сердия, – а мужа перевели по этапу в Томск.
Пока Литвин томился в томской тюрьме, жена хлопотала о его переводе в Красноярск. Просьбу удовлетворили: теперь Марина Григорьевна имела больше возможностей посылать ему передачи и видеться с ним. Однако в октябре 1919 года, когда Красная армия приблизилась к городу, арестованных эвакуировали на Дальний Восток.
Неожиданно через неделю из Хабаровска пришла телеграмма: «Приезжай!». Не мешкая, Марина Григорьевна собралась в путь-дорогу. Действительно, на хабаровском вокзале ее встречал муж! Оказалось, он освобожден, живет на частной квартире и работает наборщиком в типографии. К тому времени Михаил Иосифович уже успел как-то познакомиться с командующим революционными отрядами Приамурья Бойко-Павловым и возглавить подпольную группу по доставке оружия партизанам. БОЙКО-ПАВЛОВ:
«Несмотря на постоянную опасность зверской расправы со стороны белогвардейцев, т. Литвин стойко вел возложенную на него подпольную работу».
В январе 1920 года в Хабаровске началось рабочее восстание: Михаил Иосифович вновь стал комиссаром – по обыскам и арестам. Нетрудно догадаться, что стало с теми отпустившими его два месяца назад на свободу…
Вскоре Литвина назначили начальником агентурного отдела Дальневосточного фронта. Что ж, должность Михаил Иосифович получил большую, но что и как делать – не знал. Поехал в командировку в Красноярскую губчека: расскажите, что к чему. Ему предложили пару месяцев поработать рядовым чекистом. Гордо отказался. Верхоглядства в губчека, видимо, не терпели и отправили чиновника с Богом. Так и не пришлось Литвину познать азы оперативного искусства: в ноябре 1921 года он был демобилизован – будто бы по ранению.
А на «гражданке» его жизнь складывалась весьма удачно: руководил профсоюзами на Дальнем Востоке, в Орловской губернии, Казахстане и Средней Азии, командовал сельским хозяйством и промышленностью на Украине, распределял кадры в Москве. Бывший полуобразованный типографский наборщик мало в чем разбирался, зато отличался исключительной исполнительностью и преданностью.
В конце двадцатых годов он познакомился с Н.И. Ежовым: между ними завязалась дружба. Когда Николай Иванович возглавил отдел кадров ЦК ВКП(б), он назначил своим заместителем Литвина. До 1933 года друзья трудились вместе. Потом их пути разошлись, но ненадолго: в октябре 1936-го новый нарком внутренних дел Ежов предложил второму секретарю Харьковского обкома партии Литвину перейти к нему на работу. Тот сразу же согласился и вскоре стал начальником секретно-политического отдела НКВД СССР, поскольку считался опытным «агентуристом» дальневосточной закалки.
Ежов поручал ему самые важные дела. Однажды нарком направил Литвина в Закавказье – собрать «компромат» на Л.П. Берию. Арестовав несколько человек и буквально выбив из них «нужные» показания, Литвин с подручными Альтманом и Гейманом успешно справился с заданием. Таким же образом он действовал, когда вел «дела» на видных деятелей партии и правительства.
Его рвение заметили и даже наградили орденом Ленина – «за беспощадную борьбу с контрреволюцией». Недаром Литвин хвастался перед подчиненными, что на какой-то пирушке то ли Поскрёбышев, то ли Маленков уже произносили тост за него как за будущего заместителя Ежова. И вот назначение в Ленинград…
Его провожал сам нарком: давал последние указания, говорил, что необходимо развернуть работу по-настоящему. Жестоко ошиблись те ленинградские чекисты, которые надеялись, что с назначением Литвина положение изменится к лучшему. Михаил Иосифович думал о дальнейшей карьере: при нем маховик массовых репрессий стал раскручиваться еще сильней. Не случайно сотрудники НКВД говорили меж собой: «При Ваковском были “цветочки”, а при Литвине – “ягодки”…». ХАТЕНЕВЕР:
«По приезде в Ленинград в феврале-марте 1938 года Литвин предпринял операцию по известному приказу об изъятии антисоветского и националистического элемента. Вторая массовая операция была проведена в мае-июне 1938 года… Несмотря на то что даже приказом не предусматривалось установление каких бы то ни было лимитов, Литвин с санкции Ежова установил по второй операции лимит – на первых порах в 6 ооо чел., а затем эта цифра была увеличена и доведена до 8 000 человек… В Ленинграде вся работа по этому приказу проводилась отделом, возглавляемым Альтманом. Здесь было больше погони за цифрой, а отнюдь не за действительной очисткой города от вражеских и шпионских гнезд».
Знал ли Литвин, что абсолютное большинство арестованных по его указанию людей безвинны? Да, знал. Ведь это он, вызвав к себе Лазаря Альтмана, приказывал достать списки коммунистов, выдвинутых Ленинградским горкомом партии на работу в другие области и края страны. А когда Альтман, раздобыв списки, положил их на стол перед Литвиным, сказал:
– Вот это – члены антисоветской террористической организации правых. На каждого должны быть показания – любыми средствами, любыми методами!
Ведь это он вместе со своим заместителем Ароном Хатеневером организовывал массовую высылку «пришлого элемента» из городов Новгорода и Старой Руссы. И несчастия обрушились на головы невинных:
«Прокурору СССР тов. Вышинскому. Копия: тов. Сталину.
