Оставшемуся в Одессе сыну было предложено потрудиться на благо народа:
«В ответ на предложение я заявил, что поступить на службу после той борьбы, которая уже совершилась, это называется: “загребать жар чужими руками”. Я решил, что если я не внес свою лепту в подпольную большевистскую работу, которая протекала перед моими глазами, то я должен взять на себя риск и поработать в подполье, что, безусловно, меня закалит – с одной стороны, и с другой стороны – окупит мою вину в моей прошлой пассивности» [1].
Проще говоря, Изя связался с чекистом Гольднером и, расписав ему свои заграничные родственные связи, напросился в «разведчики». Весной 1921 года он тайно переправился через Днестр с весьма неопределенным заданием и очутился у отца. С порога заявил, что «бежал от большевиков».
Однако в Румынии ситуация тоже была непростой: после авересканцев к власти пришли царанисты, а потом – либералы, которые взяли да и аннулировали договоры предшественников. Яков Лейбович оказался без поддержки: трест лопнул.
Ну куда деваться? Отец с сыном вернулись в Одессу. Изя сразу же доложил в Чека о британских и итальянских военных кораблях, которые разглядел в Констанце, и по просьбе Гольднера стал работать контролером на Одесском рынке. В это время с ним произошла пренеприятная история: он нахамил своей жене Фриде. Вообще-то, Изя и раньше не отличался вежливостью, но тут дело приняло крутой оборот: оскорбленная Фрида подала в суд, и хама приговорили к тюремному заключению на месяц.
Чекист Израиль Чоклин. Фотография 1930-х годов
Наверно, тюрьма и натолкнула нашего героя на мысль, что лучше сажать за решетку, чем сидеть за ней. Однажды Изя упросил Гольднера, и тот на тетрадном листке написал:
«Тов. И.Я. Чоклин известен мне лично по совместной подпольной работе в Румынии как честный самоотверженный работник».
Разведясь с женой, Изя уехал в Ашхабад – к сестре Любе. Люба была чекисткой и ходила в кожанке. Предъявив гольднеровскую бумажку и наговорив с три короба о своем блистательном вояже в запредельную страну с особо важным заданием, бывший одессит устроился в Туркменскую чрезвычайку и получил должность уполномоченного в секретном отделе.
Однако сослуживцы вскоре его раскусили, и начальник отдела Диментман в характеристике подчеркнул: «нуждается в постоянном руководстве, есть очень вредные уклоны и стремления к партизанщине», «признавать свои ошибки не любит», «отношение к товарищам по службе и подчиненным по работе скверное», «к недостаткам можно отнести карьеристические замашки, особых достоинств нет».
Нет нужды описывать, как Изя ловил англо-персидских шпионов на восточных базарах, арестовывался за самоуправство, изгонялся и вновь принимался на службу и так далее. В 1928 году его в конце концов выгнали из ГПУ «как негодного работника». Но он не унывал: приехал в город на Неве и обратился к начальнику Ленинградского ГПУ за помощью. Трудно сказать, чем он покорил Станислава Мессинга, но тот начал хлопотать за него. Позвонил среднеазиатским коллегам, услышал в трубку:
– Да это же шкурник!
Москва тоже запротестовала. Тогда Мессинг поручился:
«За работой тов. Чоклина мы будем крепко следить, и в случае непригодности последний будет уволен».
Не уволили: оказался годен. Еще бы – шпиона за шпионом выслеживал, террориста за террористом арестовывал, контрреволюционера за контрреволюционером хватал. Тасовал жертвы, как колоду карт, и раскладывал смертельные пасьянсы.
Чекист Станислав Мессинг. Фотография 1930-х годов
В аттестациях ему теперь писали:
«Тов. Чоклин, имевший в прошлом по работе в Средней Азии крупные успехи, работая в Ленинграде, проявил себя как опытный, энергичный, имеющий личную инициативу оперативник. Принимал активное участие в ликвидации резидентуры Французского Генштаба в Ленинграде и лично провел следствие по этому делу. В 1933 году принял активное участие в ликвидации контрреволюционных шпионских организаций Эстонского и Финского Генштабов. Благодаря активной работе тов. Чоклина и его исключительной способности по следствию удалось разоблачить ряд крупных разведчиков».
А то, что среди этих «разведчиков» оказался, к примеру, ни в чем не виновный писатель Сергей Колбасьев, никого из палачей не интересовало: ради карьеры чего не сделаешь.
Писатель Сергей Колбасъев. Тюремная фотография 1930-х годов
Видать, начальник контрразведывательного отдела УНКВД ЛО Яков Перельмутр в хамоватом подчиненном души не чаял: вот-вот с его благословения заблестят лейтенантские кубики на чоклинских петлицах. Сорвалось: как гром среди ясного неба прозвучал в конце 1937 года приказ об увольнении. Подкузьмили заграничные родственнички – дядюшка Лейба, бежавший от солдатчины в Америку в 1904 году, да тетушка Рахиль, жившая в Румынии. Как-никак, темные пятна в светлой биографии сержанта госбезопасности. К тому же в партию, как ни старался, а пролезть не сумел: числился Чоклин в сочувствующих и посему страстно заверял партийцев:
«Все мои усилия будут устремлены на то, чтобы своей активной и преданной работой в дальнейшем заслужить звание достойного члена ВКП(б)».
