Дом № 26 на Моховой улице, где Надежда Петровская содержала конспиративную квартиру английской разведки. Современная фотография
Попадали в Чрезвычайку и шпионы. Как-то чекисты взяли под стражу врача Надежду Петровскую (Вольфсон). Теперь она была «подругой» английского разведчика Поля Дюкса: работала на британскую «Интеллидженс сервис» под агентурной кличкой Мисс. Вербовала офицеров в заговорщицкую организацию «Национальный центр». Одна беседа оказалась неудачной: офицер сначала согласился, а потом передумал и пошел на Гороховую, в Чека. Сидела Мисс недолго: в камере вспомнила о своей революционной молодости и потребовала от бывшего жениха: «Прошу телеграммой мне подтвердить тот факт, что я 22 года тому назад Вас посещала в тюрьме как Ваша невеста». Через недельку ласковый ответ получила: «Я припоминаю, что посещения были, – прошу извинить, что забыл фамилию». И подпись: «Искренно уважающий Вас В. Ульянов (Ленин)». А на стол следователю Юдину грозная записка легла: «Какие у Вас данные против Петровской?» (Ленинский сборник, XXXV, с. 68). С перепугу освободили Мисс. Однако от трибунала она не ушла: через полгода вновь попалась…
Правда, Александр Поликарпов об этом почти ничего не знал: работа у него была скучноватой, а жизнь – серой. Одна радость: в 1920 году они с Матрёной Ниловой поженились. А вскоре и Никита Нилович из смоленского захолустья пожаловал. Намекнул зятю, что не прочь вернуться к старому ремеслу. Устроил и его в ДПЗ. Стали они жить вместе.
Тесть оказался человеком неуживчивым, сварливым, да и Советскую власть хаял как мог. Шантажировал зятя: иди купи водки, а не то расскажу про твои «делишки». Приходилось уступать. К тому же служил Александр Романович добросовестно: особых замечаний не имел. Лишь однажды чуть не вылетел из Чека. А произошло вот что.
Апрельской ночью 1923 года помощник коменданта ДПЗ Поликарпов устроил в тюрьме пасхальные торжества. Вывел из камер арестованных, вручил им свечки. Кто-то закричал: «Христос воскресе!» А в ответ хором: «Воистину воскресе!» Зажгли они свечки и пошли по ночному тюремному коридору, распевая: «смертью смерть попра-а-ав». Свобода вероисповедания, бляха-муха!
За этот крестный ход крепко досталось Поликарпову: теперь, говорили ему, не царская тюрьма, а революционная – нечего врагов народа ублажать. Александр Романович, верно, укорял себя: наслушался россказней Нилыча про старые порядки. Хорошо хоть уголовное дело замяли.
А тестя все же пришлось уволить – от греха подальше. Никита Нилович обиделся: так с родней не поступают! Еле-еле уговорил его зять взять метлу: стать дворником в доме № 34.
Этот дом на улице Шпалерной примечательный: испокон веку тюрьме принадлежал – одни надзиратели здесь и жили. Друг про дружку всё знали. Конечно, завидовали, кляузничали: кто кем был да кто кем стал. В 1933-м, уже после смерти Никиты Ниловича, назначили Поликарпова комендантом Ленинградского ГПУ. Соседи тогда ему все косточки перемыли. Судачили, что свою Матрёну стал Матильдой величать, а та больно зазналась: ни с кем словом не перемолвится и чуть не каждый день в обновке – видать, ворует муженек из арестантской кладовой.
В конце концов пришла на коменданта анонимка. Кто-то из своих же, из сослуживцев настрочил:
«Поликарпов давольно скрытный и хитрый человек. К начальству подхалим, а к подчиненным шкура и бюрокрад. Он скрывает от партии и органов, что женат на дочери жандарма».
А за ней – другой донос, что «отец Поликарпова продолжительное время служил надзирателем», а сам Александр Романович «вырос в стенах бывшего Петербургского дома предварительного заключения». В общем, вскрылась утайка. По тем временам это попахивало крупной неприятностью.
Дом № 34 на Шпалерной улице, где жил чекист Александр Поликарпов.
Современная фотография
Но верили новому коменданту, который о себе писал:
«С детства влачил я самое жалкое существование: в голоде, холоде, вечно в нужде, в жестокой эксплуатации у купца, только Октябрьская революция дала мне возможность встать на ноги, с момента революции я активно дрался за Советскую власть, за Генеральную линию партии, честно и преданно работал в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД, никогда не считался с личным благополучием, в результате чего здоровье очень подорвано».
Это ведь тоже была правда. Посему и не говорили ничего Поликарпову о доносах. Пока.
К тому же выполнял Александр Романович задания государственной важности – командовал расстрелами. Получал от начальника УНКВД соответствующее предписание: решением Тройки или суда такой-то приговорен к высшей мере наказания. Арестованного выводили из камеры и расстреливали в подвале. Затем комендант оформлял акт о том, что приговор приведен в исполнение. Акт подшивался к уголовному делу.
Если приговоренный к смерти делал заявление или подавал записки, Поликарпов сообщал о них руководству в специальных сводках. Эти спецсводки должны были храниться в личной папке начальника управления, но, как выяснилось позднее, палачи не любили оставлять следов: в 1938 году после самоубийства Михаила Иосифовича Литвина в папке был обнаружен лишь один такой документ – записка чекиста Дукиса, написанная кровью. Литвин, видимо, не успел ее уничтожить.
Иногда на расстрелах присутствовало и само начальство. Однажды – это было в декабре 1936 года – в Ленинград приехал Генеральный прокурор СССР Вышинский. Вместе с Заковским они подписали смертный приговор на 55 человек – участников некой «шпионской организации». Затем спустились в подвал, где на их глазах было совершено массовое убийство. Вышинский и Заковский торжественно поставили подписи под документом… Интересно, куда они поехали потом? В резиденцию? На дачу? В театр? О чем говорили? Вспоминали ли убитых по их воле людей?
