КУЛИКОВ: «Показания действительно отобраны такие, что не только в суд посылать нельзя, но читать вслух стыдно. Например, безногому “участнику организации” Ким Ен Сену было дано задание взорвать химический завод имени Воровского. Кстати, такого химического завода в Ленинграде вообще нет. Или – ряду “участников организации” даны такие диверсионные задания: “взорвать газоубежище в ЖАКТе”, “уничтожить мосты через Неву” и т. д. Автор этой “липы” – Голуб, человек крайне темный (в прошлом член партии “Поалей Сион”) – бесспорно должен за это дело ответить».
ХАТЕНЕВЕР: «Кажется, в июле 1938 года Литвин, имея совершенно правильное указание А.А. Жданова посмотреть, что делается в Особом отделе Балтийского флота, работа которого признавалась неудовлетворительной, и очистить флот от антисоветских и вражеских элементов, послал в Кронштадт опергруппу во главе с Альтманом и Самохваловым. Вместо того, чтобы выполнить по-настоящему это задание, Альтман и Самохвалов, имея “указание” Литвина посмотреть, что за руководство на КБФ, начали именно с этого – с командующего флотом Левченко».
РЕЗНИК: «Я лично бил арестованных, и били мои подчиненные… В эту операцию много людей посадили без наличия компрометирующих материалов, и их нужно было как-то добыть, так как арестованные на допросах говорили, что они ни в чем не виноваты, и не давали показаний… В это время в Особый отдел КБФ приехала ленинградская бригада во главе с Самохваловым и Альтманом, которые показали, как нужно бить арестованных и получать от них нужные показания. В одном из кабинетов я видел, как Самохвалов и Альтман избивали арестованного электрическим шнуром от лампы, и я спросил Самохвалова, разве можно так бить арестованных, а он мне ответил: “Врагов народа бить можно и нужно”. В результате такого метода они получили показания на Левченко» [2].
РАБИНОВИЧ: «ю июля 1938 года я написал ложные показания на Левченко под диктовку и под давлением следователя… Во время писания показаний меня не били, но угрожали этим».
БОЛОТИН: «Был целый ряд случаев, когда к арестованным применяли физическое воздействие. Особенно в процессе последней операции, т. к. санкция на применение физического воздействия давалась начальником УНКВД ЛО Литвиным очень широко. В частности, я помню случай, когда начальник отдела Альтман в один день получил до 15 санкций».
КУЛИКОВ: «С приходом Альтмана в отдел… усилилась практика недозволенных методов допроса настолько, что арестованные после побоев умирали (таких случаев было 2 или 3), несколько арестованных покончили жизнь самоубийством, выбросившись из окон отдела на улицу».
РАССОХИН: «Протоколы допросов арестованных, как правило, писались в отсутствие последних на основании собственноручных заявлений арестованных и черновых записей, сделанных следователем при допросе таковых, и в то время это было системой, существовавшей во всех отделах НКВД еще с 1936 года».
ХАТЕНЕВЕР: «Законченные следствием дела направлялись на рассмотрение спецтройки. На каждое заседание тройки назначалось несколько сот дел. Рассмотрение их проходило очень поверхностно и быстро. Я считаю нужным отметить, что принимавшие участие в работе тройки кроме Литвина облпрокурор Балясников и секретарь обкома Штыков, очевидно, желая перед Литвиным показать свою «архиреволюционность», часто спорили по существу сроков наказания, требуя максимального увеличения…».
ПОЛЯНСКИЙ: «В начале июля 1938 года меня вызвали к бывшему заместителю начальника УНКВД ЛО Хатеневеру, где последним был поставлен вопрос о том, что гг. Старая Русса и Новгород должны стать режимными городами, и поэтому нужно подготовить очистку этих городов от административно высланных и бывших кулаков. Хатеневер говорил, что этот вопрос разрешается в ЦК ВКП(б), что в недалеком будущем будет, по-видимому, опубликовано постановление правительства».
Начальник отдела УНКВД ЛО Я.Е. Гозин.
Фотография 1930-х годов
ГОЗИН: «Указание о выселении, насколько я знаю, исходило от б. секретаря обкома партии т. Соловьёва, перед которым отчитывался Хатеневер о ходе выселения».
Из письма АНТИПОВА: «Москва, Центральный комитет ВКП(б). Проезжая по делам службы по ряду областей и районов, за лето и осень текущего года, а особенно в последнее время приходилось наблюдать жуткие картины на вокзалах больших и малых городов. Тысячи семейств ютились, а в некоторых местах и теперь еще ютятся около вокзалов и в самих вокзалах – женщины, старики, больные… Особенно, видимо, большое усердие по выселению проявляет Новгородское НКВД. Где бы ни останавливался, везде новгородских десятки семейств встретишь… Дают 24 часа на выезд – люди в панике, продают за бесценок имущество и едут, куда глаза глядят… Мне приходилось наблюдать в Котельниче человек 50 разных возрастов людей, около вокзала скитаются с детьми. Проезжала группа иностранцев, подошла – расспрашивала их и качала головами. Люди и все выселенцы – приехали, квартир нет, да и работы нет, а осень. А если кому посчастливится приютиться в холодных сараях, деревенских банях – это большое счастье… Я полагаю, что это неизвестно ЦК партии, а поэтому и решил написать Вам, потому что это вещь нездоровая и, видимо, работники некоторых управлений НКВД распоясались до произвола, особенно Ленинградская область».
