«Стефа, вспоминайте анатомичку с ея прелестями». Подпись – Эсфирь.
– Что такое анатомичка? – не поняла Джанна.
– Не знаю точно, что имелось в виду в их случае, но в те годы, скорее всего, в анатомичке проходили занятия для будущих врачей и медсестер. Там лежали трупы. И на них, так сказать, практиковались.
– Ужас какой. Зачем этим барышням трупы? – ахнула Джанна.
– Возможно, учиться делать перевязки. Они потом могли работать медсестрами, причем весьма профессионально, – пожал плечами я. – Умели вправлять вывихи, ставить лангеты, например. Помогать хирургам на операциях тоже были обучены. В те времена ведь не было манекенов, на которых можно отрабатывать навыки. Может, они на трупах тренировались.
– И после трупов они писали такие лирические стихи? Я бы напилась и написала что-нибудь нецензурное, – заявила Джанна.
– Да, я бы тоже, – согласился я. – Вот еще любопытное. «Надежда и воспоминания – главные источники радости для человека». Так считает Лида Сычева.
– Бедная девочка, – Джанна чуть не расплакалась. – Она ничего не знает про вино и оргазм!
– Думаю, в анатомичке им про это точно не рассказывали, – согласился я. – О, вот еще одно признание, написанное Фаей для Стефы на уроке Закона Божьего: «Зачем смеяться, когда грустно, зачем грустить, когда смешно, зачем казаться равнодушной, когда в душе совсем не то?»
– Что такое Закон Божий? – уточнила Джанна.
– У католиков катехизис, – объяснил я. – Раньше в гимназиях Закон Божий являлся обязательным предметом. А потом с тем же рвением стали преподавать учение Маркса и Энгельса и работы Ленина. – Так, вы знаете, что такое кольдкрем?
– Как? – не поняла Джанна.
Я загуглил перевод, пытаясь донести значение слова и перевел запись от Нины: «Самое лучшее средство от веснушек – мазать голову кольдкремом». Приписка – «журнал для хозяек или для женщин – точно не помню».
– Холодные сливки? – удивилась Джанна.
– Это какое-то косметическое средство, наверное, – пояснил я.
Джанна ушла в коридор и, видимо, звонила маме или бабушке. Вернулась, сияя.
– Это… как солнцезащитный крем, только от холода и ветра! То есть от плохой погоды! Увлажняющий, для очень сухой кожи – объяснила она. – Но от веснушек он точно не помогает. Может, это другой крем?
– Нет, думаю, тот же. Наверняка он был очень редким и все верили в его магические свойства, – предположил я.
– Но зачем им мазать голову? – не понимала Джанна.
– Вот этого точно не знаю! – я рассмеялся.
– Так, ты долистал до конца? Что там? – спросила Джанна.
– Ничего хорошего. Пожелание от неизвестного лица: «Милый друг! Всему конец. Что прошло – невозвратимо. Небо к нам неумолимо: Царь небесный нас забыл…» И приписка мелким почерком в нижнем углу следующей страницы: «Люби, если стою… Забудь, если нет…»
– У Стефы точно был роман! И они расстались! – воскликнула Джанна.
– Да, вполне возможно. Но здесь нет подписи, а у меня нет никаких существенных доказательств, только догадки. Что я сообщу хозяину? Перепишу стихи, пожелания из альбома?
– Я бы так и сделала, а что еще ему нужно? Ты расшифровал дневник, который, кроме тебя, никто бы не смог прочесть!
– Спасибо вам за помощь, без вас бы я не справился так быстро, – поблагодарил я Джанну.
– Почему ты принимаешь решения за других? Разве тебе решать, что делала в гимназии эта Стефа? Ты всего лишь историк, и от тебя требуется предоставлять данные, документы, разве нет? Вот и предоставь. Тогда ты выполнишь условия соглашения! – Джанна размахивала руками так, что мне не нужен был вентилятор, хотя становилось жарко.
– Хорошо, отправлю хозяину расшифровки. Завтра. Или послезавтра. Он пока не ответил на предыдущее мое письмо.
– Нет, надо отправить сейчас! Ты же все записал! – заявила Джанна. – Отправляй!
…Я отправил, поскольку никогда не умел спорить с женщинами. Точнее, давно понял, что только потеряю время – проще уступить и сделать так, как они хотят. Единственное, в чем признался хозяину, что на отправке настояла Джанна – женщина, которая кормит меня пирогами, сыром и помогла с расшифровкой, – она верит в науку графологию, в которую не верю я. И умеет распознавать почерки, буквы, написанные в разных вариантах на любом языке. Еще признался, что Мустафа – сын соседки, за небольшую плату читает отчеты всему рынку и весь рынок теперь в курсе не только моей личной жизни, которой нет, но и работы. И я не способен это контролировать, как и Лея. Мы вообще ни при чем. Во всем виноват Жан, который, видимо, без ведома Леи залезает в ее компьютер и распечатывает письма.
Я не успел дописать, как позвонила Лея.
– Я его убью, клянусь! Пусть только появится! Точно убью! – кричала она в трубку.
– Лея, уточни, пожалуйста, ты не меня хочешь убить, я правильно расслышал?
– Ох, прекрати шутить! Я убью Жана, который опять залез в мой компьютер и распечатал твое прошлое письмо. И знаешь, что было потом?
– Знаю. Мустафа всем его прочел на рынке. Способный к языкам мальчик, – ответил я.
