Открываю только что вышедший в издательстве «Советский писатель» стихотворный сборник Николая Олейникова, и меня не покидает горькое чувство, когда читаю веселые стихи, написанные опять же не Моделем, а Н. Олейниковым совместно с Е. Шварцем:
Улица Чайковского,
Кабинет Домбровского,
На столе стоит портвейн,
За столом сидит Вайнштейн.
К кому же вы ходили в гости, невинно убиенные поэты?
Великая душаЖурнал «Ленинградская панорама», № 5,1989 год
Один из лучших русских поэтов XX века Николай Алексеевич Заболоцкий (1903–1958) в мрачные годы сталинских репрессий был несправедливо осужден и испытал на себе все тяготы и лишения лагерной жизни. В последнее время в нашей печати появились новые материалы, рассказывающие об этом. В третьей книжке «Даугавы» за прошлый год была опубликована «История моего заключения», написанная поэтом после освобождения. Журнал «Знамя» (№ 1, 1989 год) познакомил нас с его письмами 1938–1944 годов. Большую статью о драматичной судьбе Заболоцкого напечатала «Правда» 16 января с. г. Между тем обстоятельства несправедливого осуждения поэта до сих пор остаются неясными. Сам Николай Алексеевич по этому поводу писал:
«Много раз пробовал я трезво размышлять о всем этом моем несчастном деле – но тут так много для меня непонятного, что размышления мои не приводят меня ни к чему».
Публикуемая статья, подготовленная по сохранившимся архивным материалам, приоткрывает завесу над таинственными сторонами этой трагической истории.
19 марта 1938 года Николай Алексеевич Заболоцкий пришел домой не один. С ним было двое неизвестных.
Поэт Николай Заболоцкий. Фотография 1940-х годов
– Катя, это сотрудники НКВД, – поспешил он предупредить больную жену. – Они хотят поговорить со мной.
Окинув привычным взглядом комнату, пришедшие молча предъявили Заболоцкому ордер на арест. На ордере багровела крупная размашистая подпись начальника Ленинградского управления НКВД Михаила Иосифовича Литвина.
Начался обыск. В чемодан следователей полетела Библия. Вслед за ней – небольшая книжка великого князя Константина Романова «Царь Иудейский», повествующая о «судебном произволе» над Иисусом Христом. Там же оказались рукописи стихов, письма друзей. Сверху тяжело упал красивый грузинский кинжал.
– Распишитесь вот здесь, – приказал старший, ткнув пальцем в протокол обыска. – Жалобы есть? Нет? Тогда поехали.
Попрощавшись с семьей и поцеловав 11-месячную дочь, которая именно в этот момент впервые пролепетала «папа», Заболоцкий, сопровождаемый сотрудниками НКВД, ступил за порог дома. На улице его ждала черная «эмка».
Машина промчалась мимо храма Спаса на Крови, мимо заснеженного Летнего сада, свернула на Литейный. Въехала во внутренний двор Большого дома, где темнело старинное приземистое здание – Дом предварительного заключения.
Заболоцкого обыскали, отобрали кожаный чемодан, шарф, брючные подтяжки, галстук, очки, документы, деньги. Взамен выдали квитанцию. Длинными коридорами повели на допрос в кабинет оперуполномоченного Н.Н. Лупандина, сочетавшего, как это было тогда принято, оперативную работу со следственной.
Внутренне поэт был готов к самому неожиданному и страшному повороту событий. Он вырос в вятском сельце Сернуре и унаследовал от своих предков, уржумских крестьян, твердую волю, сметливый ум и крепкое чувство собственного достоинства. Его дед, бесстрашный николаевский солдат, во время Крымской войны возглавил дружину добровольцев и повел ее на защиту Севастополя. Сурового патриархального нрава отец, до конца дней своих терпеливо обучавший земледельцев агрономической науке, благоговейно относился к русским классикам, чьи сочинения собирал в шкафу с надписью: «Для многих книга – все равно, что хлеб».
Эти заложенные в семье представления о чести, порядочности и благородстве Заболоцкий пронес через всю жизнь. Поэтому то, что он услышал в просторном кабинете следователя, показалось для него чудовищным. В чем же обвинялся поэт?
Осенью 1937 года в Ленинграде органами НКВД был арестован известный литератор Бенедикт Константинович Лившиц. Позднее во внутренней тюрьме на Литейном оказалась и писательница Елена Михайловна Тагер. После изнурительных ночных допросов, длительных стоек и непрекращающихся физических угроз они «признали», что являлись создателями некой «троцкистской организации» и проводили среди ленинградских писателей контрреволюционную агитацию. Назвали имена своих «единомышленников» – Николая Корнеевича Чуковского, Сергея Дмитриевича Спасского, Георгия Иосифовича Куклина, Юрия Соломоновича Берзина, Валентина Осиповича Стенича, Михаила Александровича Фромана.
