Арестант Георгий Жжёнов. Тюремная фотография 1938 года
Между тем в сегодняшней публицистике при освещении событий 1938 года в Ленинграде начальник УНКВД ЛО М.И. Литвин таинственным образом «исчезает»: на этом посту продолжает находиться… арестованный Л.М. Заковский. Такая «неточность» содержится, например, в послесловии к упомянутой книге Г.С. Жжёнова: оно написано генерал-лейтенантом юстиции в отставке, кандидатом юридических наук Б. Викторовым, знакомившимся, кстати, с материалами уголовного дела на Жжёнова. Будущий знаменитый артист был арестован в Ленинграде в ночь на 5 июля, постановление на его задержание подписал 03.07.38 г. заместитель Литвина – А.М. Хатеневер. Однако Б. Викторов пишет:
Заковский «лично и подписал ордер на арест Г.С. Жжёнова» (стр. 152).
И далее:
«Вместо Заковского Ленинградское управление НКВД возглавил комиссар государственной безопасности Гоглидзе» (стр. 156).
Каким образом Заковский, находившийся в московской тюрьме, смог подписать злополучное постановление? И куда делся Литвин, руководивший репрессивным аппаратом в нашем городе почти весь 1938 год, в промежутке между Заковским и Гоглидзе? Налицо или вольная интерпретация истории, или ошибка, недопустимая для юриста такого высокого ранга.
А теперь прибавьте к этому уже упоминавшуюся версию историка Роя Медведева о том, что назначенный (в октябре 1936 года) на работу в НКВД партийный работник Литвин… «через неделю застрелился»!
Инженер-конструктор А.М. Лехтцинд в своем письме заявляет, что я «потеснил правду», когда «ограничил» период репрессий одним годом. Что ж, А.И. Солженицын «ограничил» десятилетнюю лагерную эпопею Ивана Денисовича одним днем. Потеснил ли он при этом правду?
Статистика захороненных на Левашовской пустоши свидетельствует о том, что 1938 год был одним из самых кровавых. Судите сами. В 1937-м там было погребено 18 719 человек, в следующем году – 20 769, а с 1939 по 1954 год – 7 283, включая гитлеровских карателей, предателей и уголовников, расстрелянных в Великую Отечественную.
Нет спору, и до Литвина, и после него в Ленинграде и области осуществлялись массовые репрессии, но такого размаха расстрелов не достигалось уже никогда. Это подтверждают и упомянутые мною документы «тройки» от 20 марта 1938 года, а ведь таких протоколов Литвин подписал не один десяток. Я могу понять тех читателей, которые считают, что «истинными» виновниками Левашовской трагедии являются непосредственные исполнители приговоров. Только давайте все-таки «смотреть в корень».
В нашей стране до сих пор существует смертная казнь. Представьте, что следствие сфальсифицировало дело, а суд приговорил невинного человека к высшей мере наказания. Спустя некоторое время выяснилось: расстрелянный – не преступник. Кто виноват в случившемся – следствие, суд или исполнитель приговора? Ответ, мне кажется, ясен. Да, высокопоставленные палачи не конвоировали осужденных ими на казнь, не стреляли в затылок, не забрасывали трупы землей. Но именно они одним росчерком пера сознательно умертвили десятки тысяч ни в чем не повинных людей.
Моя попытка рассказать о сталинских преступниках 1938 года вызвала у ряда читателей недовольство, близкое к раздражению. При этом они даже не удосужились серьезно обосновать свои возражения. Так, литератор М.В. Копелиович считает мою статью «юдофобской», в частности потому, что я назвал подлинную фамилию Ваковского – Штубис Г.Э. Отвечаю: Ваковский по национальности латыш.
Читая отклики на публикацию, я старался понять: все ли готовы в нашем обществе к восприятию страшной правды о прошлом – правды, не приукрашенной мифами и «буферными» концепциями? Увы, нетерпимость и закостенелая предвзятость, которые проявились в письмах некоторых читателей, убеждают в обратном. Стремление этих людей любыми средствами наложить табу на раскрытие истины, которая их почему-то не устраивает, – типичный рецидив сталинизма.
И все же большинство писем было от тех, кто почувствовал главное, ради чего писалась статья. Одно из них, присланное жительницей г. Ломоносова Н.М. Рудаковой, мне бы хотелось процитировать:
«На одном дыхании прочла статью Е. Лукина “Палачи”. Душа плачет. Сострадает. Палачам безвинных советских людей – вечный позор и презрение! Горько и больно, что палачи причастны к роду человеческому. Как могло случиться, что такая нечисть погубила десятки тысяч советских людей?
Господи, как мы слепо верили, с беззаветной страстью своему народному правительству, партии! Верили тогда, когда наших родных расстреливали как врагов народа. Мы верили в их виновность, поскольку их осудили правительство, партия. Верили и тогда, когда лично страдали от сталинских репрессий. Верили в построение светлого будущего, страдали от того, что якобы являлись тормозом на пути к коммунизму. Мы фанатически любили свое правительство и партию, мы стеснялись клейма на родных: “враги народа”. Тяготились своим прошлым, как будто сами были преступниками. Непомерной тяжести крест несли на сердце. И таких, как я, были несочтенные миллионы. Что мы пережили, ведомо только нам».
