орую нельзя… – Жан присел на колени рядом с креслом-качалкой, гладил живот Леи и с ним же разговаривал.
– Это нормально? – спросила у меня Лея.
– Да, нормально. Могу составить список книг, в которых это описано. Только дайте мне время, – ответил я.
– Нет, я не хочу про это читать! – воскликнула Лея, пытаясь отлепить от своего живота Жана. – Он еще ничего не слышит! Ребенок еще размером с горошину!
– Я его отец! Меня он слышит! – объявил строго Жан, продолжая что-то шептать животу.
– Это так трогательно, – заметила Ясмина, принесшая контейнер с блюдом, которое так понравилось Лее.
– Ясмина, ты святая! – заявила Лея, прижимая контейнер к груди.
Жан наконец отлепился от живота – запах из контейнера разносился на весь балкон. Мы опять старались не дышать. Вонь, откровенно говоря, стояла страшная.
Все разошлись в каком-то странном настроении. Ответов не нашлось, мотивации к поиску тоже не прибавилось. Меня вроде как не выселяли. Андрею не пришлось уговаривать маму заехать в книжный, она сама туда хотела и утащила мальчишек, явно игнорируя звонки супруга. «Я сам напишу папе и все объясню», – сказал Андрей. Они не стали уволакивать неразобранную коробку, хотя я отчаянно делал вид, что занят мытьем посуды и очень на это рассчитывал. Но, как всегда бывает в поисках, энтузиазм пропадает, если его не подкреплять реальными находками.
Я тоже не бросился писать новый отчет, рассказывая про наши догадки. В конце концов, согласно графику и договору, у меня была в запасе еще целая неделя.
Когда на следующий день меня разбудила горлица, оравшая так, будто у нее попугаи угнали машину и отобрали гнездо, я сильно удивился. Из кухни не доносился запах омлета, который готовила Ясмина. Мальчишки не грохотали на балконе. Я предложил на завтрак горлице остатки того блюда, которое так понравилось Лее, но та от запаха, кажется, упала в обморок. Орать, во всяком случае, перестала. Попугаи тоже улетели.
На следующий день я снова был один. Мне пришлось дойти до супермаркета и купить готовую пиццу – поставки от Жана и бабули прекратились. Я несколько раз проверил телефон – мама Андрея ничего не писала по поводу следующего урока. Я хотел заняться распаковкой коробок, но отвлекался на сериал, пытался вернуться к диплому, который должен был сдать через полгода. Но ничего не получалось. Все время думал о мальчишках, Лее, Жане и бабуле. Мне их отчаянно не хватало. Я и представить себе не мог, что смогу настолько сильно привязаться к чужим людям.
Когда утром еще через день меня разбудил звонок в дверь, я давно не спал. Проснулся в шесть утра и больше не смог уснуть. Яичница подгорела, хлеб давно зачерствел. Я выглядывал Мустафу во дворе, но он тоже будто исчез, как и Ясмина – от их двери не доносилось ни звука. Несколько раз я собирался постучать, но так и не решился побеспокоить. В конце концов, они всего лишь соседи. Вдруг тоже решили больше не навязываться и соблюдать дистанцию.
– Умираю, налей мне кофе! – на пороге появилась Лея, которую я обнял от переизбытка чувств. Настолько рад был ее видеть спустя два дня одиночества. – Ты заболел?
– Нет, просто… хорошо, что вы, то есть ты, пришла, – сказал я.
– Все сошли с ума. Абсолютно все, – объявила возмущенно Лея. – Жан запрещает мне пить кофе. Он где-то прочел, что кофе вреден для беременных, и уничтожил все мои запасы! Можно мне полчашки?
– Для беременных не вредно то, чего они хотят, – заметил я.
– Ооо! Почему ты не отец моего ребенка? – воскликнула Лея, делая большой глоток.
– Что ты сказала? Он отец твоего ребенка? – в дверь вломился Жан.
– Ты за мной следил? – закричала Лея.
– Конечно! Или я не должен знать, куда ты отправилась с утра пораньше? К своему любовнику! – кричал Жан.
