Дом 20 на Загородном проспекте, где родился Дмитрий Фигур.
Современная фотография
Уже тогда он решил: буду актером! Посему после окончания гимназии поступил в Государственную театральную школу. Однако богине Мельпомене редко поклонялся: больше шлялся по ресторанам и игорным клубам, нюхал кокаин, возился с актрисами. Времечко было веселое: революция, разгул и раздрай – делай что хочешь.
Одна петроградская газета писала в ноябре 1917 года:
«Установлено, что все налеты организованы одной и той же бандой… В клубах упорно утверждают, что во главе банды стоит один когда-то известный артист, который объявил себя ныне анархистом-индивидуалистом. Эти современные “анархисты-индивидуалисты” захватили особняк одного бывшего губернатора и, как передают, устроили в нем нечто вроде музея вещей, “реквизированных” в различных дворцах и особняках. Как передают, у “анархистов-индивидуалистов” имеются даже вещи из Зимнего дворца».
Отчего же не грабить, когда вождь сказал: «грабь награбленное»! А над воинами, пролившими кровь за Отечество, левая печать измывалась, помещала на страницах фотки с подписями: «Бывшие офицеры, зарабатывающие хлеб уборкой снега». Между строк читалось: так, мол, этим царским палачам и надо.
Дмитрий Фигур (так он теперь себя величал) тоже не чурался революционного веселья. Нет, он не бандитствовал – он горланил стишки по тыловым обозам, вдохновлял красноармейцев на междоусобие. Так, горланя, и дослужился до помощника режиссера при политотделе 7-й армии. Закончилась Гражданская война – вернулся в Питер, пришел на Гороховую, 2, заполнил анкету (в графе «профессия» вывел «драматический артист») и устроился в Чрезвычайку. Казалось, круто изменил свою судьбу. Ан нет: служба у него была почти что актерская, потому как стал Фигур филером.
Чекист Дмитрий Фигур. Фотография 1930-х годов
Филерство – это не просто ножками за обозначенным человеком топать да глазами зыркать. Тут и сноровка, и артистичность нужна: быстро загримироваться – бороду нацепить, усы наклеить, в парадной пиджак вывернуть и вновь напялить. А походка? Не спеша, вразвалку, семеня – всяко уметь надобно. Не работа, а искусство, и к тому же опасное: обозначенный человек вдруг шмыгнет в подворотню, филер поспешит за ним и получит нож в бок. Дорого стоит фальшь в этой игре – чай, не на сцене, а в жизни.
Но, поскольку молод-зелен был Фигур, то слежку за отпетыми бандитами ему не поручали: чаще каких-нибудь мелких сошек давали. Когда же вспыхнул Кронштадтский мятеж, всех чекистов на приступ погнали – и закаленных в боях, и не нюхавших пороха.
Фигур в ораниенбаумской колонне шел – от купальной пристани. Ступил на лед – дрожь до нутра пробрала: хлынула вода. Ни черта не видно. Лишь вдали ощупывают тьму прожектора взбунтовавшегося Кронштадта. А как загремела канонада – разлилась по льду кровавая озарь. Кричали раненые, падали, захлебывались в ледяном крошеве. Страху натерпелся Фигур – думалось: «нас ведут, чтобы утопить в морской пучине».
Выжил. Перепуганный, запросился вон из Чека: прошу «откомандировать меня как специалиста в Союз работников искусств». Обратно к актрисам захотелось. Отпустили его на все четыре стороны: уж больно хамоват был и высокомерен до невероятия. Ему только этого и надо: большевики тогда ведь частношулерскую деятельность разрешили – лафа! Устроился крупье во Владимирский игорный клуб (нынче в нем театр имени Ленсовета располагается), упросил своего закадычного друга по чекистской службе: поговори с директором Гершманом – пусть переведет за лучший стол, а я уж про тебя не забуду, ты меня знаешь!
Сидит Фигур за золотым столом, зазывает посетителей: товарищи-господа, идите сюда, делайте ставки, будут сиротам прибавки, а кто жмот, тот пускай отойдет. Здорово у него получалось – ловко нэпманов обанкрутивал.
А в ГПУ – к начальнику экономического отдела Раппопорту – оперативные сводки поступают:
«Личный состав клуба (крупье во главе с дирекцией), являясь отъявленными шулерами и проходимцами, встал на путь систематических и массовых краж денежных средств, применяя при этом крайне сложные способы мошенничества».
Однажды пришел донос и на Фигура:
«Уполномоченный Соколов просил Гершмана перевести Фигура якобы для того, что это ему необходимо для дела. Фигур же ведет себя очень вызывающе, хвалится своими связями в ГПУ, Соколова считает приятелем и материально его поддерживает».
Осерчал Раппопорт: своего подчиненного отругал, а хитрого «арапа» приказал арестовать. Жмется Фигур у следователя, хлопает невинными глазками: «За собой абсолютно ничего не чувствую» [1]. Артист, да и только! Пришлось пригрозить и вышвырнуть вон – «за недоказанностью обвинения». Но Фигур сообразил: с Гороховой надо дружить. И завербовался в сексоты. Получил неплохую должность в концессионной комиссии Ленинградского совнархоза. Тогда германских акционерных обществ в Питере было видимо-невидимо – от «Бергер и Вирт» до «Лаборатории Лео».