– Откуда ты знаешь? – ахнула Лея.
– Джанна сообщила. Еще сказала, что плакала, когда Мустафа читал мое письмо, – ответил я.
– Джанна? – не поняла Лея.
– Только сейчас не кричи еще сильнее, ладно? Джанна принесла пирог – я же не виноват, что все хотят меня накормить, – и заодно помогла расшифровать записи в альбоме, который, судя по всему, принадлежал матушке нашего хозяина! Джанна владеет удивительным навыком – разбирать написание букв. Без нее я бы месяц сидел над этим альбомом!
– Так, подожди. Я ничего не понимаю, – кажется, Лея схватилась за голову.
– Хорошая новость – я разобрал еще одну коробку и прямо сейчас пишу хозяину отчет с полной расшифровкой дневника его матушки. Ее, кстати, звали Стефания. Плохая новость – мы опять нарушили условия конфиденциальности. Но я уже написал хозяину, что ты совершенно ни при чем. И в этом вообще нет твоей вины.
– Боже, дай мне терпения. Я теперь не знаю, кого убивать сначала! Жана или тебя! – воскликнула Лея.
– Кстати, а ты не пробовала поставить пароль на компьютер, чтобы Жан не мог распечатывать письма из твоей почты? – заметил я.
– О, какой ты умный! Можно подумать, я не поставила! Конечно, он был запаролен! Но Жан узнал пароль! – воскликнула отчаянно Лея.
– Дай угадаю, год твоего рождения? – я правда пытался шутить.
– Нет! Дата нашего развода! – заорала Лея. – А теперь я его убью и сделаю паролем дату его смерти!
– Спасибо, что не моей, – хихикнул я. – Пожалуйста, не волнуйся. Я должен дописать письмо хозяину. Даже раньше срока. Это ведь хорошая новость, да?
– Я не могу работать! Все время вынуждена заниматься вами! И попроси Джанну оставить для меня пирог с семгой, я зайду на рынок после того, как убью Жана!
– Лея попросила оставить для нее пирог с семгой после того, как она совершит убийство, – передал я Джанне.
– Ой, она иногда бывает такой нервной, что я хочу ей в пирог подсыпать успокоительное, – рассмеялась Джанна. – Ладно, дописывай письмо, я побежала на работу.
Я вернулся к тексту, в котором объяснял, что Лея собралась убивать Жана за то, что он подобрал пароль к ее компьютеру, что было не очень сложно – дата их развода. Что потом она собралась убить меня, потому что я привлек к разбору коробок Джанну. Еще пожаловался, что на балконе поселилась горлица. Птица предпочитает столоваться у меня, а гадить на балкон соседей, то есть милой Ясмины, продолжающей меня подкармливать, и ее сына Мустафы. Того самого, который слишком развит для своих лет и из него мог бы получиться неплохой лингвист или синхронный переводчик, с такими-то способностями к языкам. Я честно написал, что меня очень беспокоит качество перевода Мустафы, и это письмо я, пожалуй, переведу сам, литературно и за отдельный гонорар прочту его на рынке. Джанна сказала, что Мустафа содрал за чтение двадцать евро, так они и мне не помешают.
…Через два дня, за которые я так и не получил ответа от хозяина и уже от паники перешел в стадию депрессии, ко мне нагрянуло все семейство с потрясающими новостями. Лея и Жан решили вновь сойтись. Жан твердил, что это произошло исключительно благодаря мне.
– Я лишь даю тебе шанс, последний! – восклицала Лея, выглядевшая не уставшей, а очень счастливой. Я был за нее искренне рад.
Бабуля сразу же потребовала кресло-качалку, подложив под спину подушку. И тоже выглядела вполне радостной.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил я.
– Дорогой, я так перенервничала! – воскликнула она. – Я стала знаменитостью! Опять! Когда была молода, очень даже была знаменита. Все соседки перемывали мне кости. Сейчас ты вернул мне молодость! И даже тому доктору, который хотел поставить какие-то заклепки в сердце, я объявила, что они не нужны. У меня есть ты! Так красиво про меня написал! О, даже Жан плакал, когда читал, а я ему бывшая бабуля. У вас в России есть называние для матери тещи?
– Думаю, так же, как у вас. Бабушка, – улыбнулся я.
– Вы моя любимая женщина! – воскликнул Жан.
– Ты говорил, что я твоя любимая женщина! – возмутилась Лея.
– Да, дорогая! Я так счастлив! У меня теперь столько любимых женщин! – горячо заверил Жан и обнял даже Джанну.
– Лея, я тут совершенно ни при чем, – поспешила заверить та Лею, – просто помогала мальчику. Только и всего. Жан тут даже не появлялся!
– Не появлялся, – подтвердил я со всей горячностью, которую мог изобразить. Представить Жана ловеласом и покорителем сердец я был не в силах, даже с бурным воображением. Но Жан считал себя таковым, и Лея тоже. Разве это не счастье? Джанна была права – почему нужно ждать от жизни непременно ударов, трудностей и горя? Почему нельзя ждать от судьбы счастья?
Вечер прошел прекрасно. Жан встал на одно колено и попросил руки Леи.
– Это мое кольцо, – расплакалась она.
– Прости, дорогая, я обязательно куплю тебе новое! Любое! Какое захочешь! – воскликнул Жан.
– Ты его сохранил, – продолжала плакать Лея. – Мне оно так нравилось! Я жалела, что отдала его тебе.