– Господи, как я по вам скучал! – не сдержавшись, воскликнул я и обнял Жана.
– Мальчик заболел? – уточнил Жан.
Все знали, что я не люблю традиционные французские поцелуи и итальянские объятия по любому поводу.
– Бедный мальчик, его в детстве совсем не обнимали, – всякий раз сокрушалась бабуля, хотя именно ей я позволял себя обнять.
Это правда. Многие из поколения моих родителей считали, что мальчикам не нужны «телячьи нежности». А я искренне завидовал своему однокласснику Мишке, которого до второго класса в школу провожали мама или бабушка и не отпускали, пока не поцелуют и не обнимут. Мишка отчаянно страдал и старался побыстрее вырваться. Я бы не вырывался.
– Мне кажется, да. Он и меня обнимал, – ответила Лея, наслаждаясь кофе.
– Зачем он тебя обнимал? – воскликнул Жан. – Ты пьешь кофе?
– Ты сначала определись, по какому поводу больше волнуешься, – хмыкнула Лея. – Саул говорит, что нельзя отказывать беременным в их желаниях. А я умираю, как хочу кофе! Который ты выбросил! Как ты мог выбросить МОЙ кофе?
– Дорогая, я прочел книгу, и там не рекомендуют… – признался Жан.
– Ты посоветовал ему книгу? – Лея готова была меня придушить. – А ты с чего вдруг начал читать?
– Это очень интересно, – Жан говорил так, будто признавался в пороке.
– Так, нам пора ехать, – заявила Лея.
– Куда? – перепугался Жан. – У меня же работа, ты знаешь.
– А я тебя и не звала! Я за Саулом приехала. Он со мной поедет, – объявила Лея.
– Куда? – перепугался уже я.
– Как куда? В церковь, конечно же! – ответила Лея таким тоном, будто я сморозил глупость. Я посмотрел на Жана, тот пожал плечами. Мол, ты больше разбираешься в беременных, вот и разбирайся.
– Лея, я не католик, ты же знаешь, вообще некрещеный, – напомнил я.
– Ты не говорил, что некрещеный! – обрадовалась Лея. – Значит, точно сможешь стать крестным моего ребенка!
– Лея, я не принадлежу ни к какой конфессии. Как я могу стать крестным? – не понял я.
– Но в церковь-то ты зайти сможешь? – пожала плечами Лея. – Поехали. Мне еще в офис сегодня нужно вернуться.
Я посмотрел на Жана. Тот пожал плечами. Мол, он ничего не может поделать. Я вздохнул и взял рюкзак.
– Лея, прости, а можно помедленнее? Мне нехорошо, – попросил я.
Мы ехали в соседний городок, к которому вела бесконечная дорога. Серпантин. Лея, вместо того чтобы быть осторожной, как положено беременной женщине, закладывала такие виражи, что у меня сердце замирало. Впрочем, серпантины я никогда не любил. Старался закрыть глаза и справиться с подступающей тошнотой.
– Ты посмотри, какая красота! – Лея, кажется, специально прижималась поближе к обрыву, давая мне возможность насладиться видом.
– Ага, очень. Только немного помедленнее. Или ты останешься без крестного, – умолял я.
– Это удивительная церковь. Меня в ней крестили. Я хотела там венчаться с Жаном, но он отказался. Говорил, что не потащит туда всех родственников. Моя бабушка, кажется, двоюродная, жила в этом городке. Мы ее иногда навещали, и я обожала те улицы. Несколько раз терялась, и все бегали меня искать. Там много мест, где можно спрятаться. Сейчас уже есть даже ресторан со звездами Мишлен, а тогда только маленькие семейные кафе. Невероятные виды на горы. Мне хотелось встать на стену и броситься вниз, в эту красоту.
– Думаю, твои родственники были не в восторге, – заметил я.
– Да, когда меня в очередной раз сняли со стены – я стояла, раскинув руки, – к бабушке больше не возили. От греха подальше. Но когда я получила права и села за руль, часто туда приезжала, чтобы привести мысли в порядок или, наоборот, ни о чем не думать. Кому что больше подходит. Сейчас в городке много туристов, приезжают целыми автобусами, все туда-сюда ходят. Но церковь все равно остается другой. Не знаю, как объяснить. Наши соборы очень красивые, в некоторых хранятся подлинники картин великих художников. В той церкви нет картин, но… Ты сам увидишь, почувствуешь.