Горька исповедь этого человека, пережившего сталинизм. Тем целительней будет его прозрение, освобождение от иллюзорных представлений о прошлом и настоящем нашего многострадального Отечества.
Скорпион в огнеГазета «Единство» № 13 от 13–20 августа 1990 года
Скорпион, очутившись в огненном кольце, жалит себя и погибает от своего яда.
Палачи мемуаров не оставляют. Между тем их жизнь интересна не только для историков. Я не разделяю концепции: палачами рождаются. Ими становятся. Как и когда? Жестокие и фанатичные, циничные и властолюбивые, расчетливые и безумные – они были такими, какими их сотворила кровавая эпоха.
Предлагая читателям биографии некоторых злодеев, написанные по имеющимся в Ленинградском управлении КГБ документам, автор надеется, что эти публикации помогут разобраться в недавнем прошлом нашего многострадального Отечества, а может быть, неоднозначно оценить и сегодняшние революционные преобразования.
Часы пробили полночь. Тишину кабинета начальника Ленинградского управления НКВД изредка нарушал перезвон последних трамваев. Михаил Иосифович Литвин читал книгу «История молодого человека XIX столетия». Взяв красный карандаш, он подчеркнул понравившуюся фразу: «Натура человека ограничена: скорбь, мучения переносит он только до известной степени и гибнет, когда переполняется мера».
Зазвонил телефон:
– Эта сволочь, Богданов, никак не хочет раскалываться! – докладывал его заместитель Шапиро-Дайховский…
Начальник управления УНКВД ЛО в 1938 году М.И. Литвин.
Фотография 1930-х годов
Старый большевик Михаил Васильевич Богданов был арестован 27 февраля 1938 года по приказу Литвина. Незадолго до ареста он был ответственным секретарем партколлегии при Уполномоченном Комиссии партийного контроля по Ленинградской области, занимался расследованием нарушений социалистической законности в НКВД. О том, что в Большом доме творятся вопиющие безобразия, сообщил в Москву заслуженный чекист Е.А. Фортунатов. Выходец из русской интеллигентной семьи, он долгое время работал разведчиком в странах Среднего и Дальнего Востока, а потом стал скромным директором музея Ленинградской ЧК.
В начале 1937-го в музей заглянул начальник контрразведывательного отделения УНКВД ЛО Мигберт. Будучи честолюбивым и наглым, Мирон Исаакович потребовал разместить в экспозиции некоторые уголовные дела, которые он вел. Прочитав их, Фортунатов понял: «липа». Подчиненные Мигберта подтвердили: начальник, выслуживаясь, не останавливается ни перед чем, действует по поговорке: «Был бы человек, а протокол найдется».
Тогда-то Евгений Алексеевич и написал разоблачительное письмо Сталину. Его проверку Москва поручила Богданову. Опросив нескольких чекистов, Михаил Васильевич убедился в правоте Фортунатова и доложил об этом комиссии под председательством В.Н. Куйбышева. Куйбышев пообещал переговорить с наркомом Ежовым. Неизвестно, состоялся между ними разговор или нет, но в начале 1938 года начальник Ленинградского УНКВД Ваковский был отозван в столицу, а на его место назначен Литвин – «правая рука» наркома.
К тому времени Фортунатова уже расстреляли, а Богданов усилиями Ваковского был скомпрометирован в глазах А.А. Жданова и отстранен от должности. Принимая кровавую эстафету из рук своего предшественника, Литвин довершил начатое: Михаила Васильевича заключили под стражу и обвинили в подготовке террористических актов против Сталина, Кирова и Жданова. Однако, несмотря на пытки, арестованный полностью отрицал предъявляемые ему обвинения…
– Приведите, – приказал Литвин.
В кабинет ввели грязного, изможденного человека. Посадили на стул. Михаил Иосифович взял из рук Шапиро-Дайховского папку, зачитал липовый протокол допроса и предложил подписать. Богданов отказался.
– Ах ты, сволочь, будешь дискредитировать органы НКВД? – Резко, наотмашь ударил заключенного по лицу. Удары посыпались один за другим. Лицо избиваемого превращалось в кровавое месиво. Его поволокли из кабинета.
– Лупите, пока не подпишет показания! – летело вдогонку.
Откуда в этом человеке было столько злобы? Где научился он заплечному мастерству?
Михаил Иосифович Литвин родился в 1892 году в семье извозчика, сумел окончить только начальную школу. Устроился в типографию наборщиком. Участвовал в забастовках. В марте 1917-го вступил в РСДРП(б). В Октябрьские дни был комиссаром по национализации типографий в Красноярске. Когда вспыхнула Гражданская война, отправился на фронт вместе с женой – Мариной Григорьевной. Устроился комендантом прифронтового участка. Через две недели красногвардейский отряд разгромили чехословаки, Литвины бежали в Красноярск. Там шли повальные аресты большевиков: оставаться в городе комиссару, которого многие знали в лицо, было нельзя. Сели в поезд. На станции Мариинск супружескую чету опознал телеграфист Струневич и выдал белым. Через четыре дня жену освободили – как сестру мило