не растекаясь мыслию по древу, засучил Голуб рукава и заработал с огоньком:
«Для этого экзекутора не было никаких законов, никаких святынь, никаких истин и ценностей. Понадобится пытка, готова пытка, понадобится издевательство, готово издевательство, арест, обман, шантаж, фокус, все средства годны, все хороши. Ничего не гнушался этот подлый человек. Утрируя приказы и законы, он по существу превращал их в атрибуты своего властолюбия с тем, чтобы только сохранить свой престиж. Он забывал, что работает не с манекенами, а с живыми людьми»(3).