Чекист Григорий Раппопорт. Фотография 1920-х годов
А Дмитрий Давидович при них стал как бы ревизором: блюл не только государственные интересы, но и свои, поскольку «довольно сильно нуждался и пользовался некоторыми суммами под видом “займов”» [2]. Понятно: жена Серафима, бывшая актриса, нигде не работает, а отец, днюющий и ночующий в своей мастерской на Разъезжей улице, все время жалуется на безденежье.
Однако недолго продолжалась красивая жизнь: нэпманская Россия загибалась под стальными ударами сверху, и ушлые иностранцы, чуя неладное, потихоньку сматывали удочки. В воздухе попахивало каленой диктатурой. Наш герой всегда держал нос по ветру и, когда подвернулся случай, пришел в ГПУ с поклоном: прошу меня принять на вакантное место все равно куда. Закадычный друг Соколов, зная его как облупленного, засвидетельствовал:
«В личных качествах, за исключением некоторой доли подхалимства перед начальством, особенных недостатков не имеет».
Зачислили как специалиста по взяткам.
В то время экономический отдел Ленинградского ГПУ располагался на Нижегородской улице, дом 39. Кто здесь только не бывал – и валютчики, и спекулянты, и разжиревшие нэпманы, и наглые нувориши. Кассир отдела Березин, сухонький старичок с козлиной бородкой, скрупулезно пересчитывал золотые монеты, изъятые на обыске у очередного «скупого рыцаря». А молодой оперативник, смеясь, рассказывал, как плакался этот «рыцарь», когда из граммофона вынимались его сбережения. У всех на устах было тогда знаменитое дело Шиллера, Карташева и прочих.
Бывший царский ротмистр Шиллер в 1928 году нелегально прибыл в Россию по заданию группы грузинских белоэмигрантов. Эта группа, связавшись с германским нефтяным королем Детердингом и книжным магнатом Белле, занялась изготовлением «русской валюты»: фабрики в Мюнхене и Франкфурте-на-Майне без передыха печатали поддельные червонцы. Ну а Шиллеру поручалось распространить их на советском рынке. Чекисты быстро напали на след: у бывшего ротмистра и его подельников нашли кучу фальшивых денег и оружие. Суд решил: расстрелять подлецов «за экономическую контрреволюцию».
Дом № 39 на улице Академика Лебедева (бывшей Нижегородской), где находился экономический отдел Ленинградского ГПУ
Фигур поначалу заискивал перед матерыми сыщиками, заглядывал в рот, когда кто-нибудь травил байки, и сладенько подхихикивал. Ему пока что хвастаться было нечем. Потом забурел: пузо окузовилось, глазки освинячились. Развалится в кресле и цедит сквозь зубы вошедшему новичку: «Пшел вон!» Но как преображался, когда Зверев распахивал дверь: вмиг исчезали барские замашки. Посмотри, начальник: днем и ночью без устали работает над секретными бумагами скромный труженик Чрезвычайки товарищ Фигур! О нем сослуживцы говорили: «Он артист не только в работе, но и в жизни» [3]. Верно: перед каждым допросом натягивал белые лайковые перчатки, руки скрещивал на груди, приказывал: «Введите!»
Однажды ввели в кабинет Фигура юрисконсульта акционерного общества «Бергер и Вирт» Фёдора Паршина: он имел несчастье подружиться с директором фирмы Гейпелем – вместе гоняли чаи на петергофской даче. Но, кажется, был и другой повод у Дмитрия Давидовича поговорить с арестантом: тот когда-то наотрез отказался «дать взаймы» нашему ревизору. И вот теперь расплачивался за честность: раз пил чай с немцем – значит, немецкий шпион. Паршин и сам кое-что знал про следственные ухищрения, так как в Гражданскую войну был следователем Петроградского ревтрибунала, но с таким «следопытством» сталкивался впервые:
«18 ноября 1936 года меня начали допрашивать и сразу же предложили или сознаться, или сидеть на стуле без предоставления времени для сна… Я абсолютно ничего не знал о шпионаже и ни в чем сознаться не мог. Уже со второй ночи я начал галлюционировать и бредить наяву… Мое состояние стало близким к потере рассудка. Мне сообщили, что мою семью выселяют из квартиры, что в квартире заболела домработница скарлатиной и что мою жену освободят и вернут к трем малолетним детям (которым угрожала скарлатина), если я дам показания… На 29-е сутки круглосуточный допрос был прекращен» [4].
Кто выдержит месячную пытку? Естественно, Паршин «сознался», что он – шпион. Фигур ему за это отмерил полной (высшей) мерой, хотя изможденный узник умолял:
«От Вашего решения зависит не только моя судьба, но и жизнь моих трех малолетних детей, больной жены и старушки матери 78 лет. Кроме меня, их кормить некому. В случае моего осуждения они неминуемо погибнут».
В отчете же Фигур ухитрился написать, что якобы вскрыл и ликвидировал целую германскую шпионскую резидентуру, но возглавляемую не Гейпелем (как полагалось), а Герингом! Уловка понятна: про директора небольшой фирмы никто не слыхал, а фамилия второго человека в Третьем рейхе не сходила с газетных полос – авось наверху подумают, что речь идет о знаменитом немецком асе. Точно: вскоре от руководства НКВД получил Фигур награду – золотые часы.
Вообще, Дмитрий Давидович с фактами обращался по собственному усмотрению – как ему выгодно, так и будет. Даже с