Народная масса шлет Вам свой протест и возмущение по поводу дел, творящихся у нас в г. Новгороде Ленинградской области, и просит Вас срочно выслать комиссию для расследования работы Новгородского НКВД.
1. Массовые аресты ни в чем не повинных людей, рабочих и служащих, честно и добросовестно исполняющих свою работу, но напрасно оклеветанных злыми, завистливыми людьми, как враги народа.
2. Следствие ведется неглубоко и несерьезно, всех под одну марку 58-й статьи “враги народа”, людьми грубыми и плохо образованными, старающимися брать на испуг и применяющих всякие способы и жестокости для подписания тебе обвинительного приговора.
3. Массовые выселения жен и детей с неправильной конфискацией имущества. Вещи мужа ты не можешь продать, а за поступки мужа отвечает жена. Все это не соответствует одно другому.
В общем, происходит полнейший самопроизвол и самовластие на местах. Одним словом, НКВД выше, мол, всего. Поэтому просим Вас прекратить безобразную вредительскую работу НКВД, сеющую всеобщее возмущение народных масс, старающихся обогатить себя даром конфискованным имуществом.
Андреев Ефим Пантелеев,
гор. Новгород, рабочий сапожник».
Знал ли обо всем этом Литвин? Ведал ли, что творил? Да, знал, что арестованные по его указанию партийные работники не являлись ни троцкистами, ни террористами. Да, ведал, что бывшие русские офицеры не были ни заговорщиками, ни фашистами. Да, понимал, что массовая высылка людей неизвестно куда накануне зимы граничила с преступлением.
Однажды между Михаилом Иосифовичем и его подручным Альтманом состоялся откровенный разговор: Лазарь Самуилович спросил шефа, какими соображениями оправдываются массовые репрессии. АЛЬТМАН:
«Литвин отвечал мне, что под видом борьбы с контрреволюцией в настоящее время уничтожаются старые кадры, а раз так, то чем хуже, тем лучше. Нас пока не трогают, наоборот, думают, что мы активно боремся с контрреволюцией. Показательна в данном случае цифра – так давайте цифру. Единственно – нужно самым тщательным образом следить за тем, чтобы в этой неразберихе не получить показаний на близких кому-либо из нас людей. В таком котле можешь оказаться, что сам на себя возьмешь показания».
В этих откровениях палача – и цинизм, и страх перед будущим. Не случайно шеф говорил Альтману:
– Пока я сам не знаю, чем это кончится, а тебе и подавно знать не нужно, ты еще молодой человек, пока тебе удобно работать под моим руководством, ты растешь и больше ни о чем не задумывайся.
На вершину пирамиды власти эти негодяи и карьеристы шли по трупам. И по-звериному чуяли, что завтра сами могут оказаться под ногами идущих сзади. «Всюду кругом горело, – признавался на суде Хатеневер, – чекистов арестовывали за плохую работу по борьбе с контрреволюцией». Огненное кольцо сжималось.
Это чувствовал и сам Литвин: осенью 1938 года он поехал в Москву в командировку, словно подозревал, что в столице что-то неладно, что-то готовится. До него доходили слухи: большое влияние наверху приобрел Берия. Его старый друг Ежов был явно в немилости.
Опасения оправдались: Николай Иванович в беседе с глазу на глаз сказал о возможном «разгроме» руководящего состава НКВД. В мрачном настроении Литвин вернулся в Ленинград. А 11 ноября 1938 года раздался телефонный звонок – нарком срочно вызывал его в столицу.
– Нельзя ли задержаться дня на три? – осторожно спросил Михаил Иосифович.
– Нет, – сухо ответил Ежов.
Литвин все понял. Тем не менее, желая окончательно убедиться в неотвратимости предстоящего, на следующий день снова созвонился с наркомом:
– Так что же, мне собираться с манатками?
Ежов замялся: он знал, что ордер на арест Литвина уже подписан. Ничего не ответив, повесил трубку.
Дом 10 на Адмиралтейской набережной, где жил чекист М.И. Литвин.
Современная фотография
Это был конец. Неужели ему, начальнику управления НКВД, тоже придется пройти через унижения и пытки, чтобы потом получить пулю в лоб? Неужели он тоже будет умываться кровью, подобно тому Богданову? Все что угодно, только не это. Он вспомнил: «Натура человека ограничена: скорбь, мучения переносит он только до известной степени…».
Поздним вечером Литвин вернулся домой. Прошел в ванную комнату, достал револьвер и приставил к правому виску. Часы пробили полночь.
ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ военного прокурора Главной военной прокуратуры СССР от 22 августа 1956 года:
«За время работы Литвина в УНКВД Ленинградской области имели место массовые незаконные аресты невинных советских граждан, при расследовании уголовных дел о государственных преступлениях допускались серьезные нарушения социалистической законности… Литвин давал указания своим подчиненным в применении к арестованным незаконных методов следствия. По указанию Литвина подчиненные ему работники УНКВД Ленинградской области путем незаконных методов следствия добивались от арестованных показаний о принадлежности к антисоветской организации правых руководящих работников Ленинградского обкома КПСС и Облисполкома… Бывший начальник Новгородского оперсектора НКВД Глушанин показал, что Литвин дал ему указание арестовать по Новгороду около 5 тысяч человек из числа репрессированных в прошлом Советской властью и отбывших наказание. Анализ материалов проверки дает основание сделать вывод: Литвин покончил жизнь самоубийством из-за боязни ответственности за допущенные им тяжкие злоупотребления властью».