Одна из самых зловещих статей Кодекса именовалась «вредительством». Ее широкое использование для осуждения невиновных лиц в бытность Н.И. Ежова на посту наркома внутренних дел впоследствии вызвало необходимость корректировки практики ее применения. Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 31 декабря 1938 года ограничило рвение карательных органов, старавшихся любыми путями придать правонарушениям контрреволюционный характер:
«Учитывая, что в судебной практике имели место случаи неправильного применения ст. ст. 58-7, 58-9 и 58–14 УК РСФСР и соответствующих статей уголовных кодексов других союзных республик, Пленум Верховного Суда указывает, что по смыслу этих статей применение их может иметь место лишь в тех случаях, когда обстоятельствами дела установлено, что подсудимый действовал с контрреволюционной целью».
Историческая справедливость в конце концов позволила использовать эту статью против палачей. Как вредительство были квалифицированы действия бывшего начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР М.Д. Рюмина, приговоренного к расстрелу в июле 1954 года Военной коллегией Верховного Суда СССР. В ходе судебного следствия было установлено, что он в карьеристских и авантюристических целях на протяжении многих лет совместно со своими сотрудниками фабриковал уголовные дела, по которым пострадали многие советские граждане, в том числе и видные деятели медицины.
Статья 58-8. Совершение террористических актов, направленных против представителей Советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций, и участие в выполнении таких актов, хотя бы и лицами, не принадлежащими к контрреволюционной организации, влекут за собой – меры социальной защиты, указанные в ст. 582 настоящего Кодекса.
Еще одна широко применявшаяся в годы массовых репрессий статья. Ее «популярность» была запрограммирована неоправданным расширением перечня субъектов преступного посягательства.
Так, постановлением Пленума Верховного Суда РСФСР от 1 ноября 1924 года было признано террористическим актом убийство корреспондентов рабочей и крестьянской печати (рабкоров, селькоров, военкоров), совершённое в связи с их публикациями. В 1929 году циркуляром № 101 НКЮ РСФСР в разряд контрреволюционных преступлений были зачислены посягательства на учителей-общественников (убийство, избиение, иные насильственные действия). Пленум Верховного Суда РСФСР 8 марта 1930 года предложил квалифицировать как террористический акт посягательства на членов комиссий содействия проведению хлебозаготовок. 16 февраля того же года Президиум ЦИК СССР разъяснил, что убийство женщин Востока за снятие чадры, расторжение религиозного брака, участие в общественной жизни также должно быть отнесено к политическому террору. Можно упомянуть и постановление Пленума Верховного Суда РСФСР от 6 августа 1931 года о квалификации убийства ударников в связи с их активной работой на производстве. Циркуляр НКЮ РСФСР № 59 1934 года отнес к террористическим актам любые преследования участников «легкой кавалерии» и пионеров за их общественную работу.
По общему правилу к террору относились не только действия, направленные на жизнь, здоровье и достоинство представителей перечисленных категорий, но и действия против членов их семей и близких.
Статья 58-9. Разрушение или повреждение с контрреволюционной целью взрывом, поджогом или другими способами железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств народной связи, водопровода, общественных складов и иных сооружений или государственного или общественного имущества влечет за собой – меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса.
Статья предусматривала ответственность за совершение диверсионного акта и широко применялась для придания правовой окраски массовым репрессиям. Согласно постановлению ЦИК СССР от 14 сентября 1937 года[39] по делам о контрреволюционных диверсиях, обвинительное заключение вручалось обвиняемому за одни сутки до рассмотрения дела в суде или внесудебном органе, кассационное обжалование приговора не допускалось, а расстрел осуществлялся немедленно после отклонения ходатайства о помиловании.
Статья 58–10. Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст. ст. 58-2 – 58-9 настоящего Кодекса), а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собой – лишение свободы на срок не ниже шести месяцев.
Те же действия при массовых волнениях, или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении, влекут за собой – меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса.