Большинство названных писателей в 1929–1932 годах входили в ленинградское отделение литературной группы «Перевал». То же, что «перевальцы» придерживаются «троцкистских взглядов», ни для кого не являлось секретом. Следователям НКВД достаточно было открыть «Литературную энциклопедию» 1934 года, чтобы узнать:
«“Перевал” боролся с пролетарской литературой и критикой, исходя из троцкистского отрицания пролетарской культуры… Установки “Перевала” встречали решительный отпор со стороны марксистской критики. В апреле 1930 года была проведена в завершение всех споров в печати дискуссия о “Перевале” в секции литературы Комакадемии. В резолюции, подводившей итоги дискуссии, платформа “Перевала” квалифицировалась как реакционная, уводящая писателя в сторону от задач литературной и общественной современности».
Тут же, в энциклопедии, приводился длинный список членов группы и названия разоблачающих их статей Л. Авербаха, М. Серебрянского, Р. Мессера и других. Духовный вождь РАППа (Российская ассоциация пролетарских писателей) – племянник Я.М. Свердлова Л. Авербах – и его подручные навешивали политический ярлык на любого литератора, если его взгляды на искусство не совпадали с «рапповскими». Бдительные «авербаховцы» везде и всюду выискивали «классового врага» и клеймили его в печати. Неудивительно, что некоторые из них в 1937–1938 годах служили внештатными литературными консультантами при органах НКВД, по своему разумению направляя карающий меч против давних литературных противников.
Так были арестованы многие ленинградские «перевальцы». На допросах и очных ставках одни во всем «признавались», другие – нет. Состоялся суд, на котором председательствовал печально известный армвоенюрист В.В. Ульрих. Его приговор был окончательным и обжалованию не подлежал…
Эта печальная история с «Перевалом» не имела бы к Н.А. Заболоцкому никакого отношения, если бы не знаменитый процесс 1938 года над «правой оппозицией», возглавляемой Н.И. Бухариным. Как известно, ее участники обвинялись не только в шпионаже, но и в преступной связи с Троцким. Этот «теоретический» посыл о смычке «правых» с троцкистами должен был практически подтверждаться на местах. Поэтому от Лившица и Тагер попутно добивались показаний о некой «группе правых», якобы существующей среди писателей Ленинграда. Такие показания они дали.
Вот что «показал» следствию Лившиц:
«В 1930-31 годах в среде ленинградских писателей началась концентрация части антисоветских элементов около Н.С. Тихонова… Под прикрытием Тихонова Ахматова долго протаскивала переиздание своих реакционных антисоветских произведений. При попустительстве Тихонова в Ленинградском издательстве писателей один за другим выходили порочные, клеветавшие на советскую действительность романы Вагинова… В стихотворном отделе “Звезды”, редактируемом непосредственно Тихоновым, появилась издевательская поэма Заболоцкого “Торжество земледелия”, поднятая на щит, невзирая на свою явную контрреволюционность, Эйхенбаумом и Н. Степановым. Вообще, вся одиозная контрреволюционная фигура Заболоцкого долгое время держалась на признании его Тихоновым».
Показания Лившица «подтверждала» Тагер:
«Вокруг Тихонова Н.С. примерно с 1931 года группировались антисоветски настроенные писатели: Заболоцкий Н.А., Корнилов Б.П., Добычин Л.И., Мандельштам О.Э., Колбасьев С.А… Тихонов и его группа пользовались большим вниманием и поддержкой Бухарина, безотказно печатавшего их литературные произведения на страницах “Известий”. В своей контрреволюционной деятельности группа имела отчетливо правое направление. Произведения ее участников имели контрреволюционный кулацкий характер… Тихонов всячески продвигал в литературу Заболоцкого Н.А., автора ряда антисоветских произведений, Корнилова Б.П., кулацкие произведения которого также хорошо известны… После провала “Торжества земледелия” Тихонов Н.С. и другие участники антисоветской группы немедленно приняли меры к его реабилитации, объявив о “неудаче” Заболоцкого.
В спешном порядке были организованы “покаянные” выступления Заболоцкого. Была опубликована хвалебная статья Зощенко М.М. о Заболоцком. Все названные лица собирались у Тихонова Н.С.».
Эти «показания» Лившица и Тагер, в которых скрупулезно перечислялись поддерживаемые Тихоновым талантливые писатели, были бы обычными претензиями одной литературной группы к другой в борьбе за издательские возможности, если бы не зловещие чужие эпитеты – «антисоветский», «кулацкий», «правый»… Правда, густо замешанная на лжи, приобретала жуткий, мрачный смысл. И, конечно, «одиозная контрреволюционная фигура» Заболоцкого вставала с темных страниц протоколов в полный рост.
Впрочем, это не было неожиданностью для следователей. Литературная судьба поэта отразила трагический конфликт таланта со сталинским временем. Его первая стихотворная книжка «Столбцы» (1929), беспощадно изобразившая фантасмагорический мир наглых дельцов, самодовольных мещан и тупых уродцев, поразила и шокировала «рапповских критиков»:
Но вот знакомые явились,
Завод пропел: «Ура! Ура!»
И Новый Быт, даруя милость,
В тарелке держит осетра.
Варенье ложечкой носимо,
Шипит и падает в боржом.