Но верный товарищ Перельмутр уволенного в беде не оставил: взял на внештатную работу. Тут приехал в Ленинград крупный чин из столицы – Михаил Иосифович Литвин. Объяснил уволенным беспартийным сотрудникам, что они «могут в силу изменившихся условий вернуться на работу в УГБ». Обрадовался Изя, настрочил рапорт на имя первого заместителя начальника Управления НКВД Шапиро-Дайховского:
«Прошу Вашего ходатайства о восстановлении меня в правах оперативного работника».
Пока читался рапорт, начальство поменялось: Ленинградское управление возглавил тот самый Литвин. Михаил Иосифович вместо рапорта подмахнул… постановление на арест Чоклина, которое услужливо принес на подпись верный товарищ Перельмутр. А допрашивал арестованного другой приятель – начальник отделения Аксельрод:
«Вопрос: Вам известно, за что вы арестованы?
Ответ: Да, мне следствием предъявлено обвинение в том, что я, являясь агентом иностранной разведки, вел шпионскую работу против СССР.
Вопрос: Вы признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении?
Ответ: Нет, здесь какое-то недоразумение. Я категорически заявляю, что являюсь советским патриотом и никогда никакой антисоветской работы не вел.
Вопрос: Никакого недоразумения нет, да и с “категорическими” заявлениями не спешите. Мы сейчас разберем ваш “советский патриотизм”. Кто ваш отец?
Ответ: Мой отец служащий.
Вопрос: Это обще и неточно. Отвечайте конкретней и правдивей.
Ответ: Мой отец до 1920 года был владельцем небольшой гостиницы, в 1920 году он был осужден на три или на пять лет за соучастие во взяточничестве и в 1928 году был под следствием по обвинению в должностных преступлениях…
Вопрос: Где находится ваш брат Григорий?
Ответ: Мой брат Григорий находится на излечении в Одесском доме умалишенных.
Вопрос: На почве чего он заболел?
Ответ: Он – жертва интервенции.
Вопрос: В чем это выразилось?
Ответ: В 1918 или 1919 году брат Григорий был в Крыму мобилизован в Белую армию генерала Врангеля, в рядах которой он прослужил полтора года. На почве пережитых ужасов в процессе этой службы он сошел с ума.
Вопрос: Следовательно, ваш брат Григорий, “жертва интервенции”, был попросту врангелевским белогвардейцем?
Ответ: Да, это так. Однако я хочу подчеркнуть, что лично моя политическая биография совершенно безупречна.
Вопрос: Ваша хамелеоновская “безупречность” будет разоблачена. Следствию известно, что в своей биографии вы скрыли от органов НКВД факт своей шулерской деятельности.
Ответ: Да, это я признаю. До 1920 года я систематически занимался шулерством в картежной игре и на эти средства существовал, однако все остальное в сообщенной мною автобиографии полностью соответствует действительности…
Вопрос: Для каких целей вы вводили органы НКВД в заблуждение?
Ответ: Я это делал из карьеристских целей.
Вопрос: Неправда. Вы систематически обманывали наши органы не из карьеристских, а из антисоветских враждебных побуждений.
Ответ: Я прошу следствие мне верить, что разоблаченные вами факты обмана мною органов НКВД диктовались только моим личным карьеризмом, а не антисоветской враждебностью.
Вопрос: В Харькове вы когда-либо работали?
Ответ: Нет.
Вопрос: На каком основании вы в своих автобиографических документах пишете, что с ноября 1921 года и по июль 1922 года вы якобы работали в Харькове в ИНО ВУЧК?
Ответ: В 1921 году ко мне в Одессу приехал из Харькова работник ИНО для переговоров о посылке меня за рубеж. На этом основании я ошибочно считал себя секретным уполномоченным. Сейчас мне ясно, что в такой формулировке я о себе не имел права писать.
Вопрос: Не в формулировке дело, а в сущности вашего систематического обмана в антисоветских целях органов Наркомвнудела. В Киеве вы когда-либо работали?
Ответ: Нет.
Вопрос: Почему же вы в своих автобиографических документах пишете, что с июня 1922 года по март 1923 года вы якобы работали в Киеве в ИНО ПП ОГПУ?
Ответ: В 1922 году ко мне в Одессу приезжал из Киева работник ИНО для переговоров об организации систематических перебросок людей в Румынию, поэтому я написал, что являлся начальником переправ румграницы ИНО ПП ОГПУ – Киев.
Вопрос: Но ведь вы-то начальником переправ не были, в Киеве не работали, да и ПП ОГПУ было в то время не в Киеве, а в Харькове.
Ответ: Да, я, конечно, так писать о себе не имел права.
Вопрос: Значит, это ложь, обман?
Ответ: Да…
Вопрос: Обвиняемый Чоклин, легенда о вашем “советском патриотизме” разоблачена. Дайте следствию показания по существу предъявленного вам обвинения.