Памир стал высокогорным всего за десять тысяч лет, а то и за четыре тысячи, то как объяснить, что сотни видов растений так тонко приспособились к высокогорным условиям? Ведь такого короткого срока для эволюции очень мало, нужны сотни, на худой конец десятки тысяч лет, а не тысячи. Это второе противоречие. Было и третье, и десятое, хотя хватило бы и этих двух.
Тем временем гипотеза приобретала популярность. Сенсация! За нее ухватились журналисты. На страницах газет и научно-популярных журналов запестрели статьи под интригующими заголовками. Во многих статьях гипотеза подавалась как нечто абсолютно доказанное. Знакомые спрашивали меня, как я себя чувствую на поднимающемся, как лифт, Памире. Мои уверенные ответы о самочувствии и очень осторожные о подъеме Памира никого из знакомых не удовлетворяли: все жаждали сенсации. А я сидел над книгами, бродил по горам, рылся в архивах, проверял публикуемые факты, сопоставлял их между собой, словом, работал.
Надо признаться, что вопрос о темпах поднятия гор вызывал у меня далеко не праздный интерес. От решения его зависело очень многое: темпы эволюции высокогорной растительности, возраст многих растительных сообществ, судьба лугов и пойменных лесов, будущее горного земледелия. Речь шла обо всем толковании природы этой горной страны. Мне лично гипотеза быстрого подъема Памира не мешала, она просто не согласовывалась с общеизвестными фактами.
Я опубликовал свои несогласия с гипотезой, обратил внимание на всяческие несоответствия. Началась дискуссия. Меня поддержали геологи, геоморфологи и палеоботаники. Против выступил мой друг Ранов, а также некоторые ботаники и зоологи. Статьи появлялись одна за другой. Обе спорящие стороны собирали в свой арсенал все новые факты. После очередной порции статей полемизирующие стороны, притомившись, начинали искать контраргументы. Потом снова порция публикаций.
В споре, как известно, должна родиться истина. Сложная это пещь — научный спор. Научным он становится только при строгих правилах: обе стороны ищут истину, не поддаются азарту в ущерб фактам, придерживаются логики и уважают мнение «противника». Иначе это уже не научная полемика, а перебранка, которая до истины не доведет. И хотя правила в полемике строгие, не обойтись в ней без эмоций, без страстей. Равнодушному истина не дается. Хладнокровному — да, но не равнодушному. Часто, получив очередную порцию аргументов другой стороны, испытываешь удивление: «Ну как же можно не видеть очевидного?» Потом, с холодной уже головой сообразив, что «противник» не обязан смотреть на вещи твоими глазами, принимаешься за анализ доводов. И нет в этом споре ни родных, ни близких. Вот, например, Вадим Александрович Ранов. Он мой давний и близкий друг. И одновременно противник в научном споре.
…Ранов — археолог. Специалист по каменному веку. Блестящий знаток четвертичной геологии. Поэтому Ранов — везучий археолог. Он знает, где копать. Это очень серьезный, глубокий и разносторонний исследователь, отличный полевик. Вполне понятно поэтому, что к выступлению Ранова на стороне «противника» следовало отнестись серьезно, хотя вовсе не он возглавлял* сторонников быстрого поднятия Памира.
Дружбы этот спор не портил. Мы продолжали полемику не только в печати, но и в домашней обстановке. Мы обсуждали свои позиции, искали истину. Если спрессовать многолетний спор в диалог, в котором излагаются доводы «за» и «против» быстрого подъема Памира, то получится следующее.
За: Остатки костра на древней стоянке в Маркансу, бревна на могилах.
Против: Пыльцевой анализ образцов со стоянки доказывает, что растительность десять тысяч лет назад была не лесной, а такой же, как сейчас, — пустынной. Мы и сейчас, покидая Памир, сжигаем стойки от палаток, почему бы этого не сделать и древним охотникам? Бревна на могилы могли быть принесены из-за Сарыкольского хребта ради ритуала захоронения. Памирские жители и сейчас носят бревна на дальние расстояния.
За: А рисунки лесных зверей в гроте?
Против: Древний художник видел их в другом месте.
За: Но тогда надо признать дальние кочевки древних людей, что вероятно лишь при более мягком климате.
Против: Почему же? Ведь не зимовали же они на Памире, сумели добраться до Маркансу на лето, значит, могли кочевать на дальние расстояния. Просто это были крепкие ребята. Но все это косвенные данные. А вот геофизические материалы, повторные нивелировки показывают, что Памир поднимается всего на три сантиметра в наиболее активный год с землетрясениями. Это уже прямой факт.
За: Подъем Памира мог быть неравномерным: сейчас три сантиметра в год, а тысячу лет назад могло быть двадцать сантиметров в год.
Против: А как же с западнопамирскими лугами?
За: Значит, Восточный Памир поднимался быстрее, чем Западный. А вот древние цирки, замороженные ледниками, сейчас находятся на высотах, доказывающих быстрый подъем Памира.