Неведомо, о чем думал и Поликарпов. Думал, верно, о том, что не его это дело – судить да рядить, его дело – исполнять: враги народа очень мешают делу мирного социалистического строительства. А он расправляется с ними по законам революционной справедливости. Если не он, то другой железный боец на тайном фронте борьбы с империалистическим охвостьем выполнит долг – скомандует «пли!»
Так и командовал, особо не размышляя. Порой тяжелая ночь выдавалась. 21 декабря 1937 года, к примеру, отмечался день рождения Сталина: всю ночь грохотали в подвале выстрелы, салютуя в честь вождя, всю ночь текла кровь невинно убиенных, всю ночь подписывал Поликарпов акты о смерти – тысячи полосок с типографскими буковками и треугольными печатями. Было: одни умирали – за Сталина, другие убивали – за Сталина. Кто развяжет этот узел, кто рассудит?
Сталин рассудил: обо всем, что творилось в застенках у Ежова, будто бы и знать не знал, и ведать не ведал. Окрестил геноцид «ежовщиной». В конце 1938 года арестовали почти всех начальников областных управлений НКВД и расстреляли – за «нарушения социалистической законности». Пожалуй, один Литвин – главный палач Ленинграда – дожидаться не стал: пустил себе пулю в лоб. Его место занял Сергей Гоглидзе – «правая рука» Берии. Он уж не пощадил литвиновских выкормышей – ни Хатеневера, ни Альтмана, ни Геймана, ни Самохвалова, ни Драницына, ни Гертнер… Всех и не перечислишь.
8 января 1939 года в Красном зале Управления на Литейном – партийное собрание. Казалось, еще недавно секретарь парткома Гейман здесь выступал: ссылался на указание партии и правительства побыстрее покончить с врагами народа, клеймил позором Гот-Гарта и других чекистов, осмелившихся писать Сталину об издевательствах и беззакониях, обзывал их троцкистами и требовал суровой и беспощадной расправы над ними. В президиуме тогда Литвин сидел, кивал головой: так, так…
Теперь наоборот: Гоглидзе говорил о пробравшихся в органы госбезопасности коварных врагах народа Литвине, Геймане и прочих, о пытках, которые применялись к честным, безвинным людям, о расстрелах незаконно осужденных. В зале – тишина. Оглядываются друг на друга сидящие, когда гремят слова Гоглидзе о грядущем возмездии: преступившие закон будут наказаны!
Чекист Сергей Гоглидзе. Фотография 1930-х годов
Кто же преступил закон? Кто ставил к стенке невиновных? Вот сидит в первых рядах комендант управления Поликарпов – это он, это он командовал расстрелами! Ему, стало быть, и отвечать.
Вышел из Красного зала Александр Романович, видит: тычут в него пальцами сотрудники, говорят что-то между собой. Опустив голову, прошел мимо.
Как же так? Самохвалов с Альтманом лупили заключенных скрученным электропроводом, Драницын в лицо плевал от имени комсомола, Гертнер туфелькой давила мужские достоинства… Арестовывали, пытали, издевались… Литвин, сволочь, расстрельные протоколы подписывал, предписания давал… А теперь – отвечай, Александр Романович, за все, что они натворили. Пальцами на него указывают, а у самих под ногтями еще кровь не высохла! А с другой стороны – это ведь он командовал расстрелами: кровь невинных и на нем есть. Потом: Матвеева и то в тюрьму засадили за то, что всего лишь тысячу человек на тот свет отправил, а у него – ой-ей-ей! – в сорок раз больше.
Тут как раз вызвали в НКВД бывшего надзирателя Фёдора Куликова. Он рассказал: Поликарпов – потомственный тюремщик, его отец еще при царе здесь служил. Ухмылялись сотрудники: во-он, оказывается, откуда ниточка тянется! Пришлось коменданту сознаваться. Прочитал его признания Гоглидзе, черкнул размашисто:
«Уволить немедл!»
Страшно, тоскливо стало Поликарпову: не человек он теперь. Нет никакой возможности жить. Нет ему доверия, нет ему прощения. Без вины виноват. И никому ничего не докажешь. Пришел на работу, разложил документы по стопкам. Проверил ключи, приделал бирочки, чтобы разобрались, от какого замка каждый. Достал чистые листы бумаги, взял фиолетовый карандаш. Написал:
«Начальнику УНКВД Л О Комиссару госбезопасности I ранга т. Гоглидзе. За весь период моей работы в органах НКВД я честно и преданно выполнял круг своих обязанностей. Последние два года были особо напряженные по оперативным заданиям. Тов. Комиссар я ведь не виновен в том, что мне давали предписания я их выполнял ведь мое в этом отношении дело исполнительное. И я выполнял и отвечать за это конечно было бы неправильно. При выполнении приговоров при поступлении малейших заявлений я немедленно доносил спец-сводками не моя вина что оне попадали и не в те руки а вражеския. А я всегда эти сводки передавал Заковскому, Литвину, вроде этими сводками были недовольны, видимо комендантов в эту большую полосу надо было подчинить в секретном порядке представителю ЦК ВКП(б) или кому другому ответственному лицу. И вот теперь когда идут целый ряд разговоров об осуждении невиновных, когда я стал уже замечать что на меня скосо смотрят вроде указывают пальцами, остерегаются вроде недоверяют, будучи и так в очень нервном состоянии, и болезненном у меня язва желудка я совсем морально упал и пришел к выводу, что дальше я работать не могу нигде а здесь еще с укры