Статья приобрела известность благодаря огромному числу осужденных по ней лиц. Если обвинение по ней не было соединено со статьями, предусматривающими расстрел, то осужденный направлялся для отбытия наказания в лагеря.
Статья 58–11. Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собой – меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы.
Статья в этой формулировке помогала увеличивать круг подозреваемых лиц, отягощала их ответственность. Главным критерием виновности участника контрреволюционной организации, даже при отсутствии доказательств его участия в отдельных преступных акциях, считалось соответствие совершённых другими участниками противоправных действий задачам и целям организации, в принадлежности к которой он обвиняется. Или, по словам Вышинского:
«Каждый подсудимый должен отвечать за всю совокупность преступлений как член заговорщической организации, преступные задачи и цели, преступные методы осуществления которых были каждому из них известны, каждым одобрены и приняты»[40].
Статья 58–12. Недонесение о достоверно известном готовящемся или совершённом контрреволюционном преступлении влечет за собой – лишение свободы на срок не ниже шести месяцев.
Статья способствовала нагнетанию в обществе атмосферы страха, взаимных подозрений и доносительства. Она полностью лишала граждан свободы выбора и мысли. Свидетель каких-либо неоднозначных, отличающихся от официальной точки зрения высказываний, которые можно было расценить как антисоветскую агитацию и пропаганду, должен был заявить об этом. В противном случае он сам оказывался под угрозой уголовной ответственности по этой статье.
Статья 58–13. Активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственной или секретной (агентура) должности при царском строе или у контрреволюционных правительств в период Гражданской войны, влекут за собой – меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса.
Предусмотренная статьей уголовная ответственность являлась выражением классовой мести победившего строя. Несмотря на то что третья сессия ВЦИК девятого созыва отвергла проект статьи, карающий за самый факт службы в охранных отделениях или жандармских управлениях, а приняла статью в указанной формулировке, расплывчатое определение «активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения» позволила подвергать репрессиям практически всех бывших служащих полицейского аппарата царской России и Временного правительства.
Статья 58–14. Контрреволюционный саботаж, т. е. сознательное неисполнение кем-либо определенных обязанностей или умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата, влечет за собой – лишение свободы на срок не ниже одного года, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты – расстрела, с конфискацией имущества.
Истоки этой статьи усматриваются в нормативных актах первых лет Советской власти. См., например, обращение СНК «О борьбе с буржуазией и ее агентами, саботирующими дело продовольствия армии и препятствующими заключению мира» от 11 (24) ноября 1917 года[41]; обращение наркома почт и телеграфов «О борьбе с саботажем высших почтово-телеграфных чиновников»[42]; предписание СНК «О борьбе со спекуляцией»[43], в котором Военнореволюционному комитету предлагается принять самые решительные меры к искоренению спекуляции и саботажа, укрытия запасов, злостной задержки грузов. Уголовный кодекс 1922 года не упоминал о контрреволюционном саботаже. Но в 1927 году интересы проведения ускоренной индустриализации страны и насильственной коллективизации сельского хозяйства потребовали включения в новое уголовное законодательство составов преступлений, в которых было бы предусмотрено подавление возможного сопротивления выполнению поставленных целей. Так в Положении о преступлениях государственных вновь появился термин «саботаж».
Другой группой правонарушений, отнесенных к ведению органов госбезопасности, являлся ряд преступлений против порядка управления. Они были включены во второй раздел Положения о преступлениях государственных 1927 года под названием «Особо для Союза ССР опасные преступления против порядка управления» и сформулированы в ст. ст. 59-1-59–13 УК РСФСР.
Общее понятие особо опасного преступления против порядка управления сформулировано в ст. 59-1:
«Преступлением против порядка управления признаётся всякое действие, которое, не будучи направлено непосредственно к свержению Советской власти и Рабоче-Крестьянского Правительства, тем не менее приводит к нарушению правильной деятельности органов управления или народного хозяйства и сопряжено с сопротивлением органам власти и препятствованием их деятельности, неповиновением законам или с иными действиями, вызывающими ослабление силы и авторитета власти.