ХАТЕНЕВЕР: «Была директива уволить с оборонных заводов немцев, латышей, поляков и других. Литвин не без нашего ведома эту директиву истолковал по-своему и предложил подвергнуть увольнению также и близких родственников репрессированных… Эта работа проводилась непосредственно под руководством начальника отдела Альтмана и начальником отдела Лернером. Массовое увольнение рабочих вызывало недовольство масс и вело к недовыполнению планов оборонной промышленности».
АЛЬТМАН: «На мой прямой вопрос, что же будет дальше и чем все это кончится, Литвин ответил: “Пока я сам не знаю, чем это кончится, а тебе и подавно знать не нужно, ты еще молодой человек, пока тебе удобно работать под моим руководством, ты растешь и больше ни о чем не задумывайся”».
ЕЖОВ: «Через 10–15 дней после назначения Л.П. Берии в НКВД Литвин приехал в Москву. Литвин зашел ко мне осведомиться о положении дел в Наркомате. Я сообщил Литвину о намечающемся разгроме нашей заговорщицкой организации и аресте руководящих работников НКВД. Литвин в мрачном настроении вернулся в Ленинград. Через 5 дней после того, как был предрешен вопрос об аресте Литвина, я позвонил в Ленинград и вызвал Литвина якобы с материалом на утверждение районных работников НКВД. Литвин встретил недоверчиво вызов в Москву и спросил меня, нельзя ли повременить, задержаться на 3–4 дня. Я ему ответил: нельзя, и дал понять, что его вызов от меня не зависит. На второй день Литвин снова позвонил мне и спросил, нельзя ли ему задержаться. Я ответил отказом. Литвин как бы шутя спросил: “Так что же, мне собираться с манатками?” Я ничего конкретно Литвину не ответил, замялся и этим дал понять о предстоящем его аресте. После моего предупреждения Литвин покончил жизнь самоубийством, чтобы избежать ареста и разоблачения…».
ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ по делу: «12/XI-1938 г. в 23 ч. ю м. Литвин М.И. у себя на квартире по ул. Рошаля, д. № ю, кв. 30 в г. Ленинграде выстрелом из револьвера в правый висок покончил жизнь самоубийством. Расследованием установлено, что у Литвина в последнее время наблюдалось нервно-подавленное настроение. По заявлению зам. Нач. УНКВД – Майора Гос. Безопасности тов. Хатеневера и ряда других руководящих работников УНКВД, знающих близко Литвина, особенно резко упадочное настроение у Литвина стало проявляться с 10/XI-38 г., когда он получил по телефону распоряжение о немедленном выезде в Москву… Исходя из настроений, которые были у Литвина перед самоубийством, а также содержание и внешний вид оставленных Литвиным двух записок (потерты, загрязнены, видно, что они написаны давно) говорят за то, что у Литвина мысль о самоубийстве созрела за несколько дней до совершившегося факта, и записки были написаны им также за несколько дней».
О смерти Литвина ходили разные легенды. Одни говорили, что он был убит подручными Берии. Другие утверждали, что его в конце концов замучила совесть, и он застрелился. А вот – легенда сегодняшнего дня. Из статьи историка Роя Медведева «Они окружали Сталина»:
«Узнав о самоубийстве партийного работника М. Литвина, который был назначен на работу в НКВД, но через неделю застрелился, оставив записку, что не желает участвовать в истреблении кадров партии, Микоян выразил сожаление» («Юность», № 6,1989, стр. 86).
Так создаются новые мифы.
Через некоторое время после самоубийства начальника Ленинградского управления НКВД многие его подручные были заключены под стражу – Хатеневер, Альтман, Гейман, Перельмутр… Их обвинили в том, что они «нагло искривляли карательную политику Советской власти», «арестовывая совершенно невинных людей, и применяли к ним антисоветские методы допроса». Подсудимые виновными себя не признали, но факты их злодеяний были неопровержимы: суд приговорил их к расстрелу…
Не так давно в Москве состоялся подготовительный съезд общества «Мемориал», на котором долго обсуждался вопрос: как быть со вчерашними палачами, казненными за совершенные ими преступления? Побывавший на съезде Г. Померанц в письме, опубликованном в бюллетене «Век XX и мир» (№ 2,1989 год), ответил на этот вопрос, своеобразно использовав евангельские притчи:
«Я хотел сказать, что разбойник на кресте – жертва. Одному такому “мокрушнику” уже было сказано: “Ныне же будешь со Мною в раю”. И про распинавших: “Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят”».
По существу, речь идет о приравнивании злодея, расплатившегося жизнью за свои кровавые преступления, к жертве. Если общество воспримет эту концепцию, то всенародный Памятник жертвам репрессий потеряет великий нравственный смысл и станет, увы, символом вседозволенности. К тому же библейская аргументация Г. Померанца не выдерживает критики: палачи, о которых здесь рассказывалось, ведали, что творили.