– Лея, я не верю в бога. Точнее, я, скорее, агностик. Верю в высшую силу, но, сама подумай, какой из меня крестный отец? Это смешно. Надеюсь, ты еще передумаешь и возьмешь в крестные друга и партнера Жана, Эммануэля.
– О, и чему он научит моего ребенка? Стоять за прилавком? Разбираться в мясе? – отмахнулась Лея.
– Неплохой навык, – ответил я. – Мне бы пригодился. Стабильный заработок, в конце концов.
– Саул! Я хочу, чтобы мой ребенок умел чувствовать! Настроение, желания – других людей, женщины, ребенка! Как это называется? Эмпатия, да? Хочу, чтобы он был добрым и честным. Ответственным. И только ты его сможешь этому научить, – объявила Лея.
Я был тронут и чуть не расплакался.
– Лея, в России крестные отцы или матери – условность. Иногда люди годами не видят своих крестников. Я не знаю, как нужно себя вести, что должен делать, а что нет, – признался я.
– Не волнуйся, я тебе напомню про обязанности, – рассмеялась Лея.
– Лея, помедленнее, пожалуйста! – взмолился в очередной раз я. – Ты должна передумать, правда. В тебе сейчас говорят гормоны, то есть эмоции. Эммануэль станет очень хорошим крестным отцом. Надежным. Тем, кто всегда придет на помощь. Господи, да я даже не знаю, где буду жить завтра! Может, вообще уеду из города. Ты хоть помнишь, что я студент и у меня вид на жительство?
– Ой, я уже все узнала! Ты можешь продолжать учиться в аспирантуре, тебе продлят вид на жительство. Станешь доктором наук, – отмахнулась Лея. – И у моего ребенка будет крестный с ученой степенью!
– Лея, Эммануэль – лучший выбор, поверь, – твердил я.
Наконец мы приехали и смогли притулиться, по-другому и не скажешь, на парковке супермаркета. Лея повела меня наверх, куда-то в гору.
– Опять? Куда еще выше-то? – ахнул я.
– Вот, иди сюда, посмотри, – Лея потянула меня к стене.
Вид и вправду был потрясающим. Если бы я решил покончить жизнь самоубийством, точно выбрал бы эту стену. Рухнуть в такую красоту.
– Пойдем, нам сюда. – Лея повела по какой-то другой дороге, не туристической. И вдруг резко остановилась, замерла.
– Не может быть, – ахнула в ужасе она.
Перед нами оказалась церковь. Но она вся была окружена строительными лесами и увешана баннерами, сообщавшими о реставрации. Лея села на лавочку перед церковью и заплакала. Я решил войти – дверь оказалась открыта. Я бывал во многих храмах и соборах. Лея оказалась права – здесь все было по-другому, совершенно иная атмосфера. Половина росписей оказалась закрыта теми же баннерами, но некоторые оставались открытыми. Я не мог объяснить, почему перед ними хочется стоять целую вечность – рука великих мастеров здесь не прослеживалась. Но я застыл и не мог сдвинуться с места. Была в этих росписях нежность, искренность. Они не пугали, не призывали к ответу грешников, будто заранее все прощая. Я не знал, кто расписывал эту церковь, но явно очень добрый человек. И очень любящий свое дело. Работы пусть и не были великими и гениальными, но они тут же находили отклик даже в таких душах, как моя. Которые ни во что не верили. В глубине церкви, у алтаря, стоял всего один небольшой ящик, в который можно бросить один или два евро и поставить свечку. Свечки стояли рядом, и все оставалось на совести прихожанина – заплатить или нет. Как всегда в католических церквях. Да, теперь и там висят плакаты с рисунками – нельзя заходить в шортах, с оголенными плечами. Но рядом всегда висят или аккуратно разложены платки, которые можно взять. Да и за шорты никто не прибежит делать замечание и выгонять.