Против: Расчет древней снеговой линии неверен, мы проверяли. А как расценить факты, добытые палеогляциологами? Они рассчитали вещественный баланс ледника Маркансу, сопоставили его с температурными условиями, и расчет показал, что со времен стоянки горы поднялись всего на двести метров.
За: А как же попал тростник в Джарты-Гумбез?
Против: С долинными ветрами. Семена попадают и в другие места, но проросли только возле теплого источника, а дальше уже шло вегетативное размножение. А как же быть с эволюцией?
И так далее, вот уже более пятнадцати лет. Каждое «за» или «против» — это статья. Или выступление с докладом. Или просто спор за чашкой чая.
Если бы научная истина решалась голосованием, вопрос давно был бы решен. Но в науке споры так не решаются. Галилей был в явном меньшинстве, но истина была на его стороне. Другое дело, что косвенные признаки быстрого подъема Памира опровергались легче, чем прямые геофизические, палеогляциологические, спорово-пыльцевые данные. Но и многие доводы противной стороны требовали объяснения. Иногда оно находилось: уточнялись факты, выискивался дефект в методе или в теории. А иногда вопрос оставался без ответа. И на наши вопросы «противник» не всегда находил убедительный ответ.
Сейчас имеется очень много фактов в пользу того, что скорость тектонического поднятия Памира за последние десять тысяч лет не превышала двух-трех сантиметров в год. Эти факты получены в результате фундаментальных исследований, тщательно проверены. Если бы только не «проклятые» вопросы, то и дело подбрасываемые нам сторонниками быстрого подъема, можно было бы спать спокойно. Но нет этого покоя, нет ответов на некоторые «проклятые» вопросы. И мы работаем.
Но конусу выноса шагалось легко, хотя и приходилось все время перепрыгивать через камни и арыки, обходить клочки посевов. Кишлак Джамак был уже совсем близко. Слева по ходу обратила на себя внимание груда скальных обломков, каждый из которых был размером с добрую кибитку. В то время я увлекался изучением растений, живущих на скалах, а на таких обломках можно было найти всякие интересные объекты: накипные мхи и лишайники, растения в расщелинах и тому подобное.
В каменном хаосе один обломок скалы стоял на узком торце и возвышался над остальными, бросаясь в глаза. Когда я добрался до него, увидел… картинную галерею. Плоская грань обломка площадью до шести квадратных метров вся была испещрена наскальными рисунками. Это были изображения десятков горных козлов — кииков (по-местному нахчиров). Целое стадо! Изображения были стилизованы до предела: горизонтальная линия — туловище, четыре вертикальные палочки — ноги, две изогнутые вверх линии — рога. Так рисуют дети. Но этих козлов рисовали не дети. Козлы были выбиты на крепком камне. Детям такое не под силу. Точные удары оставляли цепочку углублений, сливающихся в линии. Как татуировка. Иногда линии были рыхлыми, чаще сплошными. На вороненом фоне пустынного загара рисунки выделялись отчетливо. Некоторые изображения тоже были покрыты пустынным загаром. Другие были светлыми. Слева был изображен человек с копьем. Тоже несколькими линиями, как в детском рисунке. У некоторых козлов на рогах были насечены годичные бугры, у других приделан торчащий кверху хвостик.
Перед началом сезона археологи просили меня, если встречу что-нибудь по их части, отмечать эти объекты, и я решил перерисовать всю галерею в дневник. Рисовал до вечера, по успел нанести на схему всех козлов. С утра, когда вышло солнце, вернулся сюда же и сфотографировал всю изрисованную стенку. В кишлаке расспросил об этих рисунках жителей, но они как-то неохотно поддерживали разговор. Настаивать я не стал, у меня и своих дел хватало.
До конца сезона я между делом зарисовал и сфотографировал для археологов еще несколько наскальных рисунков в разных частях Йамира. Это тоже были по преимуществу козлы, но попадались и всадники, и охотники с луками, и горные бараны архары. Правда, таких скоплений рисунков, как возле Джамака на Язгулеме, я больше в тот год не видел.
Осенью, решив порадовать друзей-археологов, я тщательно перерисовал из дневника на отдельные листы все наскальные рисунки. Когда были проявлены пленки, отпечатал для них и снимки. Прежде чем отнести все это, я стал проверять по фотографиям правильность зарисовок. И к великому своему удивлению, обнаружил, что на фотографии Джамакской скалы изображений было значительно больше, чем на рисунке. Снова вытащил дневник, снова проверил, даже пересчитал изображения. Сомнений быть не могло: на снимке было козлов больше, чем на рисунке. Я ничего не понимал.
Так и не сумев объяснить странный феномен, пошел со всем этим к археологам. Вадим Александрович Ранов, которому я отнес материалы, высказал относительно этого расхождения гипотезу: фотообъектив уловил очень старые изображения, полностью слившиеся с фоном стены и поэтому не уловленные глазом. И стена, и старые изображения покрылись одинаково темным слоем пустынного загара. По степени «латинизации», то есть степени интенсивности пустынного загара, можно определить относительный возраст этих наскальных рисунков — петроглифов. Ранов рассказал мне такж